Между морем и землёй. Переводы из Яниса Балтвилкса
Яснов Михаил &#; Между морем и землёй. Переводы из Яниса Балтвилкса
Рубрика:Перевод
Рубрика «Перевод»
Недавно, перебирая папки с переводами, я нашёл несколько симпатичных книжек на латышском языке, – их в конце х – начале х годов прислал мне мой старинный друг и коллега латышский поэт Янис Балтвилкс. В ту пору я готовил к изданию книжку Яниса Балтвилкса – мы оба очень хотели, чтобы стихи Яниса почитали и наши дети. В Латвии он уже был широко известным поэтом, взрослым и детским. Его взрослая лирика переводилась тогда и на русский язык, что до стихов для маленьких читателей, тут вся работа ещё была впереди. Однако что-то не сложилось, книжка так и не вышла, а потом начались совсем другие времена. Долгое время казалось, что эти переводы так и останутся в архиве, но сегодня, перечитывая их заново, я вижу, сколько в них тонкой наблюдательности, доброты, музыкальности, открытости миру и всем нам, читателям. Этим и хочется поделиться. Однажды я получил от Яниса стихотворение, которое перевёл, как говорится,, не глядя. Называлось оно «Ласточка» – а выглядело так:
Признаться, очень хочется, чтобы такие ласточки почаще залетали в нашу сегодняшнюю детскую поэзию!
Михаил Яснов
У весеннего моря
Янитис:
– Ну что ж ты! Море!.. Ну, давай!..
Море:
– Постараюсь. Только подожди.
Янитис:
– Скорее! Ну! Взломай же лёд!..
Море:
– Не волнуйся. Не спеши, дружок.
Между морем и землёй
Морю чайки рассказывают о земле: о хвоинках острых, о полянах пёстрых, о зверях мягкошерстых и о нас, о наших братьях и сестрах.
Земле чайки рассказывают о море: о зюйдах и остах, о рыбах длиннохвостых, о мерцающих звёздах и о далях, где сливаются волны и воздух…
Птичье утро
Так насвищено, Напето, Нащебечено с утра, Что в земле Проснулись зёрна: – Нам пора! Нам пора!
Огромной ночью
Огромной ночью светит огромная луна. Стоит в лесу огромном огромная сосна.
И на огромной ветке огромный сыч сидит. Огромными глазами в огромный лес глядит.
И в тех глазах, накрытых огромной темнотой, мерцает мир огромный малюсенькой звездой.
Любопытный одуванчик
Любопытный одуванчик Сквозь асфальт пробился. Любопытный одуванчик Очень удивился. Любопытный одуванчик Изучал всё лето Шины, туфли, шины, кеды, шины, сандалеты…
Двойная лестница
Вверх по зелёной лестнице из мглы подземных троп весной трава взбирается: топ-топ, топ-топ, топ-топ!
И вниз по серой лестнице во мглу подземных троп трава уходит осенью: топ… топ… топ…
Такой день
С утра, когда пришла пора маленьким деревцам просыпаться, ветер задул – и дул без конца, и в полдень он дул – и дул без конца, и вечером дул – и дул без конца…
Так и не смогли деревца в этот день причесаться.
Красная ласточка революции
Красная ласточка революции
июль г., № 28
Я видел, видел ее. Поверьте мне, маловеры. Доверьтесь моим глазам, слепые. Положитесь на мой слух, глухие. Я видел ее, красную ласточку Революции. Прянула с высоты из-за кремлевских башен. Пролетела над Манежной площадью с нелепыми фонарями Лужкова. Сверкнула над Охотным рядом, вдоль Думы с окаменелым советским гербом. Свистнула пулей у виска продажного депутата. Ослепила застывшего па посту омоновца. Радостно окликнула стоящего в пикете ветерана. Унеслась вверх, к Лубянке, растворяясь в туманном московском небе.
Мой рассказ — о «красном» пикете перед зданием Думы, где принимался очередной, убивающий Россию закон.
Московские власти подарили пикету узкую черту тротуара, у гостиницы «Москва», вдалеке от подъезда Думы. Огородили стальными турникетами, выставили милицейское оцепление, окружили дубинками, бронежилетами, железными шлемами. Так в тюрьмах охраняют выпущенных на прогулку арестантов. Так в резервациях содержат покоренные племена. Мимо, заливая Охотный ряд стеклянно-металлической жижей, несутся лимузины. Иные подкатывают к порталу Думы. Из них выходят узнаваемые депутаты «Яблока», «ОВР», «Единства». Вальяжные, с глянцем власти, вершители судеб, отшлифованные, как галька, в интригах и словопрениях, скрываются в дверях, уверенные в победе над «левыми». Тех меньшинство, они терпят одно поражение за другим. Идут сегодня сражаться в буржуазную Думу, заведомо зная о проигрыше.
Дума — политическая машина, насыщенная кнопками, электронными системами, агентами влияния, деньгами для подкупа, интересами партий, людскими пороками и страстями. Экзотический гриб, выросший на обугленном пне расстрелянного Верховного Совета. В ней происходит сегодня не видимое миру сражение. Пикет на Охотном ряду — отблеск политической схватки, ее продолжение на улице.
Пикет медленно собирает людей. Из метро, из троллейбусов вытягиваются вдоль витрин с драгоценностями для буржуазных дам, с заморскими деликатесами и винами, манекенами в дорогих туалетах, с заморской мебелью из ореха и дуба. Простой московский люд, утомленный, небогато одетый. Не торопясь, достают складные тросточки, похожие па удочки. Навешивают на них бумажные рукодельные транспаранты. Деловито развертывают полотнища с протестнымп лозунгами. Извлекают портретики вождей, флажки, намалеванные, похожие на горбоносых чертей, рожи олигархов. Оружие неимущих, прошедшее сквозь баррикады го года, вынесенное на груди сквозь пожары и побоища. Здороваются, обнимаются, как однополчане. Обмениваются новостями и жалобами. Пикет немноголюден. Напоминает издали узкую красную ленточку, протянутую у тротуара.
Мимо, в удобных «мерседасах» и «вольво», в толстобоких «джипах» и узконосых «БМВ», катят клерки, банкиры, директора корпораций, торопясь в свои конторы и офисы. Посматривают с легким презрением на красноперый тротуар, который им вовсе не страшен. Ибо Москва принадлежит им. Россия принадлежит им. Железные дороги, атомные станции, гарнизоны, недра, златоверхие храмы, казино и ночные бордели — все записано за всевластным, безнаказным классом, который, как опухоль, вспух на теле России. Они не боятся тросточек и бумажных плакатов. Их охраняет ОМОН, броня «мерседесов», буржуазная Дума, создающая из законов непробиваемую стену между народом и властью.
Пикет медленно взрастает. Наливается красными соками. Похож на бутон шиповника, в котором зреют огненные лепестки протеста.
По соседству с «красными» занимают позицию «голубые» — буржуазные профсоюзы Шмакова, уменьшенная карикатура американских, которые контролируются капиталом, спецслужбами, «крестными отцами». Мохнатая, когтистая лапа буржуазии, засунутая в голодное чрево рабочего.
Из комфортабельного «джипа» выходят шмаковские функционеры. Достают синие, по стандарту выклеенные транспаранты. Надписи одобряют буржуазный закон, воспевают гармонию. Союз труда и капитала. Миллиардеров и нищих. Жирующего ненасытного класса и вымирающего народа. Тротуар наполняют привезенными на автобусах секретаршами, охранниками коммерческих структур. Профсоюзными боссами. И сразу же между «синими» и «красными» соседями затевается перебранка. Негромкая ссора, перерастающая в потасовку. На гладком без трещин тротуаре — трещина социального раскола. Рубец классового антагонизма, о котором страна не ведала семьдесят лет.
Когда-то единый советский народ расколот, как упавший с печки горшок. На партии, сословия, конфессии, республики.
Раскол нарастает, погромыхивает взрывами. Власть стремится замазать трещины, лепечет о стабильности, о социальном ми-Ре» добиваясь его обманами, еще большим дроблением и раскалыванием, превращая народ в пыль, вышибая из него протестные настроения, используя сложнейшие рецепты успокоения. Подкуп народных лидеров. Силовые угрозы. Выборную вакханалию. Непрерывную, многослойную ложь. Зрелища и потехи, как наркотики, усыпляющие социальную боль. КПРФ, избравшая тактикой сложное думское маневрирование, многократно, под угрозой роспуска, отступавшая перед Ельциным и Черномырдиным, дремавшая, словно в м ее укусила муха цеце, теперь, похоже, напрягает бицепс. Сумеет ли одолеть летаргию, очнуться от затянувшегося обморока? Кто поднесет к ее носу вату с нашатырным спиртом? Что покажет сегодняшний «красный» пикет, организованный коммунистами?
Тротуар наполняется. Пикет, как варенье, зреет, густеет. Начинает нагреваться, вскипать. Людей все больше. Все тесней и тревожней за железным барьером, за милицейской цепью. Из метро, как из подземных ключей, выпирает донная, глубинная сила. Больше красных знамен. Злей транспаранты. Громогласней мегафонные вопли. Яростней схватки с «голубыми». Так в котле нарастает давление, стрелка дрожит за стеклом циферблата, приближается к опасной отметке. Кто бывал в больших скоплениях народа — тот знает эту медленную, нарастающую реакцию взрыва.
Милицейский полковник с рацией кричит на пикетчиков, грубо гонит их в глубину тротуара. Несколько ловких «ментов» толкают стальной турникет в народ, рассекают толпу, вгоняют в нее железный шкворень. Лопнуло, взорвалось. Несколько мускулистых парней, побросав транспаранты, хватают железные стойки, толкают их обратно в милицейскую цепь. Схватка, крик, треск рукава, матерщина. Дружный нажим «ментов». Сторукий, стоголовый ответный напор пикетчиков. Цепь охранения прорывается. Бурдюк лопается. Хмельное вино брызжет, бьет струей, изливается из тесной горловины на проезжую часть. Народ сметает оцепление, рассеивает беспомощных охранников, под колеса, под троллейбусы, запрудив разом Охотный ряд, докатываясь красной гудящей волной до подъезда Думы, разливаясь к Манежу, к памятнику Марксу, который глядит из неподвижной скалы на кипящий люд.
Радость, ликование, упрямая злость. Дохнуло ветерком го года, когда прорывали оцепление, катились валом от Октябрьской через Крымский мост, к осажденному Дому Советов. Здесь, на Охотном, похожие лица, похожие рывки, похожие мундиры ОМОНа. Нет, не истлела Икона Восстания.
Не затмил ее наспех намалеванный, без левкаса, на сырой доске, образ Путина. Опадает на глазах позолота. Затихает на устах у людей неначатая ложная молитва. Под слоем невысохшей краски, вместо миловидного лица президента, проступает все то же клепанное железо омоновского щита.
От Манежной площади подъезжают автобусы. Из них высыпает молодое разношерстое племя — президентское движение «Идущие вместе». Весельчаки-студенты. Смешливые, с голыми животиками, барышни. Крепкие парни в красных футболках. На спине надпись «Все путем!» На пузе — Путин, напоминающий детеныша кенгуру, что выглядывает из брюшной сумки. Молодежи не дают расползтись. Деятельные функционеры расставляют их поперек Охотного ряда, оснащают длинными цветастыми лентами, на которых слова поддержки пропрезидентскому закону. Строгие приказы. Мобилизующие жесты. Из автобусов подносят ящики с «боеприпасами» — спелыми помидорами, куриными яйцами для метания. «Президентская рать» выстраивается, посвистывает, похохатывает, пританцовывает, попивает из бутылок «пепси», насмешливо поглядывает на разлив красных знамен и протестных лозунгов.
Пикет моментально отзывается на появление «всепутистов». Выстраивается защитный редут. Плечом к плечу, молодые и старые, с портретами Сталина, с гвоздиками, с православными крестами. Протягивают через всю улицу красное, заграждающее полотнище. Две рати выстраиваются на Охотном ряду. Источают энергию неприязни. Обмениваются свистами, взмахами кулаков. Прицеливаются недружелюбными взглядами. Между ними, прошивая улицу черной дратвой, пробегает ОМОН, в бронежилетах, с черными дубинками, поддерживая у бедер стальные застекленные шлемы. Не дает сблизиться двум фалангам, сомкнуться двум полушариям, из которых может прянуть взрыв.
Бойцы ОМОНа, в черном, в косых беретах, стройные крепкие парни, цветущие русские мужчины. Не сынки банкиров, не родственники олигархов, не завсегдатаи ночных клубов и экзотических ресторанов. Не раз бывали в Чечне, щли на зачистку, попадали под огонь гранатометов, взрывались на фугасах, хоронили товарищей, падали на землю, кроша пулеметами непролазную «зеленку». Здесь, в Москве, разделяя две враждующие толпы, стоят, словно черные изваяния, с напряженными желваками и тоскующими голубыми глазами. Не понимают смысла борьбы. Готовы по приказу начальства выхватить дубины и, как в м, молотить стариков и женщин. Расшибать черепа ветеранам, добивать баррикад-ников, а потом вливать в себя огненную водку, запивая тоску. Так устроено государство миллионеров, что разжиревшие уроды, мерзкие горбуны, зловонные карлики, чьи подагрические пальцы усыпаны алмазами, на свои несметные миллионы покупают проституток, журналистов, политиков и этих статных русских бойцов. Кидают их на народ, защищая свои яшмовые писсуары.
Солнце, как электрод, горит над Москвой. Пекло на Охотном ряду. Колышутся красные факелы флагов. Люди двигаются, гудят, сходятся для коротких бурных дискуссий. «Свободу Милошевичу!» «Русскую землю русским крестьянам!» «Грефа на нары!» «Путин — ты Распутин!» «КПРФ — будь смелее!» «Ельцина — в Гаагу!» «Жидократы в Кремле!» «Коммунисты, вперед!» «Черная лампочка Чубайса!» «Аксененко, верни шпалы!» «У Немцова грудь Хакамады!» — множество плакатов, лозунгов, надписей на фанере, карикатур. Кого только нет. Фронтовики с женами едва идут, как былинки, трогательно помогая друг другу. Крепкие отставники-офицеры, иные в погонах, иные в камуфляже. Комсомольцы с мегафонами. Секретари райкомов с телефонами. Депутаты-коммунисты, среди которых сияет крепкий, круглый, как шар, череп Шандыбина, миловидная Астраханкина, деятельный и нервный Юрчик. Секретарь горкома Кувасв с мобильником связывается с Думой, справляется о ходе голосования. Бородатенький человек с двуглавым орлом на рубашке, с иконкой Спаса на шее. Другой, в шитой шелками шапочке, в черной хламиде, похожий на монаха, но с эмблемой Че Гевары. Участники баррикадных боев. Беженцы из Казахстана. Нищенка, словно черная тень, заклеила глаза бумагой, на которой слезная мольба. Все движется, меняется местами, начинает петь, скандирует, читает стихи. Этих лип не увидишь на телевидении. Не найдешь в передаче «Глас народа». Не обнаружишь в дискуссиях о собственности. Это исконные народные лица, исконные голоса. Надеются, наивно верят, страстно ненавидят, сотворяют мифы о своих и чужих вождях. Предсказывают, кликушествуют, оплакивают, взрываются негодованием. Доведенные до предела, готовы облить себя смолой и поджечь. Готовы мгновенно полюбить, возненавидеть, простить. Русский народ представлен на пикете, как он представлен на церковной паперти, на военной пересылке, на тюремном этапе, на деревенской посиделке и рабочем перекуре. И пусть здесь с коммунистами нет пока лимоновцев, нет скинхедов, нет анархистов и антиглобалистов, нет православных радикалов, поднимающих голос за убиваемый русский народ. Но уже есть анпиловцы, есть «Союз офицеров». Начинает медленно замешиваться будущее восстание, медленно бродят дрожжи в квашне грядущей революции.
В народ вкалывают отравленные иглы пропаганды. Вливают разноцветное пойло оглупляющих телевизионных программ. Отравляют алкоголем и СПИДом. Наводят дула орудий. Хотят, чтобы вместо живой жаркой крови по жилам людей текла жидкая лимфа, перемешанная с синим гноем.
Но этот пикет — как сгусток красных кровяных телец, бегущих по живым артериям несмиренного народа. Посмотрите на этот пикет, как на зеркало русской революции, и увидите в волшебном стекле, как горят особняки магнатов на Успенском шоссе. Как в паиике летят из Шереметьева самолеты, набитые ворами и преступниками. Как входит в кабинет Дерипаски рабочий с красным бантом, садится директорствовать в кресло алюминиевого короля.
Все еще только начинается, господа. Русская история не окончена. Россия заново прочитает Владимира Ленина. Заново продекламирует стих Маяковского. Народный лидер с трибуны съезда объявит: «Товарищи, Четвертая Русская Революция победила!»
На стыке Тверской и Охотного ряда, где, разделенные частоколом ОМОНа, сошлись путинские кенгуру и «красные» пикетчики, накаляется противостояние. Как две электрические спирали, нагревают тигель Охотного ряда. Молодежь выкрикивает короткие язвительные лозунги в поддержку убийственного закона. Многократно, яростно, вхо-Дя в транс, под дирижирование вожаков. Яростных чернявых диск-жокеев. Разбитных бабенок с круглыми бедрами.
Из красных рядов несется: «Банду Ельцина под суд!» «Меняем Грефа на Глазьева!» «Гитлерюгенд Путина!»
Путинская дискотека запевает какой-то рок, в два притопа, в три прихлопа. Раскачиваются в танцевальных ритмах, плещут над головой руками, страстно подергивают ягодицами и животами. В ответ из красных рядов: «Варшавянка», «Артиллеристы, Сталин дал приказ», «Война народная». Сражаются танцы, сражаются песни, сражаются лозунги.
Из молодежных рядов полетел помидор, шмякнулся на асфальт, забрызгав расквашенной жижей белую рубашку пикетчика. Из пикета взлетело куриное яйцо, разорвалось в воздухе и липким киселем пролилось на головы кенгуру. Минутная дуэль помидорами, яйцами. Пока не камнями, не бутылками с «коктейлем Молотова», не резиновыми пулями, как было у гостиницы «Мир» в м, не пулеметными очередями, как в «Останкине», не танковыми снарядами, как на Краснопресненской набережной.
«Охотнорядцы» нового времени. «Красные», «синие», «черные», «пестрые». У каждого свой стиль, свой «политический театр». Каждый учится, нарабатывает методики для будущих схваток, совершенствуется в стойкости, непримиримости.
Молодежь завербована Еврейским конгрессом за пейджеры, мобильники, хорошие отметки в зачетной книжке. Ее натаскивают, как борзых собак, перед будущей настоящей охотой. Из этой веселой, жестокой, пепсиобразной, американовидной, путинофильской, чубайсоподобной молодежи выйдут будущие депутаты «Единства», будущие министры починки и матвиенки, будущие агенты политического сыска, новые бейтаровцы и старые, как мир, мерзавцы.
Сейчас они глумятся над стариками. Рыжая, толстобедрая оперлась на клюку, ходит перед рядами, имитируя пенсионеров, и ряды, воспитанные на «Московском комсомольце», счастливо заливаются. Вот двое надели на шеи пеньковые петли, в которых, как жернов, тянущий на дно, закреплена какая-то книга, то ли старый том Ленина, то ли Конституция СССР, то ли советский Уголовный кодекс.
Молодежь вошла во вкус противостояния. Ей подвозят бутылки с водой, сникерсы, пиццу. Вся она в непрерывном движении, как перистальтика жующего червяка. Начинает блестеть от пота. Из-под ее шеренги медленно выползают на асфальт вороха мусора. Раздавленные бутылки, пивные банки, обертки конфет, бумажные тарелки от пиццы. Политические экскременты. Это вызывает брезгливость. Мерзость этой молодежи не в том, что она участвует в политической борьбе, а в том, что она слепа, глуха, куплена, аморальна в своем противостоянии с отцами и дедами, включена в инфраструктуру миллиардеров, как включены в нее сутенеры, садовники, дворцовые архитекторы, спичрайтеры и тайные убийцы.
В красных рядах много импровизации, народной выдумки, политической самодеятельности. Но пусть сюда явятся патриотические художники, кукольники, музыканты, дизайнеры, режиссеры. Пусть от пикета к пикету, от митинга к митингу создают политический революционный театр, который исхлестал бы кистью, пером, яростной музыкой и игровой импровизацией сытые рожи буржуев.
Летят в воздух красные помидоры и куриные яйца. Разрываются на асфальте маленькими фонтанчиками ненависти.
Господа, вам весело, вы танцуете, но ведь это симптомы гражданской войны. Стук копыт Первой Конной. Стрекот тачанки. «Тяжелый рок» гаубичной артиллерии.
Здесь, на Охотном ряду, — низкий поклон советским старикам, явившимся сюда, быть может, на последний в жизни бой. Святые, непокорившиеся. Выиграли войну, распахали целину, построили великий флот, взлетели в Космос. Ожидали чуда для своих сыновей и внуков. Были брошены в пучину бед, самая страшная из которых — разрушение Советской Родины. Не сдались. Идут в пикет, увешанные орденами, опираясь на палки, передавая молодым партийцам «красные заветы», тайну «красного смысла», чтобы она переходила от поколения к поколению — и «красная свеча» не погасла.
У думского подъезда — свой фронт, свои знамена и лозунги, свой «театр». Кинули на асфальт синюю тряпку, отобранную в схватке у шмаковских профсоюзов. Немного потопали, немного поплевали, подожги зажигалкой, покоптили и тут же загасили — дескать, больно смердит. Члены «неподкупных» отраслевых профсоюзов развернули среди дружественных красных стягов свои производственные эмблемы, полотнища. Колотят 0 Думские ступени пластмассовыми касками, стараясь достучаться до сердца Явлинского, не ведая, что у того вместо сердца облачко дыма из выхлопной трубы натовского транспортера.
Вдруг, как черт из табакерки, выскочил вездесущий Жириновский. Заорал на пикетчиков, в кого-то плюнул, кого-то дернул за волосы — и в ответ рассерженные женщины погнали его древками транспарантов, улюлюкая, загоняя обратно в Думу. Странный фантом, ворвавшийся в российскую политику из неизвестных галактик. Туда же и улетит, оставив на земле маленькую воронку, лужицу слякоти и эмблему ЛДПР в виде чучела сокола.
Множество партий, напоминающих эпидемии гриппа, исчезнут вместе с их экзотическими, как разноцветные жучки, лидерами. Но КПРФ останется. Если станет подлинным авангардом народа. Если воспримет активные методы борьбы. Если будет учиться у палестинской интифады, у антиглобалистов Америки и Европы, у своих русских великих предшественников. Молодежь может увлечься романтической мечтой о будущем мировом восстании, опрокидывающем башню «нового мирового порядка». Интеллектуалов привлекут дискуссии, в которых вновь зазвучит «левая идея» как революционный протест против протухшего буржуазного мира, унылого конформизма, предательства и бесстыдства. Рабочий придет в партию, если она придет к рабочему, — вернется в цех, забой, на хлебную ниву.
Пусть разгромлены три русских революции. Четвертая вызревает в недрах оскорбленного, убиваемого народа, «готового на муки, на подвиг, на смертный бой».
Вернадский в самые страшные месяцы фашистского нашествия, когда танки немцев утюжили Смоленск, Малоярославец, Волоколамск, повторял: «Ноосфера победит». Потому что ноосфера, соединяющая в себе мировое Добро, Справедливость и Красоту, есть магистральное развитие жизни — от вируса к амебе, рыбе, Гайдару, Ельцину, и дальше — к человеку.
Пикет идет четыре часа. Невыносимое московское пекло. Люди устают. В глазах малиновые пятна. Жажда, усталость, кому-то из стариков стало плохо. Журналисты, высматривающие своими стеклянными телевизионными глазками все самое лакомое, выхватывающие своими жадными кривыми клювами кусочки сенсаций, — и те исчезают, как утомленные грифы.
Власти, чувствуя ослабление пикета, начинают акцию по выдавливанию. Змейкой бегут солдаты внутренних войск, в камуфляже и касках. Тесней сдвигается ОМОН. Идет милицейская машина с мигалкой. По обе стороны Охотного ряда медленно ползут тупоносые грузовики. Как бульдозеры, сдвигают толпу. Короткие схватки. Крики, визги, наклоненное красное знамя. Народ неохотно уходит с проезжей части к гостинице. Открывается пустое пространство улицы. Едет поливальная машина, рассыпая пышные ворохи воды, сметая сор. И вслед за ней, еще неуверенно, потом все смелей и яростней, устремляется автомобильный поток. «Мерседесы», «вольво», «ауди». Клерки, бизнесмены, разбогатевшие сутенеры, непойманные киллеры, раскормленные эстрадные певицы, изолгавшиеся политологи катят по своей Москве. С презрением поглядывают на узенькую красную ленточку пикета, отороченную черной бахромой ОМОНа.
В Думе принят еще один буржуазный закон, в согласии с которым все так же будут падать самолеты «Ту», норвежские фирмы станут подымать утонувшие подводные лодки, Шойгу продолжит гулять по горящей, замерзающей, затопляемой России, в Чечне взорвется очередной фугас, растерзав на части еще одного омоновца. И кремлевские сычи, сидя в золоченых кабинетах, глядя на малахитовые остановившиеся часы русской истории, будут думать, что они навсегда победили.
Но я видел, видел красную ласточку Революции, которая вихрем пронеслась над Охотным рядом и, радостно сверкнув оперением, скрылась, чтобы скоро вернуться.
Список серий мультсериала «Чип и Дейл спешат на помощь»
Ниже представлен список серий мультсериала «Чип и Дейл спешат на помощь». Серии перечислены по очерёдности их выхода в эфир в СССР / России.
Сезон
Кол-во эпизодов
Премьера в США
Премьера в России
Премьера
Финал
Премьера
Финал
1
52
4 марта
24 ноября
1 января
22 декабря
2
13
16 октября
1 мая
15 апреля
21 июля
Первый сезон[править
Стихотворения
Краткие содержания произведений Мандельштама
С названиями: По первой строчке:
* * * (". . . . . . . . . . . коробки ")
* * * (" Дев полуночных отвага ")
* * * (" На луне не растет ")
* * * ("— Нет, не мигрень, — но подай карандашик ментоловый ")
* * * ("— Я потеряла нежную камею ")
* * * ("А мастер пушечного цеха ")
* * * ("А посреди толпы, задумчивый, брадатый ")
* * * ("Автоматичен, вежлив и суров ")
* * * ("Архистратиг вошел в иконостас ")
* * * ("Ах, ничего я не вижу, и бедное ухо оглохло ")
* * * ("Барон Эмиль хватает нож ")
* * * ("Бежит волна-волной, волне хребет ломая ")
* * * ("Бессонница. Гомер. Тугие паруса ")
* * * ("Бесшумное веретено ")
* * * ("Блок ")
* * * ("Большевикам мил элеватор ")
* * * ("Были очи острее точимой косы ")
* * * ("В безветрии моих садов ")
* * * ("В белом раю лежит богатырь ")
* * * ("В девятьсот двенадцатом, как яблоко румян ")
* * * ("В игольчатых чумных бокалах ")
* * * ("В изголовьи черное распятье ")
* * * ("В лазури месяц новый ")
* * * ("В лицо морозу я гляжу один ")
* * * ("В морозном воздухе растаял легкий дым ")
* * * ("В непринужденности творящего обмена ")
* * * ("В огромном омуте прозрачно и темно ")
* * * ("В Петербурге мы сойдемся снова ")
* * * ("В половине второго ")
* * * ("В просторах сумеречной залы ")
* * * ("В разноголосице девического хора ")
* * * ("В самом себе, как змей, таясь ")
* * * ("В смиренномудрых высотах ")
* * * ("В спокойных пригородах снег ")
* * * ("В таверне воровская шайка ")
* * * ("В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа ")
* * * ("В холодных переливах лир ")
* * * ("В хрустальном омуте какая крутизна!.. ")
* * * ("Вермель в Канте был подкован ")
* * * ("Вернись в смесительное лоно ")
* * * ("Веселая скороговорка ")
* * * ("Ветер нам утешенье принес ")
* * * ("Вехи дальние обоза ")
* * * ("Вечер нежный. Сумрак важный ")
* * * ("Влез бесенок в мокрой шерстке ")
* * * ("Внутри горы бездействует кумир ")
* * * ("Воздух пасмурный влажен и гулок ")
* * * ("Возможна ли женщине мертвой хвала?.. ")
* * * ("Возьми на радость из моих ладоней ")
* * * ("Вооруженный зреньем узких ос ")
* * * ("Вот дароносица, как солнце золотое ")
* * * ("Все чуждо нам в столице непотребной ")
* * * ("Вуйажор арбуз украл ")
* * * ("Вы помните, как бегуны ")
* * * ("Вы хотите быть игрушечной ")
* * * ("Вы, с квадратными окошками ")
* * * ("Где вырывается из плена ")
* * * ("Где ночь бросает якоря ")
* * * ("Где связанный и пригвожденный стон?.. ")
* * * ("Голова твоя талантлива ")
* * * ("Голубые глаза и горячая лобная кость ")
* * * ("Гончарами велик остров синий ")
* * * ("Да, я лежу в земле, губами шевеля ")
* * * ("Дайте Тютчеву стрекозу ")
* * * ("Дано мне тело — что мне делать с ним ")
* * * ("День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток ")
* * * ("Детский рот жует свою мякину ")
* * * ("Дикая кошка — армянская речь ")
* * * ("Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем! ")
* * * ("Довольно лукавить: я знаю ")
* * * ("Дождик ласковый, мелкий и тонкий ")
* * * ("Дрожжи мира дорогие ")
* * * ("Друг Ариоста, друг Петрарки, Тасса друг ")
* * * ("Душный сумрак кроет ложе ")
* * * ("Душу от внешних условий ")
* * * ("Дыханье вещее в стихах моих ")
* * * ("Единственной отрадой ")
* * * ("Если б меня наши враги взяли ")
* * * ("Если утро зимнее темно ")
* * * ("Есть женщины сырой земле родные ")
* * * ("Есть разных хитростей у человека много ")
* * * ("Есть целомудренные чары ")
* * * ("Есть ценностей незыблемая скала ")
* * * ("Еще далеко мне до патриарха ")
* * * ("Еще мы жизнью полны в высшей мере ")
* * * ("Еще не умер ты, еще ты не один ")
* * * ("Еще он помнит башмаков износ ")
* * * ("Жизнь упала, как зарница ")
* * * ("Жил Александр Герцевич ")
* * * ("За гремучую доблесть грядущих веков ")
* * * ("За Паганини длиннопалым ")
* * * ("За то, что я руки твои не сумел удержать ")
* * * ("Заблудился я в небе — что делать?.. "), вариант 1
* * * ("Заблудился я в небе — что делать? "), вариант 2
* * * ("Закутав рот, как влажную розу ")
* * * ("Зане в садах Халатова-халифа ")
* * * ("Заснула чернь. Зияет площадь аркой ")
* * * ("Зашумела, задрожала ")
* * * ("Звенигородский князь в четырнадцатом веке ")
* * * ("Звук осторожный и глухой ")
* * * ("Здесь отвратительные жабы ")
* * * ("Здесь я стою — я не могу иначе ")
* * * ("Зевес сегодня в гневе на Гермеса ")
* * * ("Знакомства нашего на склоне ")
* * * ("Золотистого меда струя из бутылки текла ")
* * * ("И глагольных окончаний колокол ")
* * * ("И клена зубчатая лапа ")
* * * ("И по-звериному воет людье ")
* * * ("И поныне на Афоне ")
* * * ("И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме ")
* * * ("И я выхожу из пространства ")
* * * ("Из омута злого и вязкого ")
* * * ("Из полутемной залы, вдруг ")
* * * ("Из-за домов, из-за лесов ")
* * * ("Искусств приличных хоровода ")
* * * ("Исполню дымчатый обряд ")
* * * ("Истончается тонкий тлен ")
* * * ("Источник слез замерз ")
* * * ("К пустой земле невольно припадая ")
* * * ("Как бык шестикрылый и грозный ")
* * * ("Как дерево и медь — Фаворского полет ")
* * * ("Как женственное серебро горит ")
* * * ("Как землю где-нибудь небесный камень будит ")
* * * ("Как кони медленно ступают ")
* * * ("Как люб мне натугой живущий ")
* * * ("Как на Каме-реке глазу тёмно, когда "), вариант 1
* * * ("Как на Каме-реке глазу темно, когда "), вариант 2
* * * ("Как народная громада ")
* * * ("Как облаком сердце одето ")
* * * ("Как овцы, жалкою толпой ")
* * * ("Как по улицам Киева-Вия ")
* * * ("Как подарок запоздалый ")
* * * ("Как поехал Вермель в Дмитров ")
* * * ("Как растет хлебов опара ")
* * * ("Как светотени мученик Рембрандт ")
* * * ("Как соловей, сиротствующий, славит ")
* * * ("Как тельце маленькое крылышком ")
* * * ("Как тень внезапных облаков ")
* * * ("Как черный ангел на снегу ")
* * * ("Как этих покрывал и этого убора ")
* * * ("Какая роскошь в нищенском селеньи ")
* * * ("Какой-то гражданин, наверное, попович ")
* * * ("Какой-то гражданин, не то чтоб слишком пьяный ")
* * * ("Карлик-юноша, карлик-мимоза ")
* * * ("Квартира тиха, как бумага ")
* * * ("Клейкой клятвой липнут почки ")
* * * ("Когда в ветвях понурых ")
* * * ("Когда в далекую Корею ")
* * * ("Когда в теплой ночи замирает ")
* * * ("Когда городская выходит на стогны луна ")
* * * ("Когда держался Рим в союзе с естеством ")
* * * ("Когда душе и торопкой и робкой ")
* * * ("Когда мозаик никнут травы ")
* * * ("Когда на площадях и в тишине келейной ")
* * * ("Когда октябрьский нам готовил временщик ")
* * * ("Когда подымаю ")
* * * ("Когда показывают восемь ")
* * * ("Когда Психея-жизнь спускается к теням ")
* * * ("Когда удар с ударами встречается ")
* * * ("Когда укор колоколов ")
* * * ("Когда уснет земля и жар отпышет ")
* * * ("Когда щегол в воздушной сдобе ")
* * * ("Когда, уничтожив набросок ")
* * * ("Колют ресницы. В груди прикипела слеза ")
* * * ("Колючая речь араратской долины ")
* * * ("Кому зима — арак и пунш голубоглазый ")
* * * ("Кто знает, может быть, не хватит мне свечи ")
* * * ("Кто Маяковского гонитель ")
* * * ("Куда как страшно нам с тобой ")
* * * ("Куда мне деться в этом январе?.. ")
* * * ("Кушает сено корова ")
* * * ("Лазурь да глина, глина да лазурь ")
* * * ("Листьев сочувственный шорох ")
* * * ("Лишив меня морей, разбега и разлета ")
* * * ("Любил Гаврила папиросы ")
* * * ("Люблю морозное дыханье ")
* * * ("Люблю под сводами седыя тишины ")
* * * ("Люблю появление ткани ")
* * * ("Люблю появление ткани ")
* * * ("Марья Сергеевна, мне ужасно хочется ")
* * * ("Мастерица виноватых взоров ")
* * * ("Медленно урна пустая ")
* * * ("Медлительнее снежный улей ")
* * * ("Мир должно в черном теле брать ")
* * * ("Мир начинался страшен и велик ")
* * * ("Мне жалко, что теперь зима ")
* * * ("Мне кажется, мы говорить должны ")
* * * ("Мне скучно здесь, мне скучно здесь ")
* * * ("Мне стало страшно жизнь отжить ")
* * * ("Мне Тифлис горбатый снится ")
* * * ("Может быть, это точка безумия ")
* * * ("Мой тихий сон, мой сон ежеминутный ")
* * * ("Мой щегол, я голову закину ")
* * * ("Мороженно!" Солнце. Воздушный бисквит ")
* * * ("Музыка твоих шагов ")
* * * ("Мы живем, под собою не чуя страны ")
* * * ("Мы напряженного молчанья не выносим ")
* * * ("Мы с тобой на кухне посидим ")
* * * ("Мяукнул конь и кот заржал ")
* * * ("На берегу эгейских вод ")
* * * ("На бледно-голубой эмали ")
* * * ("На влажный камень возведенный ")
* * * ("На доске малиновой, червонной ")
* * * ("На меня нацелилась груша да черемуха ")
* * * ("На мертвых ресницах Исакий замерз ")
* * * ("На Моховой семейство из Полесья ")
* * * ("На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь ")
* * * ("На перламутровый челнок ")
* * * ("На площадь выбежав, свободен ")
* * * ("На полицейской бумаге верже ")
* * * ("На розвальнях, уложенных соломой ")
* * * ("На страшной высоте блуждающий огонь!.. ")
* * * ("На темном небе, как узор ")
* * * ("Над алтарем дымящихся зыбей ")
* * * ("Нам не шелк, одна овчина ")
* * * ("Наушники, наушнички мои! ")
* * * ("Не веря воскресенья чуду ")
* * * ("Не говори никому ")
* * * ("Не говорите мне о вечности ")
* * * ("Не жеребенок хвостом махает! ")
* * * ("Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть ")
* * * ("Не мучнистой бабочкою белой ")
* * * ("Не надо римского мне купола ")
* * * ("Не развалины — нет, — но порубка могучего циркульного леса ")
* * * ("Не спрашивай: ты знаешь ")
* * * ("Не сравнивай: живущий несравним ")
* * * ("Не средиземною волной ")
* * * ("Не у меня, не у тебя — у них ")
* * * ("Не унывай ")
* * * ("Невыразимая печаль ")
* * * ("Нежнее нежного ")
* * * ("Необходимость или разум ")
* * * ("Нереиды мои, нереиды ")
* * * ("Нет, не луна, а светлый циферблат ")
* * * ("Нет, не спрятаться мне от великой муры ")
* * * ("Нет, никогда, ничей я не был современник ")
