Вячеслав Киреев |
"Упадок и разрушение детектива"
Уильям Сомерсет Моэм
Л. Беспалова, перевод,
I
Когда после дня тяжких трудов у вас выдается свободный вечер и вы обшариваете глазами книжные полки в поисках, что бы такое прочесть, — какую книгу вы выберете: “Войну и мир”, “Воспитание чувств”, “Миддлмарч” или “По направлению к Свану”. Если так, я восхищаюсь вами. Если же, стремясь не отстать от современной литературы, вы принимаетесь за присланный издателем душераздирающий роман о жизни перемещенных лиц в Центральной Европе или за роман, рисующий неприглядную картину жизни белой гольтепы в Луизиане, который купили, соблазнясь рецензией, я горячо одобряю вас. Но я ничуть на вас не похож. Во-первых, я перечел все великие романы три-четыре раза и не могу открыть в них ничего для себя нового; во-вторых, когда я вижу четыреста пятьдесят страниц убористого шрифта, которые, если верить аннотации на обложке, обнажат передо мной тайну женского сердца или измучат описанием ужасной жизни обитателей трущоб в Глазго (и заставят продираться сквозь их сильнейший шотландский акцент), я прихожу в уныние и снимаю с полки детектив.
В начале последней войны я оказался заточен в Бандоле, приморском курорте на Ривьере, причем, надо сказать, по вине отнюдь не полиции, а обстоятельств. Жильем мне тогда служила парусная яхта. В мирное время она стояла на якоре в Вильфранше, но морские власти велели нам убираться, и мы направились в Марсель. В дороге нас настиг шторм, и мы нашли пристанище в Бандоле, где имелось что-то вроде гавани. Частные лица были лишены свободы передвижения, и мы не могли поехать не то что в Тулон, но и за десять километров без специального пропуска, а его выдавали лишь после несносной волокиты, требовавшей заполнения всевозможных формуляров и представления кучи фотографий. И я поневоле сидел на месте.
Курортная публика, наводнявшая Бандоль летом, толпами покидала городок, и он приобрел потерянный, жалкий вид. Игорный дом, большинство гостиниц и магазинов закрылись. И тем не менее я отлично проводил время. Каждое утро в писчебумажном магазине можно было купить “Пети Марсейе” и “Пети Вар”, выпить свое cafe au lait [*Кофе с молоком (фр.)], ходить за покупками. Я узнал, где можно приобрести лучшее масло, кто лучше всего печет хлеб. Я пускал в ход все свое обаяние, чтобы заставить старую крестьянку продать мне полдюжины свежих яиц. С сокрушением я обнаружил, что из уймы, горы шпината после варки остается лишь жалкая кучка. Я лишний раз ужасался своему непониманию человеческой натуры, когда ларечник на рынке продавал мне переспелую дыню или твердый как камень камамбер (при этом трепещущим от искренности голосом заверяя меня, что сыр “a point” [*В самый раз (фр.)]), — ведь именно из-за его честного лица я сделался его постоянным покупателем. И всегда питала надежда, что в десять придут английские газеты, пусть недельной давности — все равно я жадно проглатывал их. В двенадцать по радио передавали последние известия из Марселя. Потом можно было пообедать, соснуть. Днем для моциона я гулял взад-вперед по набережной или смотрел, как мальчишки и старики (других мужчин в городе не осталось) бесконечно гоняли в boule [*Здесь: шары (фр.)]. В пять приходила “Солей” из Марселя, и я еще раз читал все те новости, которые вычитал поутру в “Пети Марсейе” и “Пети Вар”. Потом я не знал, чем себя занять вплоть до половины восьмого, когда по радио снова передавали новости. После наступления темноты нельзя было и носа высунуть на улицу, и если хоть лучик света проникал наружу, пэвэошники, циркулировавшие по набережной, поднимали страшный крик, и приходилось немедля заделывать щелки. И тут уж ничего не оставалось, кроме как читать детективы.
Располагая таким неограниченным досугом, я должен был бы заняться самоусовершенствованием и приняться за чтение какого-нибудь памятника английской литературы. Я так и не прочел целиком “Упадок и разрушение Римской империи”, лишь наугад выхваченные там и сям главы, а я давно дал себе обещание когда-нибудь непременно прочесть этот труд, начиная с первой страницы первого тома и кончая последней страницей последнего. И вот он — посланный небом случай! Однако жизнь на парусной яхте водоизмещением в сорок пять тонн, при всей ее комфортабельности, довольно беспокойная. Дверь в дверь с моей каютой помещался камбуз, где матросы по вечерам стряпали себе ужин, гремя кастрюлями и сковородками, и во всеуслышание обсуждали свои интимные дела. Кто-нибудь из них врывался ко мне то за банкой супа, то за коробкой сардин, а то вспоминал, что пора завести мотор, иначе погаснет свет. Затем по трапу скатывался юнга — сообщить, что он поймал рыбу, и предложить мне отведать ее на ужин. Потом он же врывался накрыть стол. Шкипер с соседней яхты окликал матроса, и тот, громыхая башмаками, проносился над моей головой узнать, в чем дело. Между ними завязывалась оживленная беседа, которую я волей-неволей слушал, потому что оба орали во всю глотку. Читать внимательно — дело нелегкое. Гениальный труд Гиббона не заслужил, чтобы его читали в таких условиях, а я, должен признаться, не мог настолько воспарить духом, чтобы в такое время увлечься Гиббоном. Откровенно говоря, я не сумел бы назвать книгу, которую мне меньше хотелось бы читать, чем “Упадок и разрушение Римской империи”, — и оно к лучшему, потому что я не захватил ее с собой. Зато я захватил пачку детективов, которые я всегда мог обменять у владельцев яхт, качающихся на якорях борт о борт с нами, на другие или же приобрести сколько душе угодно в писчебумажном магазине, куда я ходил за газетами: там в них не было недостатка. За месяц, проведенный в Бандоле, я проглатывал по два детектива в день.
Конечно, мне и до этого доводилось читать подобного рода литературу, но никогда в таком количестве. В первую мировую войну мне случилось долго пролежать в туберкулезном санатории на севере Шотландии, и там я открыл для себя, что за наслаждение валяться в постели, какую при этом чувствуешь упоительную свободу от жизненных тягот и как она способствует полезным размышлениям и бесцельным мечтаниям. И с тех пор, едва мне удается уговорить мою совесть, я ложусь в постель. Насморк — удручающая болезнь, она решительно ни в ком не вызывает сочувствия. При встрече знакомые поглядывают на вас с тревогой вовсе не потому, что опасаются, не перейдет ли ваш насморк в воспаление легких и не приведет ли оно к смертельному исходу, отнюдь нет, а из боязни заразиться. В их взглядах читается плохо скрытая неприязнь: как вы смеете подвергать их такой опасности. Вот отчего я, стоит мне простыть, незамедлительно ложусь в постель. Аспирин, грелка, ромовый пунш на ночь, полдюжины детективных романов, и я во всеоружии — готов помужествовать с болезнью, не требующей особого мужества.
Я прочел не одну сотню детективных романов, как хороших, так и плохих, и должен сказать, что бросал на полдороге лишь отъявленно плохие, но я всего-навсего дилетант и на большее не претендую. И хотя я рискнул представить на суд читателя пришедшие мне на ум соображения о литературе детективного жанра, мне ясна вся их уязвимость.
Прежде всего я хотел бы провести грань между бульварным и детективным романом. Бульварные романы я читаю исключительно по оплошности, предположив, по заглавию ли, по обложке ли, что в книге рассказывается о преступлении. Бульварные романы — это незаконнорожденные отпрыски книг для юношества, опусов Хенти и Баллантайна, которыми мы забавлялись в отрочестве: по моим предположениям, популярность их можно объяснить лишь тем, что многие читатели по своему умственному развитию так и остаются на детском уровне. Меня бесконечно раздражает бравый герой, поминутно рискующий жизнью, и бесстрашная героиня, которая после длинной цепи невероятных приключений сочетается с ним браком на последней странице. Мне возмутительно присутствие духа первых и гнусна игривость вторых. Иногда от нечего делать я размышляю об их создателях. Почему они пишут — оттого ли, что на них снизошло наитие и ими движет непреодолимая потребность высказаться, которая терзала Флобера, когда он писал “Госпожу Бовари”? Я отказываюсь верить, что они садятся за стол и, подперев щеку, пишут роман, сознательно задавшись целью заработать большие деньги. Если бы дело обстояло так, я бы ничуть их не осуждал: куда приятнее зарабатывать деньги этим способом, чем продавать спички на улицах, где ужасно неуютно в непогоду, а то и быть служителем в общественной уборной, где возможности наблюдения над человеческой натурой сугубо сужены. Мне приятно думать, что они искренне любят человечество и принимают близко к сердцу интересы той массы читателей, которая появилась благодаря обязательному образованию, и надеются своими рассказами о пожарах, кораблекрушениях, авариях на железных дорогах, вынужденных посадках в Сахаре, пещерах контрабандистов, притонах курильщиков опиума, зловещих китайцах привлечь своих читателей к романам Джейн Остен.
Но не ими, а рассказами о преступлениях, и прежде всего об убийствах, я собираюсь заняться. Кражи и мошенничества тоже преступления и могут вызвать к жизни недурное сочинение детективного жанра, но во мне они не возбуждают особого интереса. С точки зрения абсолюта, а именно с такой точки зрения и следует рассматривать произведения этого жанра, решительно не важно, стоит ли украденная нитка жемчуга двадцать тысяч фунтов, или она куплена за пару шиллингов у Вулворта; впрочем, и мошенничество — похищен в его результате миллион или всего-навсего три фунта семь шиллингов шесть пенсов — дело достаточно гнусное. Автор криминальных романов не может повторить вслед за нудным старым римлянином “ничто человеческое мне не чуждо”, потому что ему-то как раз все человеческое чуждо, кроме одного — убийства. Конечно, это самое человеческое из всех преступлений, потому что, на мой взгляд, каждого из нас когда-либо посещала мысль об убийстве и удерживал от него либо страх наказания, либо боязнь (скорее всего напрасная) угрызений совести. Но убийца пошел на риск там, где мы, одолеваемые сомнениями, остановились, к тому же маячащая перед ним угроза виселицы придает его поступку мрачное величие.
На мой взгляд, автору следует очень расчетливо пускать в ход убийства. Одно — превосходно, два — сносно, в особенности если второе является прямым следствием первого, но автор совершает непростительную ошибку, вводя второе убийство в надежде оживить расследование. Если же в романе больше двух убийств — это резня, и по мере того как одна насильственная смерть следует за другой, вы уже не содрогаетесь, а смеетесь. Беда американцев в том, что они не могут удовлетвориться не то что одним убийством, а даже двумя: они стреляют, закалывают, отравляют, оглоушивают en masse [*Во множестве (фр.)]; словом, норовят устроить на страницах своих романов резню, и у читателя остается неприятное ощущение, что автор валяет дурака. И напрасно, потому что Америка при пестром составе ее населения, при всевозможных противоборствующих течениях в ее жизни, при энергии, беспощадности и предприимчивости ее национального характера представляет куда более яркое и увлекательное поле наблюдения для романиста, чем наша степенная, скучная и, в целом, законопослушная страна.
II
Теория детектива дедуктивного типа донельзя проста. Происходит убийство, начинается расследование, подозрение падает на нескольких человек, преступник обнаружен и понесет заслуженную кару. Такова классическая формула, в ней есть все слагаемые хорошего рассказа: начало, середина и конец. Основание ей положил Эдгар Аллан По в “Убийстве на улице Морг”, и долгие годы ее неукоснительно придерживались. Долгое время идеальным образцом романов такого типа считалось “Последнее дело Трента”. Роман этот написан несколько более пространно, чем пишут теперь, зато легко и непринужденно, хорошим английским языком. Характеры в нем умело очерчены и достоверны. Юмор ненавязчив. Мистеру Бентли не повезло в одном: отпечатки пальцев (о них ко времени написания романа было мало что известно) стали неотъемлемой частью полицейского расследования. Кто только не использовал их с тех пор, и подробное описание этой процедуры, которое дает мистер Бентли, уже никому не интересно. Читателей детективов теперь уже не проведешь, и, когда в романе появляется симпатичный старый добряк, которому решительно ни к чему совершать убийство, они сразу смекают, что убийца он, а не кто иной. В “Последнем деле Трента” чуть не с первой страницы догадываешься, что Мандерсона убил мистер Капплз. И тем не менее не можешь оторваться от книги, потому что жаждешь узнать, что же подвигло его на убийство. Каноны детектива требуют, чтобы преступника изобличил расследователь, но мистер Бентли намеренно их нарушает. Тайна эта так и осталась бы нераскрытой, если бы сам мистер Капплз любезно не просветил нас. Нельзя не признать, что лишь неимоверная случайность побудила мистера Капплза спрятаться в таком месте и при таких обстоятельствах, что он просто вынужден был застрелить Мандерсона в порядке самозащиты. Обстоятельства эти тоже малодостоверны. Требовать, чтобы мы поверили, будто прожженный делец замыслит самоубийство с целью отправить на виселицу собственного секретаря, — это уже чересчур, и нет смысла приводить в пример нашумевший Кемпденский процесс, когда некий Джон Перри обвинил свою мать, брата и сестру в убийстве человека, который впоследствии оказался цел и невредим, в надежде отправить их на виселицу, несмотря на то, что ему самому пришлось бы разделить их участь, как оно и случилось. И пусть подобный случай был в жизни, это вовсе не означает, что его можно использовать в литературе. Жизнь полна невероятных событий, литература их не терпит.
Для меня же главная загадка “Последнего дела Трента”— и она так и осталась неразгаданной, — почему у обладателя баснословного состояния и дома в деревне, по меньшей мере в четырнадцать комнат, со штатом прислуги в шесть человек, такой крошечный садик, что его может содержать в порядке работник, приходящий из соседней деревни всего два раза в неделю.
Хотя, как я уже говорил, теория детектива донельзя проста, поразительно, сколько ловушек подстерегает автора. Его задача до самого конца книги не дать вам догадаться, кто убийца, и он вправе измышлять любые ухищрения, лишь бы достичь своей цели. Но он должен вести с вами честную игру. Убийце в романе должна принадлежать заметная роль; приписать убийство персонажу совершенно бесцветному или играющему настолько незначительную роль, что он и вовсе не привлечет внимание читателя, — негоже. Если же убийца получится слишком выпуклым, есть опасность, что он возбудит в вас интерес, а там, глядишь, и сочувствие, и вы будете недовольны, когда его арестуют и казнят. Сочувствие — штука прихотливая. Нередко оно обращается на того или иного персонажа, вопреки намерениям автора. (Я уверен, что Джейн Остен намеревалась изобразить Генри и Мэри Крофордов дрянными людишками, которые должны были вызвать презрение читателя своим легкомыслием и бессердечием, но они получились у нее такими забавными и обаятельными, что любовь отдаешь им, а отнюдь не пай-девочке Фанни Прайс и индюку Эдмунду Бертраму.) Нашему сочувствию присуща еще одна любопытная тонкость, о которой, мне кажется, не все подозревают. Читатель отдает свое сочувствие тем персонажам, с которыми его знакомят в начале книги, и это относится отнюдь не только к криминальным, но и ко всем прочим романам: у читателя остается ощущение, что его надули, если впоследствии его внимание будут занимать персонажи, не встретившиеся ему на первых страницах. Авторам детективов, мне кажется, стоило бы запомнить это и взять себе за правило никогда не выводить убийцу первым.
К тому же, если убийца мерзок с самого начала, какими бы ложными маневрами ловкий автор ни отвлекал внимание читателя, подозрение падет на него и интерес к роману угаснет, не успев разгореться. Порой авторы пытаются выйти из этого затруднительного положения, изображая если не всех, то, по крайней мере, большинство персонажей мерзкими, — и тогда читателю есть из кого выбирать. Не самый удачный выход, как мне представляется. Во-первых, мы, в отличие от викторианцев, не верим в беспросветное злодейство. Мы знаем, что в людях соседствует хорошее и плохое, и если их изображать исключительно хорошими или исключительно плохими, читатель в них не поверит, а не поверив в них, он бросит роман на полдороге. Какая нам разница, что случилось с его марионетками? Значит, автор должен написать убийцу так, чтобы в нем, как и во всех людях, о чем нам прекрасно известно, было намешано хорошее и плохое, однако ему приходится подтасовывать карты, чтобы мы, когда преступник будет наконец изобличен, радовались настигшей его каре. Первый способ подтасовать карты — сделать преступление особо мерзким и жестоким. Мы можем усомниться, что подобное преступление мог совершить человек, обладающий и некоторыми привлекательными чертами, но это далеко не самое серьезное затруднение, подстерегающее автора. Никто (в произведениях детективного жанра) не испытывает жалости к жертве. Ее убивают, если не до начала, то в самом начале книги, об убитом известно так мало, что сам по себе он не вызывает интереса, и смерть его трогает не больше, чем смерть цыпленка, пусть даже его убьют самым что ни на есть зверским образом, его кончина оставляет вас равнодушным. Кроме того, если подозрения вызывают сразу несколько персонажей, в таком случае должно наличествовать, по меньшей мере, несколько причин для убийства. Убитый должен своими преступлениями ли, причудами ли, дурным нравом, жестокостью, скупостью и бог знает чем еще вызвать такую ненависть, что его смерть оставит вас равнодушным. У убийцы, безусловно, была веская причина прикончить его, а раз так, значит, туда ему и дорога; а если мы пришли к такому выводу, нам не очень-то понравится, когда убийцу повесят. Некоторые авторы избегают этого, заставляя изобличенного убийцу покончить с собой. Таким образом, правило “жизнь за жизнь” соблюдается и одновременно чувствительность читателя не оскорбляется отталкивающими подробностями сцен казни. Убийца должен быть плохим, но не настолько плохим, чтобы в него не верилось, у него должна быть насущная причина убить, и он должен быть достаточно гадок, чтобы когда его наконец изобличат и пошлют на виселицу, мы чувствовали, что так ему и надо.
Я хотел бы несколько задержаться на мотивах преступления. Как-то мне довелось посетить каторжную колонию во Французской Гвиане. Я уже рассказал об этом в другом своем сочинении, но я не льщу себя надеждой, что есть читатели, которые прочли все мной написанное, и так как этот рассказ здесь весьма кстати, я не стану извиняться.
Тогда преступников в зависимости от совершенных ими преступлений рассылали по трем колониям, и в Сен-Лоран-дю-Марони содержались исключительно убийцы. Они были приговорены не к смерти, а к длительному тюремному заключению, так как присяжные нашли смягчающие их вину обстоятельства. Я целый день расспрашивал заключенных о причинах, приведших их к преступлению. Они охотно разговаривали со мной. На первый взгляд казалось, что большинство убийц толкнула на преступление если не любовь, то ревность. Кто убил жену, кто любовника жены, кто любовницу. Но после недолгих расспросов выяснялось, что истинная подоплека преступлений чисто денежная. Один человек убил жену, потому что она тратила деньги на любовника, другой убил любовницу, потому что она мешала ему заключить выгодный брак, третий — потому что она вымогала у него деньги, угрожая открыть их связь жене. И даже в убийствах, совершенных не на любовной почве, побудительными мотивами служили деньги. Один убил с целью ограбления, другой убил брата в споре из-за наследства, третий, не поделив выручки, убил дружка, с которым вместе украл машину. Один бандит убил свою сожительницу за то, что она выдала его полиции, другой — парня из враждующей шайки в отместку за убийство в пьяной драке парня из своей шайки.
Я ни разу не сталкивался с преступлением, которое, не покривив душой, можно было бы счесть преступлением на почве страсти. Конечно, не исключено, что людей, повинных в такого рода преступлениях, снисходительные присяжные если не оправдывают, то дают им такой короткий срок, что их не ссылают в Гвиану. Страх — вот второй распространенный мотив. В Гвиане я видел юного пастушка — он изнасиловал в поле девочку, а когда она подняла крик, перепугавшись, задушил ее. Другой человек, дороживший своей службой, убил женщину, которая узнала, что он отсидел в тюрьме за мошенничество, из боязни, как бы она не открыла его тайну хозяину.
Вот и выходит, что деньги, страх и месть — самые достоверные мотивы, которые может взять на вооружение автор детективных романов. Убийство чудовищно по своей природе, и убийца идет на серьезный риск. Читатель вряд ли поверит, что убийца станет рисковать лишь потому, что его возлюбленная предпочла ему другого, или потому, что сослуживец обошел его по службе. Раз он так крупно рискует — и играть он станет лишь по крупной. Задача автора убедить вас, что ради таких крупных ставок убийца не остановится и перед серьезным риском.
Столь же, если не более важную роль, чем убийца, играет в детективе расследователь. Всякий ревностный читатель детективов может набросать список знаменитых расследователей, но самым известным из них безусловно является Шерлок Холмс. Несколько лет назад, готовя антологию рассказа, я перечел все сборники рассказов Конан Дойла. И нашел их на удивление убогими. Завязка умело вводит в курс дела, обстановка описана прекрасно, но истории он излагает малоубедительные, и, дочитав их до конца, испытываешь чувство неудовлетворенности. Много шума из ничего. Тем не менее я счел своим долгом включить для полноты картины в антологию рассказ Конан Дойла, но мне стоило больших трудов выбрать хотя бы один, который удовлетворил бы умного читателя. И все же Шерлок Холмс завоевал сердца читателей и сумел их удержать. Его имя не сходит с языка во всех без исключения странах цивилизованного мира. Его знают люди, слыхом не слыхавшие о сэре Уиллоуби Паттерне, мсье Бержере или мадам Вердюрен[ ]. Образ его, набросанный размашисто и эффектно, — это образ героя мелодрамы, наделенного запоминающимися характерными чертами, которые Конан Дойл вдалбливает в сознание читателей с тем же упорством, с каким мастера рекламы превозносят мыло, пиво или сигареты. И с не менее прибыльными результатами. Из пятидесяти рассказов вы узнаете о Шерлоке Холмсе не больше чем из одного, и все же постоянное повторение сказывается, и вот уже эта марионетка, щедро окруженная бутафорскими аксессуарами, живет своей жизнью в нашем воображении наравне с Вотреном и мистером Микобером. Никакие детективы не могут сравниться в популярности с детективами Конан Дойла, и следует признать, что он вполне ее заслужил уже одним тем, что изобрел Шерлока Холмса.
Расследователи бывают трех видов. Полицейский, частный сыщик и любитель. Любитель издавна пользуется популярностью, и авторы детективов ломают голову, как создать героя, который мог бы переходить из романа в роман. Полицейский чиновник обычно фигура условная, со слабо выраженным характером; как максимум он проницателен, дотошен и рассудителен, но гораздо чаще лишен сообразительности и туповат. В таком случае он как нельзя лучше оттеняет блистательного любителя. Любителя же, напротив, обычно наделяют набором запоминающихся черт, чтобы придать ему нечто человеческое. Замечая факты, ускользнувшие от инспектора Скотланд-Ярда, автор демонстрирует, насколько любитель умнее и компетентнее профессионала, и тем, естественно, льстит читателю: ведь к специалистам у нас искони относятся с подозрением. Столкновение чиновника и любителя придает повествованию необходимый драматизм, к тому же при всей нашей законопослушности нас тешит, когда власть остается в дураках. Чувство юмора — самая важная из всех черт, которыми автор стремится наделить любителя, и объясняется это вовсе не тем, что смех, как вы, очевидно, предполагаете, подрывает сопротивляемость читателя и в результате делает восприимчивым к заготовленным автором потрясениям, а куда более существенными причинами. Любитель должен во что бы то ни стало — остроумием ли, характерной ли нелепостью речи — вызывать смех: ведь если вы смеетесь, причем не важно, вместе с героем или над ним, вы неизбежно располагаетесь к нему, а он крайне нуждается в вашем расположении. Потому что в задачу автора входит всеми доступными ему способами скрыть от вас тот очевидный факт, что любитель — довольно-таки гнусный тип.
Любитель делает вид, что ратует исключительно за справедливость, ну а если этим не обмануть даже читателя детективов, утверждает, что им владеет охотничий азарт; на самом же деле ему до всего дело, он любит всюду совать нос и лишь поэтому взваливает на себя работу, которую порядочный человек оставляет на служителей закона, в чьи обязанности она входит. Только наделив любителя обаянием, приятной внешностью и милыми причудами, автор может сделать его приемлемым для читателя. Прежде всего любитель должен занятно говорить. Но, увы, мало кто из детективистов может похвастаться тонким чувством юмора. Чуть не все они предполагают, что шутка, повторенная сто раз, смешит ничуть не меньше. Неужели достаточно того, что герой говорит по-английски так, словно если не буквально, то неверно переводит с французского, чтобы рассмешить читателя. Неужели достаточно того, что он к месту и не к месту приводит затертые цитаты, зачастую перевирая их, или изъясняется с непомерной напыщенностью? Неужели достаточно того, что он говорит на йоркширском диалекте или с сильным ирландским выговором, чтобы читатель надрывал животы? Если бы дело обстояло так, юмору была бы грош цена в базарный день, и ни мистер П.-Г. Вудхауз, ни мистер С.-Дж. Перельман не заработали бы себе на хлеб. Я все жду не дождусь, когда появится детектив, где расследователь-любитель будет изображен мерзавцем, каковым он и является, и в конце концов получит по заслугам.
Мне представляется ошибкой сдабривать детективное повествование юмором, но я вполне могу понять, чем руководствовался тут автор, и, хотя и не без сокрушения, примириться с этим; любовную же линию я не приемлю категорически. Я готов допустить, что любовь движет миром, но отнюдь не миром детективных романов; этот мир она явно движет не туда. Мне решительно все равно, кому отдаст свое сердце героиня романа — корчащему из себя джентльмена расследователю, главному инспектору или безвинно пострадавшему герою. В детективе меня интересует детективное расследование. Действие должно идти по намеченному пути от убийства к расследованию, подозрению, разоблачению и наказанию; меня разбирает досада, когда шуры-муры юных девиц, пусть и самых прелестных, и юнцов, с самыми что ни на есть квадратными подбородками, отвлекают меня от основной темы. Не спорю, любовь — одна из пружин человеческих действий и, если она еще и сопряжена с ревностью, страхом или оскорбленным самолюбием, вполне может пригодиться писателю, но она не дает толком развернуться расследованию: ведь ее чарам в романе могут быть подвержены два, от силы три человека; ну а если на убийство подвигла любовь, это уже crime passionel [*Преступление в припадке страсти (фр.)], и убийца не вызывает в нас ужаса. Ввести же в повествование для распутывания тайны трогательный романчик — чудовищная безвкусица, которой нет оправданий. Звону свадебных колоколов нет места в детективе.
Другая, по-моему, наиболее распространенная ошибка этих авторов — слишком маловероятные способы убийства. Если вспомнить, сколько детективов появляется на свет, вполне понятно, что их авторам ничего не остается, как возбуждать аппетит пресыщенных читателей неимоверными убийствами. Помнится, я прочел детектив, где убийство, и не одно, совершалось при помощи ядовитых рыбок, которых запускали в плавательный бассейн. На мой взгляд, находки такого рода не к добру. Правдоподобие, как мы знаем, понятие относительное, и наша готовность принять тот или иной факт за истину служит единственной его проверкой. В детективах нам приходится многое принимать на веру: мы верим, что убийца норовит оставить на месте преступления окурок сигареты необычайной марки, перепачкать ботинки глиной, водящейся лишь в определенном месте, или захватить опочивальню высокородной дамы, оставив там в изобилии отпечатки пальцев. Все мы можем оказаться в горящем доме, погибнуть в огне, попасть под колеса машины недруга, нас могут столкнуть в пропасть, но мы ни за что не поверим, что нас может растерзать крокодил, хитроумно припрятанный в нашей дорчестерской гостиной, или что в результате козней некоего злодея на нас при посещении Лувра свалится и расплющит в лепешку статуя Венеры Милосской. По-моему, классические методы остаются непревзойденными: в нож, огнестрельное оружие, яд по-прежнему веришь, и в этом их преимущество. Все мы можем найти смерть от них или при случае пустить их в дело.
Лучшие из детективистов — те, которые сообщают факты и вытекающие из них выводы на удобочитаемом английском, не уснащая его никакими изысками. Красота слога в детективе ни к чему. Когда нам не терпится узнать, отчего у дворецкого синяк на подбородке, нам не нужны цветистые пассажи — они нас только отвлекают. Не нужны нам и описания природы, когда нас интересует, за какое время можно дойти от лодочного сарая над мельничным лотком до домика егеря по ту сторону рощицы. Не трогает нас и первоцвет на берегу реки. Мимоходом замечу, что мне скучно знакомиться с топографией местности или расположением дома по карте или плану. Не нужна нам и образованность. Одну из самых искусных и изобретательных писательниц-детективисток обрекло на неудачу не что иное, как стремление щегольнуть своей образованностью. Эта, как мне сообщили, в высшей степени ученая дама обладает обширными сведениями в тех областях, где большинство из нас сущие профаны, но было бы гораздо лучше, если бы она держала эти сведения при себе. Конечно же, писателям этих умных книг, которые равно читают люди и высокого, и среднего, и низкого уровня умственного развития, обидно, что им почти никогда не достаются почести. Разве их приглашают на обеды в Челси, Блумсбери или хотя бы в Мейфер? Разве на издательских литературных вечерах взбудораженные гости указывают на них пальцами? Нам известны имена лишь нескольких из них. Остальных покрывает мраком неизвестности безразличие.
Детективистов, естественно, должно уязвлять, что люди, жадно глотающие их книги, относятся к ним свысока, поэтому они не упускают случая продемонстрировать, что они и более утонченны, и более просвещенны, чем мы склонны думать. По-человечески это вполне понятно: им хочется доказать зазнайкам, что они не уступают в учености любому действительному члену Королевского литературного общества, а в поэтичности члену совета Общества писателей. И вот тут-то они и совершают ошибку. Им не помешало бы поучиться непреклонности у своих инспекторов. Это прекрасно, что они располагают обширными сведениями в самых разных областях, они им крайне необходимы, но позволю себе заметить, что хорошо одет тот, чьей одежды не замечаешь; авторам детективов не должно отвлекать читателя своей образованностью от настоящего дела, а именно: от выяснения, кто же совершил убийство.
Детективистам следует запастись терпением. Не исключено, что настанет время, когда историки литературы, рассуждая о произведениях, созданных на английском языке в первой половине XX века, лишь бегло остановятся на сочинениях серьезных писателей, а все внимание сосредоточат на обширной и разнообразной продукции детективистов. И тогда им в первую голову придется ответить, чем объясняется неслыханная популярность этого жанра. Они попадут впросак, если отнесут ее за счет искоренения неграмотности, породившего целую армию ревностных, но темных читателей, потому что детективные романы, в которых выясняется, кто убийца, читают и ученые мужи, и утонченные дамы — и от этого никуда не уйти. Я объясняю их популярность очень просто. Детективистам есть о чем рассказать, и они не затягивают свой рассказ. Они должны завоевать и удержать внимание читателя и поэтому должны вести рассказ в хорошем темпе, должны вызвать любопытство, возбудить подозрение, умелыми эпизодами подогревать читательский интерес. Они должны расположить читателя к тем героям, к которым нужно, и они справляются с этим с поразительной ловкостью, что не последнее из их достоинств. И наконец, они должны привести действие к убедительной развязке. Словом, они должны соблюсти правила, которых искони придерживались рассказчики с тех самых пор, как некий прыткий малый повел в шатрах Израилевых рассказ о судьбе Иосифа.
Сегодня же “серьезным” современным романистам почти, а то и вовсе нечего рассказать читателю; они позволили себя убедить, что в их искусстве рассказ не играет существенной роли. Тем самым они лишили себя мощного способа воздействия на нас, ибо любовь к рассказам заключена в человеческой природе и стара как мир; они сами виноваты в том, что их читателей переманили детективисты. И что еще хуже, подчас они несносно словоохотливы. Они почти никогда не понимают, что тему можно развивать лишь до определенного предела, и поэтому пишут четыреста страниц там, где вполне хватило бы и ста. И толкает их на это нынешняя мода на психологический анализ. По-моему, злоупотребление психоанализом так же пагубно сказалось на современной “серьезной” литературе, как злоупотребление всевозможными описаниями на романе девятнадцатого века. Мы уже поняли, что описаниям местности приличествует краткость и вводить их можно, лишь если они нужны для рассказа. То же самое относится и к психоанализу. Короче говоря, детективистов читают из-за их достоинств, невзирая на их подчас бросающиеся в глаза недостатки; “серьезных” же романистов читают сравнительно мало из-за их недостатков, невзирая на их подчас очевидные достоинства.
III
Доныне я писал о детективе в чистом виде, где речь идет о расследовании, — основы его были заложены По в “Убийстве на улице Морг”. За последние полвека подобные произведения писались тысячами, и к каким только уловкам не прибегали их авторы, чтобы придать им кажущуюся новизну. Я уже упоминал о необычных способах убийства. Мимо авторов не проходит ни одно научное или медицинское открытие, они мигом пускают его в ход. Они закалывают свои жертвы острыми сосульками, убивают их электрическим током, пропущенным через телефон, вводят им при уколе пузырьки воздуха в вены, заражают их кисточки для бритья бациллами сибирской язвы, умерщвляют их, вынудив лизнуть отравленную марку, расстреливают из пистолетов, упрятанных в кинокамерах, отправляют на тот свет незримыми смертоносными лучами. Эти необычные способы настолько неправдоподобны, что в них не веришь.
Порой авторам все же случается продемонстрировать поразительную ловкость. Одно из самых хитроумных их изобретений — так называемая тайна закрытой комнаты: труп человека, явно убитого, находят в запертой изнутри комнате, судя по всему, ни войти туда, ни выйти оттуда убийца не мог. По использовал этот прием в “Убийстве на улице Морг”. Поразительно, но ни один из критиков и по сей день не заметил, что решает эту загадку По явно неверно. Когда, напомню читателю, разбуженные дикими криками соседи ворвались в дом, где жили две женщины, мать и дочь, и нашли их убитыми, дочь обнаружили в комнате, запертой изнутри, заперты были на засов изнутри и окна. Мсье Дюпен доказал, что убивший женщин орангутанг влез в открытое окно, которое само собой захлопнулось, когда зверь убегал. Любой полицейский мог бы ему сообщить, что француженки, одна преклонных, другая средних лет, ни за что на свете не оставили бы окно открытым: ведь через него мог проникнуть вредоносный ночной воздух. Этот прием с изумительной ловкостью применяет Картер Диксон, но его успех вызвал к жизни столько подражателей, что потерял прелесть новизны.
В какой только обстановке не разворачивалось действие детективов — загородные вечеринки в Суссексе, Лонг-Айленде или Флориде, тихие деревушки, где не происходило ровным счетом ничего со времен битвы при Ватерлоо, замки на одном из Гебридских островов, отрезанном от суши штормом. Какие только улики не шли в ход — отпечатки пальцев, следы, окурки, духи, пудра. То же самое можно сказать и о несокрушимом алиби, которое расследователь неизменно сокрушает: вовремя не залаявший пес наталкивает на мысль, что убийца ему знаком (впервые, насколько мне помнится, эту находку использовал Конан Дойл), зашифрованное письмо, которое расследователь расшифровывает, похожие как две капли воды близнецы, потайные ходы. Читателю опостылели девицы, невесть зачем слоняющиеся по пустым коридорам, которых оглоушивает закутанная личность в маске, а также девицы, которые увязываются вслед за детективом, идущим на опасное дело, и тем сводят на нет его планы. Все это: обстановка, улики, загадки — заезжено до предела. Разумеется, и сами авторы в конце концов это поняли и теперь стремятся придать увлекательность историям, рассказанным раз по сто, не меньше, все более небывалыми выдумками. И напрасно. Любые способы убийства, любые тонкости расследовательского дела, любые уловки, имеющие целью сбить читателя со следа, любые сцены из жизни любой среды шли в ход бессчетное количество раз. Детектив в чистом виде изжил себя.
Ему на смену пришел новый любимец публики, “крутой” детектив. Его основоположником считается Дэшил Хеммет, но Эрл Стенли Гарднер утверждает, что первым написал детектив такого рода некий Джон Дейли. Во всяком случае, мода на них пошла с хемметовского “Мальтийского сокола”. “Крутой” детектив претендует на реализм. Герцогинь, министров, богатых промышленников убивают не так уж часто. Не так часто происходят убийства и в загородных усадьбах, на площадках для гольфа или на бегах. Не часто их совершают и старые девы в летах или дипломаты в отставке. Реймонд Чандлер — самый блестящий из ныне живущих авторов, работающих в этом жанре, в своем удивительно здравомыслящем и забавном эссе “Нехитрое искусство убивать” перечисляет составные этого жанра.
Отлично изложено и вдобавок ясно, что при таком положении дел в обществе писателю-реалисту есть где черпать материалы для книг о преступлениях. Читатель охотно верит, что подобные случаи и впрямь имели место: стоит почитать газеты, и вы сами убедитесь, что они отнюдь не редкость.
“Дэшил Хеммет, — пишет Реймонд Чандлер, — вернул убийство по принадлежности тем людям, которые совершают его не для того, чтобы снабдить писателя трупом, а в силу куда более веских причин, и совершают его теми средствами, что у них под рукой, а не дуэльными пистолетами ручной работы, кураре или тропическими рыбками. Он изображает этих людей такими, какие они в жизни, и заставляет их говорить и думать на привычном для них языке”. Это высокая хвала и вполне заслуженная. Хеммет восемь лет проработал в Пинкертоновском сыскном агентстве и знает описываемый им мир. Такой опыт придает достоверность его книгам, на уровень которых поднялся лишь сам Реймонд Чандлер.
В романах авторов этой школы расследование как таковое занимает относительно небольшое место. Личность убийцы не составляет тайны, и увлекательность роману придают старания сыщика доказать вину убийцы и те опасности, которым он подвергается при этом. В результате эти писатели освободились от тягостной необходимости ломать голову, изобретая разнообразные улики. По сути дела в “Мальтийском соколе” сыщик Сэм Спейд припирает к стенке Бриджид О'Шоннесси, сказав ей, что никто, кроме нее, не мог убить Арчера, от чего она приходит в смятение и сознается. Но если бы она не растерялась, а хладнокровно ответила: “Где доказательства?”— она выбила бы у него почву из-под ног, а найми она Перри Мейсона, ушлого законника из романов Эрла Стенли Гарднера, никакие присяжные не признали бы ее виновной на основании столь шатких доказательств, а ничем другим Сэм Спейд не располагает.
Авторы, принадлежащие к школе “крутого” детектива, очень старались написать своих сыщиков людьми с характером и индивидуальностью, но, слава богу, не поддались соблазну наделить их эксцентричными чертами, которыми, в подражание Конан Дойлу, сочли нужным одарить своих расследователей многочисленные авторы детективов в чистом виде.
Дэшил Хеммет — изобретательный и самобытный писатель. У большинства авторов из романа в роман кочует один и тот же сыщик, он создает нового героя для каждой книги. Сыщик в “Проклятии Дейнов” — грузный мужчина средних лет, который полагается больше на свои ум и дерзость, чем на физическую силу; Ник Чарлз в “Худом человеке”, женившись на обладательнице большого состояния, удалился от дел и к сыску возвращается лишь под давлением обстоятельств, он славный парень, с чувством юмора; Нед Бомон в “Стеклянном ключе”, профессиональный игрок, становится сыщиком лишь по воле случая, это своеобразный, неожиданный характер, и каждый романист почел бы за честь создать такой; лучший и наиболее достоверный из них — Сэм Спейд в “Мальтийском соколе”. Это беззастенчивый плут и бессердечный мошенник. Он так мало отличается от преступников, что трудно решить, чью сторону принять — Спейда или его противников. Довольно гнусный тип, но написан он превосходно.
Шерлок Холмс был частным сыщиком, но авторы, пришедшие вослед Конан Дойлу, предпочитают, чтобы их загадки разрешили полицейские инспектора или блестящие любители. Дэшил Хеммет работал частным сыщиком, поэтому, став писателем, он, естественно, выводил в своих произведениях частных сыщиков, и его ученики, представители школы “крутого” детектива, поступили весьма мудро, последовав его примеру. Сыщик — фигура одновременно и романтическая, и зловещая. Как и любитель, он сообразительнее полицейских чиновников, но он вдобавок может предпринимать акции по преимуществу довольно сомнительного толка, что им запрещено законом. Есть у него и еще одно преимущество: так как окружной прокурор и полицейский относятся к его выходящим за рамки дозволенного приемам подозрительно, он борется сразу на два фронта — и против преступников, и против них. Благодаря этому повествование приобретает большую напряженность и драматизм. И наконец, у него есть еще одно преимущество перед расследователем-любителем — раскрывать преступления его прямая обязанность, и поэтому его никто не обвинит в том, что ему неймется совать свой нос в чужие дела. Но почему он выбрал такое малопочтенное занятие, нам не сообщается. Судя по всему, особого дохода оно ему не приносит: денег у него никогда нет, контора его помещается в крохотной, скудно обставленной каморке. Не сообщается нам и о его прошлом. Можно подумать, что у него нет ни отца, ни матери, ни дядьев, ни теток, ни братьев, ни сестер. Зато у него — вот счастливец! — есть влюбленная в него по уши прелестная блондинка секретарша. Он с ней мило снисходителен и время от времени вознаграждает ее пылкую преданность поцелуем, но, насколько я помню, ни разу не забылся настолько, чтобы предложить ей руку. Хотя (за исключением чандлеровского Филиппа Марло) нам никогда не сообщается, откуда родом сыщик и где он обучился своей профессии, зато сообщается уйма сведений о его характере и привычках. Ни одна женщина не может перед ним устоять. Он высокий, сильный, никому не дает спуску, сбить человека с ног ему не труднее, чем нам прихлопнуть муху. Любые побои обходятся для него без серьезных последствий; наш сыщик на редкость храбр, но не слишком осмотрителен, он нередко идет к опасным преступникам без оружия, и они зверски избивают его, но через день-другой он, к нашему удивлению, снова цел и невредим и снова рискует так дерзко, что у нас захватывает дух. Мы бы умерли от тревоги за него, не знай мы наверняка, что гангстеры, мошенники и шантажисты, в руки к которым он попал, не посмеют изрешетить его пулями — не то роман скоропостижно кончится. Он может поглощать спиртное в немыслимых количествах. В ящике стола у него всегда припасена бутылка виски или хлебной водки, и он неизменно ее достает, когда кто-нибудь заглянет к нему в контору или когда ему нечего делать. У него всегда при себе фляжка в заднем кармане и пол-литра в бардачке машины. Приехав в гостиницу, он первым делом отправляет посыльного за бутылкой. Его неизменный рацион, как и у большинства американцев, довольно однообразен и состоит, в основном, из бекона с яйцами или бифштекса с жареной картошкой. Единственный сыщик, интересующийся едой, насколько я припоминаю, — это Нерон Вулф, но он родом из Европы, и его столь чуждую американцам приверженность к роскошным трапезам, равно как и страсть к орхидеям, можно приписать иностранному происхождению.
Историки нравов будущего не без удивления отметят, как изменились привычки американцев между тем временем, когда Дэшил Хеммет писал свои книги, и тем, когда Реймонд Чандлер писал свои. После изнурительного дня, изобиловавшего попойками и покушениями на его жизнь, от которых он чудом спасался, Нед Бомон меняет воротничок и моет лицо и руки, чандлеровский же Марло, если память меня не обманывает, принимает душ и меняет рубашку. Очевидно, за этот отрезок времени гигиенические привычки приобрели большую власть над американцем. Марло — человек порядочный, не то что Сэм Спейд. Он не прочь заработать, но не хочет нарушать закон и никогда не берется за бракоразводные дела. Романы Чандлера, увы, крайне немногочисленные, написаны от лица Марло. Рассказчик, он же главный герой романа, обычно фигура совершенно бесцветная, как, к примеру, Дэвид Копперфилд, но Реймонду Чандлеру удалось написать своего Марло человеком ярким и живым. Жестокий, беспощадный, отчаянный, он на редкость симпатичен, этот парень.
По-моему мнению, лучшие представители “крутого” детектива Дэшил Хеммет и Реймонд Чандлер. Реймонд Чандлер более искусный из них. Хеммет порой до того усложняет сюжет, что совершенно запутывает читателя, тогда как Реймонд Чандлер никогда не отклоняется от намеченного пути. Действие у него разворачивается стремительнее. Персонажи его более разнообразны. У него меньше погрешностей против достоверности, более правдоподобные мотивировки. Оба они пишут на том сочном, красочном английском, на котором говорит Америка. Диалоги, на мой вкус, у Чандлера лучше, чем у Хеммета. Что касается красного словца, ради которого бойкий американец не пожалеет ни мать, ни отца, тут Чандлер не имеет себе равных, и его язвительный юмор удивительно непосредствен и оттого особенно обаятелен.
В “крутом” романе, как я уже говорил, расследованию убийства не придается большого значения. Главную роль в нем играют люди: мошенники, игроки, воры, шантажисты, продажные полицейские, бесчестные политики, которые совершают преступления. Они, конечно, попадают во всевозможные переделки, но переделки эти интересны нам не сами по себе, а из-за участвующих в них людей. Если персонажи — всего-навсего манекены, нам в высшей степени безразлично, что с ними случится. Вот почему авторам “крутого” детектива пришлось гораздо тщательнее работать над образами, чем представителям старой школы, которые почитали это лишним. Они старались сделать своих персонажей не только достоверными, но и убедительными. Большинство прежних расследователей были фигурами фарсовыми, и те эксцентрические черты, которыми их одаряли авторы, делали их попросту нелепыми. Такие персонажи могли родиться только из головы, но, в отличие от Афины, из дурной головы. За исключением сыщиков, в книгах этих авторов действовали стандартные персонажи, лишенные даже подобия индивидуальности. Дэшил Хеммет и Реймонд Чандлер создали таких персонажей, в которые веришь. Они разве что чуть более яркие, более колоритные, чем люди, знакомые каждому из нас.
Я и сам когда-то был романистом, поэтому мне интересно, какими приемами пользуются авторы, описывая наружность своих персонажей. Точно передать читателю впечатление от чьей-либо наружности трудно, и к каким только ухищрениям не прибегали для этого романисты. Хеммет и Реймонд Чандлер описывают наружность своих персонажей и их одежду хоть и кратко, но не менее точно, чем полицейские в тех объявлениях о розыске преступников, которые помещаются в газетах. Реймонд Чандлер успешно развил этот метод. Когда Марло, его сыщик, входит в комнату или в контору, нам сообщается сжато, но достаточно подробно, что это за помещение, что в нем за мебель, что за картины висят на стенах и что за ковры лежат на полу. На нас производит впечатление поразительная наблюдательность сыщика. Делает это автор так же экономно, как драматург (если только он не столь многословен, как Бернард Шоу) описывает для режиссера в каждом акте своей пьесы место действия и мебель. Этим приемом он ловко дает проницательному читателю понять, с каким человеком предстоит иметь дело сыщику и что его окружает. А зная, какая обстановка у человека, узнаешь что-то и о нем самом.
Но мне кажется, что невероятный успех этих двух писателей, принесший им не только уйму денег (их романы издавались миллионными тиражами), но и похвалы критиков, загубил “крутой” детектив. У них мигом появились десятки подражателей. Как и положено подражателям, они решили, что оставят далеко позади тех, кого взяли за образец, усилив их достоинства. По части жаргона они ушли так далеко, что теперь к их книгам требуется прилагать словарь — иначе их не поймешь. Преступники у них грубее, злобнее и зверствуют еще пуще; героини еще блондинистей и распутней; сыщики — беззастенчивее и пьют и вовсе без просыпу; полицейские еще более неумелые и продажные. По сути дела, они впали в такие крайности, что стали просто смехотворными. Своей бешеной погоней за сенсационностью они притупили чувства своих читателей и вместо того, чтобы заставить их ужасаться, вызывают лишь их издевки. Из многочисленных достоинств Хеммета и Чандлера есть лишь одно, которому они не сочли нужным подражать. Это их прекрасный английский язык.
Я не вижу, кто мог бы стать наследником Реймонда Чандлера. По моему мнению, как жанр расследования в чистом виде, так и “крутой” детектив умерли. Но от этого бесчисленные авторы не перестанут писать детективы, а я не перестану их читать.
Эссе было опубликовано в сборнике “Переменчивое настроение” ().
Оригинал статьи найден в сети
Простите нам обращения на "вы", но эта глава посвящена тому, что "они" сделали с "вами".
Вы стали так называемым Девиантом, недавно сбежавшием или иным образом
противопоставившим себя силам, которые подобрали бы для вас место по своему разумению.
Их ошибка заключалась в том, что они верили в вашу способность, силы и возможности как-то
изменить свою судьбу. Может быть, вы с самого начала боролись с оковами или, возможно,
ждали своего часа, и в конце концов раскрыли свои истинные мотивы.
Тем не менее, так или иначе, Преобразованные приспосабливаются к тому, что с ними
произошло, и хотя вечное бегство или даже служение своим “создателям” может
рассматриваться как трусость, это все равно естественная реакция на пережитые травмы или
пробуждение тёмной мистической силы. Преданность может показаться самым безопасным
или единственным вариантом перед лицом превосходящего врага. Но находятся и те, кто хочет
избежать рабства и постоянного страха, их единственный путь к лучшему будущему - это
бороться и, насколько это возможно, не пострадать в этом противостоянии, чтобы пролить
свет на произошедшую чудовищную несправедливость. В таком случае человек перестает быть
просто Девиантом, а становится самим собой, отвергающим чужое влияние и вырывающимся
из пут теневых организаций.
Безусловно, следуя по пути сопротивления, неизбывно сталкиваешься с трудностями.
Ïðîèñõîæäåíèÿ
Происхождение Девианта зависит не только от применяемых инструментов и методик, но и от
предрасположенности. Одни готовились к трансформации или, по крайней мере, верили, что она
стоит свеч. Другие были захвачены насильно и претерпели Дивергенцию сообразно наследственной
предрасположенности, или вовсе были преобразованы в нечто непредсказуемое. В то время как
Клады описывают Преобразованных, отталкиваясь от Вариаций, которые они проявляют, на
Происхождения влияют глубоко укоренившиеся предрасположенности и то, как инициация
Девианта поддерживает или ущемляет его физическую и духовную самость.
Заговоры уже давно изучают природу Происхождения Девиантов.
Некоторые ученые хотят исключить значимость Происхождения, чтобы точно контролировать
проявление Вариаций и Шрамов. Заговорщики хотят привить послушание, но не могут превозмочь
Происхождение, которое, по-видимому, поощряет неповиновение или обращает осмотрительность
буйством. Однако не все заговоры так сосредоточены на контроле,
некоторые считают, что способность субъекта влиять на свою собственную трансформацию
открывает возможности для дальнейших исследований. Может ли тщательно подготовленный
фанатик проявить более сильные Вариации? Как насчет мнимого несчастного случая или пыток
субъекта, чтобы он вопреки всему развил новые способности? Крупные тайные организации
пытаются манипулировать Происхождением самыми разными методами, и последнее
поколение Девиантов может поделиться историями о странных, мучительных
психологических экспериментах, которые проводятся над подопытными.
В базах данных Заговорщиков выделяются пять основных Происхождений
с официальными и неофициальными обозначениями.
Origins 21
• Автоурги: Избравшие искренне желают быть средств трансформации. В какой-то момент каждый
Преобразованными, чтобы удовлетворить свою из них осознает Дивергенцию, но не может избежать
потребность или соответствовать некой религиозной её. Экзоморфы проявляют Явные Вариации. Они
идее. Они могут не знать, кем именно они станут, но могут стать следствием радикальных смелых
понимают, что выйдут за грань человеческого существа, экспериментов или невольным душевным
и приветствуют это. Они склонны проявлять Явные сопротивлением. Во многих отношениях они
Вариации и часто остаются вовлеченными в дела архетипичные Ренегаты, которые как правило
заговора, который их породил. На самом деле, многие стремятся разрушить Заговоры и не допустить,
из них сами являются заговорщиками, а в некоторых чтобы кто-то еще страдал так же, как и они.
случаях даже Прародителями. Большинство
Избравших - Приверженцы, они получают желаемое, • Генотипические Девианты обязаны своим
даже если это имеет цену. Ренегаты - это, как правило, происхождением своим родителям, обстоятельствам
те кто выступает против заговощиков, или те кто рождения или зачатия или какой-то
обнаруживает, что постчеловечество - это не то, во что предрасположенности, скрытой в их родословной.
они верили. Автоургики-ренегаты встречаются Некоторые из Прирожденных всегда знали, что они
достаточно редко, чтобы другие Ренегаты не доверяли особенные, и либо являются детьми
им, опасаясь, что они могут быть шпионами и Преобразованных, либо обладают какой-то
лазутчиками, посланными тайными организациями. рецессивной чертой или наследуемым качеством,
которое определяет их как “Того, Кто Восстанет”, или
какую-то аналогичную зловещую фигуру,
предсказанную наукой или пророками. В других
• Эпиморфы: С помощью угроз и обещаний лучшей случаях такое происхождение скрывается
жизни Заговоры убеждают Добровольцев совершить родителями или даже появляется внезапно в
трансформацию. И если Избравшие стремятся к результате экспериментов давно умершего
преображению ради преображения, эпиморфы Прародителя над предком. Генотипалы часто
соглашаются на нее ради чего-то ещё: денег, свободы раскрывают свои Вариации в подростковом возрасте,
или благополучия близких. Многим Добровольцам хотя это не правило, поскольку критический триггер
лгут о том, что с ними случится, хотя зачастую они может наступить раньше или позже. Генотипалы
пребывают в отчаянии и готовы на любые авантюры. проявляют огромный спектр Вариаций и самым
Эпиморфы чаще всего проявляют Преданность, хотя разным образом попадают под прицел
и не всегда искренне - охотятся на Ренегатов за Заговорщиков. Кто-то считает генотипалов
вознаграждение. В их рассказах о Дивергенции часто "благородной кровью", некоторые являются
фигурируют сложные отношения с Заговором, и даже опекунами Прирожденных.
если они становятся Ренегатами, им приходится
разбираться с построенной паутиной отношений - • Патологические Девианты являются жертвами
коллегами, опекунами и другими сотрудниками. чудовищных совпадений. Также называемые
Добровольцы, как правило, проявляют Скрытые Инцидентами, они активировали жуткую
Вариации. мистическую машину, попали в бассейн
сверхъестественной энергии или иным образом
• Экзоморфы: Преднамеренно преображенные, но непреднамеренно столкнулись с чем-то настолько
против своей воли, Невольники обычно становятся чужеродным, что это изменило их навсегда. У
Ренегатами, когда появляется такая возможность. Патологиков нет определенного стандартного
Заговорщики относятся к Экзоморфам с крайним происхождения и никакие общие закономерности не
презрением или мрачной жалостью, которую связывают их с Заговорами. Бывает даже, что вокруг
испытываешь к врагу, который невольно встаёт на появившегося Патологика формируются новые
пути и которого нужно уничтожить. Невольник Заговоры, или дремлющие секты пробуждаются
может быть похищен, подвергнут угрозам, выведен из потому что Девиант исполнил определенное
строя или даже тайно подвергнут воздействию пророчество или активировал ту самую машину.
Clades 23
Автоурги
Избравшие
Вы создали себя сами — почти. Вы взглянули на себя и увидели
нечто незавершенное. Плоть - это глина, из которой можно сваять
нечто большее. Возможно, эта трансгуманистическая лирика
заманила вас в ловушку, но вполне возможно, что вы пришли к
Преображению не до конца понимая, что в сути произойдёт -
стремясь сделать научное открытие или нечто подобное.
Комбинации нуклеотидов, кибернетические схемы или
странные алхимические формулы заняли весь ваш разум.
Вместо личных интересов какое-то серьёзное дело могло
привести к тому, что вы стали Избравшим: война, которую нужно
выиграть, мир, который нужно сохранить, народ, который
нужно освободить — или уничтожить. Месть - тоже
распространенный и мощный мотив, и она особенно хорошо ослепляет
тех, кто всей душой стремится к Преображению, не давая им увидеть
последствия.
Так или иначе, вы искали возможности, чтобы реализовать свои мечты.
Вы искали своего Прародителя. Вы желали, чтобы вас Преобразили — и
вам не пришлось просить дважды. Вы могли испытывать страх, но никогда
не испытывали желания отступить. И Прародитель был очень этому рад;
по многочисленным данным Заговоров такие Автоурги, как вы, с сильной
волей к самоизменению, достаточно хорошо переносят боль Дивергенции,
и способны проявлять перспективные Вариаций. Ну что ж, взгляните чем
вы стали. И вспомните, кем хотели стать.
Прозвища: избравший, искатель
Просхождения и Дивергенции: Рассмотрим следующие происхождения.
В конце концов нас всегда подводит наша центральная нервная система.
Так он думал после последней дозы триптамина, после того, как повесился
на крюках на древнем дубе в мифическом испытании, придуманном ею
самой. После медитации, которая завела его в место в серую комнату, за
полшага до истинного блаженства. Но он не смог сделать этот последний
шаг, ограниченный возможностями нейронов. В конце концов, “скорость
мысли” составляет менее миль в час. Анализаторы слабы, их
способность обрабатывать информацию ограничена. Но он узнал людей,
навёл справки в своём кругу экстремалов. У них были средства, но не было
руководящей руки - как именно подступиться. Он сам взялся за
управление, направлял их, пока они делали уколы, капельницы, пели на
тибетском и бормотали о стволовых клетках и “псионических
способностях”. Он пробудился. Он взглянул на мир другими глазами. И
мир предстал перед ним уродливым и чуждым.
Сила — она желала её больше всего на свете. Она работала так же усердно, как и все
остальные в спортзале и на полосах препятствий на базе, но наткнулась на
непреодолимое препятствие. Молочная кислота разъедала её мышцы, но скорость
прохождения всех испытаний, вес гирь и другие параметры не превышали
определенной отметки. Она просто больше не могла поднять большую тяжесть, бежать
быстрее. Она была отличным стрелком и хорошо обращалась с ножом. Она заработала
звание, нашивки и, в конце концов, попала в организацию, где нашивки и униформа
считалась моветоном, где она тренировалась тихо и эффективно убивать тех, кого ее
страна стыдилась, где она была третьей во всём, и она ненавидела это. Но в тёмном
военном мире, где даже государственные интересы едва прослеживаются, всегда есть
Origin – Autoturgics 25
Эпиморфы
Добровольцы
Доверившиеся судьбе. Уставшие. Отчаявшиеся. Сами пришедшие к тому, но не
всегда желавшие того. Заговоры называют вас “Эпиморфами”, поскольку даже не
имея жажды трансформации, их потребность в кардинальном решении создает
плодородную почву для эксперимента, привки, сращения или имплантации. Сам
метод преображения имеет меньшее значение, чем психический фактор, который,
другими словами, можно описать внутренней пустотой. Эта опустошенность
заставила их принять Дивергенцию, не задавать лишний вопросов и подчиниться
Заговору.
Независимо от того, считаете вы эту опустошенность скрытым потенциалом
или трагедией, причина её далеко не так лирична. Возможно, вы вызвались
добровольцем из—за кредитного долга - вашего собственного или кого-то,
кого вы любите. С другой стороны, вы можете просто хотеть немного
обогатиться, “присоединиться к программе” и получить шестизначную
вознаграждения. Некоторые Заговоры отбирают Эпиморфов из тюрем,
создавая для осужденных это возможность сократить свои сроки, добровольно
став участниками эксперимента. Возможно, вы являетесь судимым,
неспособным найти работу, и Заговор готов закрыть глаза на биографию.
У вас могут быть медицинские счета, карточные долги, больной друг
или родственник, которого Заговор может вылечить. Возможно, вы
зашли в тупик, и ваши личные мечты безднадежно разбились, и
Преобразование - это способ начать все сначала. В отличие от
Автоургов, Дивергенция — это не ваша цель, это то, что вы готовы
претерпеть, чтобы обрести новую жизнь или заполнить
внутреннюю пустоту.
Прозвища: доброволец, отмеченный.
Происхождения и Дивергенция: Кто подпадает под эту Кладу?
Например, он. К 40 годам он должен был заболеть раком. От него
умер его отец и так умер его дед. Он рано заработал свой капитал,
мотивированный ранней смертью, но быстро его растратил,
обратившись к специалистам, которые могли бы помочь ему
обмануть смерть. Последний исследовала его геном и нашёл ген,
который вероятнее всего убьет его. В утешение медик допустила,
что есть способ побороть эту угрозу. Она увидела, как он
потянулся за чековой книжкой, и остановила его, заверив, что
это не будет стоить ни цента, но ему придется заполнить
множество бумаг и анкет. Ослепленный возможностью, он
заполнил все бумаги, даже не дождавшись своего адвоката,
включая те из них, которые запрещали говорить с ним. В течение
следующих нескольких недель он терпел операции и инъекции,
пульсирующие импланты и врачей в масках, бормочущих о
“химерном горизонтальном переносе генов”. Он отходил от всего
этого, пребывая в лекарственном тумане в течение нескольких
часов, которые он посчитал днями. Но новая животная плоть,
взятая и деликатно модифицированная, помогла ему быстро
избавиться от травм и токсинов. Теперь он никогда не заболеет
раком. Он отбросил эту человеческую слабость.
Origin – Epimorphs 27
Экзоморфы
Невольники
Скованный ремнями. Обколотый. Плененный. Трансформация нелегкий процесс для
любого Преобразованного, но вы были преображены против своей воли. Каждый по-
разному реагирует на подобное, но произошедшее невозможно забыть. По крайней мере,
содеянное распалило ваше чувство справедливости и жажду свободы. Заговор и ваши
Прародители сочиняют всевозможную ложь, чтобы оправдать себя. Может быть,
вы были приговорены к смерти судом или криминальным авторитетом, либо
каким—то конкурирующим Заговором, и ваши мучители оправдывают
случившееся тем, что дали вам новую жизнь — какой бы они ни была, и это
даёт им возможность играться с вашей судьбой. Может быть, они
преподносят это как наказание за преступление или шанс искупить
вину. Может быть, они адепты прогресса — жертвуя вами, они могут
помочь другим исцелиться, изобрести новую технологию или достичь
новых вершин в эзотерической практике.
Так не может продолжаться. Знайте, что все это ложь, даже если Заговор
верит в праведность собственного дела. Особенно, если в это верит. За
идеологиями и рационализациями кроется грязная правда.
Они причинили вам зло. Но помните: Дивергенция дала вам могущество.
Вы можете не знать, что это за сила, потому что мучители редко заботятся
об объяснениях совершаемых деяний. Но это всё не важно. Всё это чушь.
Важно то, что эта сила, это могущество в твоих руках, несмотря на любые
Шрамы и несмотря на пережитую боль.
Прозвища: невольник, награжденный (слово, используемое Заговорами)
Происхождения и Дивергенция: Истории трех Ренегатов иллюстрируют,
каково это - быть одним из Невольников.
Он был экспертом во многих областях, но не в тех областях, в которых
выдают докторские степени. Работа с высокоточным производственным
оборудованием, биологическими материалами и летучими химикатами
требовала углубленной подготовки и отточенных инстинктов — с тем, что
“мозги” предприятия в своих офисах проигнорировали, он столкнулся на
производстве лицом к лицу. Станки загрохотали. Вещества зашипели. Он
закричал. Когда он очнулся, он был не в больнице, а в другом крыле завода. Он
лишился многих частей тела. Сквозь маски люди, которых он никогда раньше
не видел, уверяли его, что могут исправить его с помощью
“протокола Инвазии”. И тут он понял, что произошедшее не было несчастным
случаем, а затем ощутил новые запахи и новые части. Осознал их наличие,
когда ещё лежал. Адаптивные материалы его новой плоти, частично ткани и
частично машины, никогда не смогли бы возникнуть без его научного вклада.
Все эти технологии принадлежали ему — и теперь, когда он поправился, ему
нужно тщательно спланировать возвращение в свои руки того, что его по
праву.
У нее были все основания полагать, что это конец. Она убила много
людей ради Семьи, так много, что все их лица слились в одну кровавую
карикатуру. Именно такое лицо принадлежало человеку, который всадил
ей пулю в ногу. Другие синдикаты сбросились, чтобы нанять его. Он
посмеялся над суммой, намереваясь удвоить гонорар. “Никто не узнает,
что я допустил такую оплошность," - сказал он, - "Потому что кое-кто
обещал, что тебя никто не найдёт”. Вошли две женщины. Одна из них
достал иглу. После этого возникла Синяя Комната, и тело,
Âû íå èìåëè ïðàâà.
28 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES
подобное ртути, атомы податливые и быстрые, хотя они
были не способны изобразить ее прежнее лицо. “Эффект
Мутирующего Присутствия”, - сказали они, как будто это СТЕРЕОТИПЫ
имело смысл. Они сказали, что теперь она принадлежит
им, словно это тоже имело смысл. По крайней мере, она Инциденты: Мне так жаль.
понимала, почему ее выбрали, помимо легкости Рожденцы: Твой пример - лишнее
инсценировки ее смерти. Им нужно было оружие; она доказательство того, что можно бороться.
подчинялась, пока не поняла, что ее “благодетели” не
были такими всевидящими, какими считали себя. Избравшие: Тебе предстоит заслужить
моё доверие. Это будет нелегко.
Они называли его “Лунное дитя”: на манер старого Добровольцы: Стоило ли оно того?
семейного суеверия, переосмысленное и выражающего
привязанность. Они не следили за ним, а потому он
только листал страницы и смотрел картинки, так как не является достаточным успехом, или когда они
мог прочитать слова. Однако те символы на страницах проникаются уверенностью, что содеянное будет
повлияли на его рисунки - он начал добавлять спирали и воспринять с большой благодарностью Девиантом.
сигилы на свои произведения. В тот вечер, когда его Большинство Заговоров не питают подобных иллюзий.
семья посмотрела его небольшую выставку, он видел их в Они запирают своих подопытных в удаленных
последний раз. Ему было всего 16 лет. После того, как лабораториях, поместьях и ритуальных кельях или
они исчезли, семейный долг лишил его всего — выпускают их на свободу под строгим надзором. Они
незнакомые родственники заявили на мальчика права, могут удерживать семью и близких в качестве
сказав, что он "уплатит долг", словно он был какой-то заложников, внедрять устройства слежения или посылать
акцией или активом. Кузены потащили его к алтарю со следом надсмотрщиков.
знакомыми узорами и долго пускали ему кровь, пока он Приверженцы следуют правилам игры и привыкают к
не увидел ауры, точно как на своих рисунках. Позднее, рутине, которую Заговоры им навязывают. Многие
когда он встретил других Ренегатов, они назвали впадают в уныние, но некоторые проникаются истинной
произошедшее “Коактивной Дивергенцией”. Тогда преданностью. Ренегатов было бы безусловно больше в
возжелав покоя, он унёсся на крыльях бездымного процентном соотношении, если бы эти мятежники
пламени в безопасное место, прочь от культистов. Но переживали мятеж.
семья, вера оказались намного большим, чем он Фактор происхождения: Невольники получают
представлял. Они все еще ищут его. получить одну ступень Величины Явной Вариации без
Отступничество: Немногим удачливым Экзоморфам Шрама - следствие смелого радикального
удается сбежать из лап Заговорщиков после вмешательства и гнева противостоящего ему.
Преобразования. Обычно это происходит, когда их Экзоморфы также начинают с дополнительным очком
Прародители оценивают свою работу как исполнение Осуждения, не принимая того, что с ними сотворил
какого-то пророчества, в котором акт Дивергенции Заговор.
Концепции персонажей: беспризорник, беглец,
гангстер, разнорабочий завода
Origin – Exomorphs 29
Генотипалы
Рожденцы
Как думаешь, они знали? Ваши родители? Врачи? Священники? Это и определило вашу раннюю жизнь. Возможно,
ваша семья прятала вас, и вы либо постоянно переезжали и сменяли имена как перчатки, либо проживали в изоляции,
в компании унылых стен вашей "темницы". Или, может быть, они относились к вам как к аристократу или мессии,
скрывая оковы за вуалью благоговения. Вас не столько воспитывали, сколько готовили к уготованной роли.
Не все, кто был преображён в утробе матери (или в иной среде ещё до "рождения"), познают семейные узы. Быть
может, вас взростили ученые или монахи, почитавшие или рассматривавшие вас как эксперимент. Везёт тем, кому в
подобных ситуациях дают имена, а не безликие номера или прозвища. В большинстве случаев такие Девианты
невольно привязываются к своим "благодетелям", даже если эта связь патологичная, неправильная. И совсем не
обязательно страдать от этого душевного бремени всю жизнь, вспоминая и возвращаясь к этим отношениям. Ярость
сжигает скверные отношения очень быстро, отделяя зерна от плевел.
Origin – Genotypals 31
Патологики
Инциденты
Ответственность. Заговор придумает что угодно, чтобы возложить её на вас. Они
могли бы списать произошедшее на “неведомый потенциал”. Они так или иначе
обвинят вас в незаконном проникновении, вмешательство в работу их устройств или
нахождении в запретном месте. Заговорщики не планировали то, что стало с вами, но
теперь их интерес к результату невероятен - они могут навязывать вам себя,
прикрываясь ширмой медобслуживания, хорошего места работы, реалибилации. Ваш
Прародитель и не помышлял преображать вас, возможно он даже не знал о вашем
существовании, хотя это не значит что он невиновен — он открыл дверь опасным
силам, мало заботясь о последствиях. Но что если действительно вы сами угодили в
ловушку судьбы? Произошедшее с вами - ваше бремя и ваша награда.
И даже тогда заговорщики не оставляют вас, желая ограничить и контролировать
тот потенциал, который вы из себя представляете. Тайные организации обладают
ресурсами, влиянием и могуществом, но также они обладают вполне человеческим
страхом перед вами. Они точно не знают, на что вы способны сейчас и что
только вам предстоит открыть в себе. Заговоры промышляют облавами,
подкупают ваше окружение, вербуют агентов для того, чтобы понять ваше существо.
Прозвища: инциденты, ошибки, невезунчики
Происхождения и Дивергенции: Каждый может стать
Патологиком. Следующие примеры представляют собой
лишь малую часть способов, которыми вы можете претерпеть
неожиданное преображение.
Порой она размышляет о своей Дивергенции с долей сарказма - самое худшее в ней
было чувство обиды. Она была очень, очень хорошей воровкой и должна была
представлять все подвохи дела с такой богатой шишки. Она тщательно исследовала
его личность, отслеживая его аукционные закупки и персоналии тех, кого он
перебивал, тех кто хотел бы реванша за право обладать реликвиями. Обойти его охрану
было легко, к тому же она знала планировку здания, включая расположение
хранилища, причем весьма необычного. Оно оказалось открыто. Вот так вот просто.
Внутри стояла больничная койка, поверх которых на помятых простынях лежала её
цель - ценнейшая реликвия. Она немедленно схватила её, раньше чем придала значение
тонкому слою пепла, покрывающему стены, — и сгорела. Но у нее была воля, которой
никогда не было у её поджигателя, расставившего ловушку. Она впитала,
аккумулировала огонь, заперев его Коактивную энергию в своем сердце, но не раньше,
чем спалила остальную часть особняка дотла. Полиция, расследующая пожар, слишком
дотошна и слишком много знает. Они следуют за ней по пятам, с самых ранних лет её
воровской карьеры. И теперь у неё нет никакого права на ошибку.
Она относилась к касте тех, за помощью которых рано или поздно обращается каждый,
когда в доме что-то выходило из строя. Будь то механизм или электроника — это не
имело значения. Она всегда находила запчасти, не в последнюю очередь в мусорных
контейнерах.. Ее запасы пополнялись из центров переработки отходов, свалок и время
от времени оставленных без присмотра погрузочных площадок. Подруга рассказала ей
о лаборатории, которая списала свое оборудование, и после того, как она пробралась за
забор, нашла невероятный кладезь: удивительный микс вакуумных ламп и печатных
плат нового поколения. Она забралась внутрь чего-то, похожего на странный
аппарат магнитно-резонансной томографии, и отвернула одну из панелей, но там
не было магнитных катушек. Там были камни и символы, которые плясали, когда
она смотрела на них. Она убежала,и когда на следующий день начались тошнота и
кровотечение, она заподозрила радиационное отравление.
Origin – Pathologicals 33
Цефалисты
Экстрасенсы
Цефалисты олицетворяют верховенство
человеческой воли над материей. Их ментальные
способности потенциально безграничны, как и
ужасы, на которые они способны. Заговоры ценят
цефалистов за их уникальную способность
применять свою силу четко и по делу, чему другие
Девианты могут только позавидовать. Многие
Экстрасенсы становятся "членами семьи" в кругу
Заговора, причем не самыми скверными.
Преобразованные всегда помнят свою роль
инструментов в руках Заговоров, но среди
Приверженцев Цефалисты являются одними из
тех, кто чаще всего поднимается по служебной
лестнице и достигают власти вершить судьбу
других Преображенных. Это предательство
вызывает гнев многих Ренегатов, которых
Заговорам не удалось сломить до конца.
Порабощение себе подобным только разжигает
огонь ненависти и жажду мести и делает
Приверженцев мишенями для Ренегатов.
Ìåíòàëüíîå ïðåâîñõîäñòâî
Цефалиcты олицетворяют господство
человеческого разума над миром. В то время как
другие Девианты были вынуждены
приспособиться к искажающей природе
Дивергенции, принимая и инкорпорируя все, что
делал с ними их Прародитель, каждый Цефалист
сопротивлялся каждой искрой своего разума
настолько сильно, что это разрушило его душу. На
обломах души родилась сила, поддерживающая
отвержение навязываемых Прародителем
изменений. Для многих Экстрасенсов это является
источником личной гордости — доказательством
того, что они смогли либо сорвать план своего
Прародителя, либо сами направить курс своей
Дивергенции, пусть и неосознанно. Из-за этого
Цефалисты часто демонстрируют некоторое
высокомерие по отношению к окружающим
Базисам и другим собратьям. Поскольку его бытие
после Дивергенции ничуть не лучше, чем жизнь
других Девиантов, Экстрасенс тешит себя мыслью,
что однажды одержанная победа может
повториться снова. Это подпитывает его веру, что
борьба ещё продолжается.
Эта уверенность в себе очень глубока.
Цефалист может не признавать своих травм и
увечий, и не всегда с виду можно сказать, что они
есть. Но они есть. Гнев. Отчуждение. Страх, что он
может снова стать жертвой — либо тех, кто несет
ответственность за ее трансформацию, либо
других, стремящихся получить власть его руками.
Clade – Cephanlists 35
Химерики
Гибриды
Выживает сильнейший; убивай или будь убит. Все живое следует этим
правилам, будь то растение, животное или что-то среднее. Слияние
природной свирепости и человеческого разума - это то, чего жаждут
многие заговоры: преодоление человеческих ограничений. У
людей тонкая кожа и хрупкие ногти, у животных же прочные
когти и бронированная чешуя. Люди зависимы от пищи и
других людей, растения же сами производят себе пропитание
из микса солнечного света и микроэлементов. Эволюция -
отсталая штука для Химериков, вобравших в себя лучшее
от других форм жизни, стремящихся к совершенной
комбинации — и когда очередная форма оказывается
несостоятельна, они подбирают другое сочетание
признаков.
К несчастью как для старательного Прародителя,
так и для Преображаемого, человеческое тело отвергает
многие преимущества природы или принимает их
извращенным образом. Самые успешные Гибриды
сами подбирают удачные сочетания. Они
преодолевают недостатки, присущие как их донорам,
так и процессу Дивергенции, и достигают величия,
недоступного простым людям
Ïîìîéíûå øàâêè
Многие Химерики не могут не скрывать свой дар буквально.
Даже самое искусное сочетание человеческого и чуждого
обычно всегда выдаёт "источник". У похожего на кошку
Химерика могут быть вертикальные зрачки и желтые глаза, в
то время как Гибрид, сочетающий в себе признаки растения и
человека, может иметь болезненный зеленоватый оттенок
кожи. Принадлежность элементов к конкретной природе ещё
больше прослеживается в Вариациях. Функция определяет
форму. Острый слух требует больших или чудаковатых ушей.
Для обнаружения мельчайших оттенков запаха требуются
расширенные носовые проходы. Химерики также часто располагают
внушительным числом аномалий строения. Кости, мышцы и суставы
функционируют по-разному у людей и животных. Немногим везёт
обладать гладкой кожей, прямыми ногами и красивыми руками. Шрамы,
которые зачастую проявляются в форме асимметричных конечностей,
Table of Contents 3
70
73
73
73
74
74
75
76
76
78
80
80
80
81
81
82
83
84
84
84
85
86
87
87
87
88
89
89
90
90
91
92
92
92
93
93
93
94
94
96
96
99
Добро пожаловать в Девиант: Ренегаты, игру о гневе и возмездии. Речь идет об ужасных
трансформациях против вашей воли, об издевательствах над телом - искажениях и
деформациях, отдаляющих ваше существо от человечности как таковой. Даже те Девианты,
которые добровольно пошли на свою трансформации — Дивергенцию, — на самом деле не
знали, что ждало их в итоге. Именно поэтому Девиант - это игра печали, скорби и бегстве от
жестокого мира. Она раскрывает идею катарсиса путём мести или утешения в преданности.
Это игра о гневе на совершенное и о принятии данности. И хотя Девианты, верные своим
"создателям", могут утешаться болью, принимая цели и методы тайных организаций,
которые охотятся на их сородичей, Отступники питают жгучую потребность в мести.
Страдания Девианта - это чья-то вина, и кто-то должен понести ответственность за
содеянное. Какие-то бессердечные ублюдки солгали вам, какие-то куски дерьма
10 INTRODUCTION
лишили вас человечности и навсегда отобрали ту прежнюю жизнь, свободную от боли
и страданий, и всякую возможность вернуть привычный распорядок вещей.
"Девиант: Ренегаты " - это история об уничтожении тех, воспроизвести. Любой девиант - это инструмент для
кто разрушает жизни, кто осмеливается использовать достижения чьих-то целей или оружие укрепляющую
людей в качестве инструментов, кто пролагал себе путь власть над другими. К сожалению, Преобразованным редко
через страдания. Долой бесчеловечные эксперименты, позволяют выбирать свою жизнь. Некоторые люди желают
долой этих жестоких властолюбцев. могущества, которым обладают Преобразованные, и они
Пришло время заставить их всех заплатить. могут и будут использовать огромные средства, чтобы
подчинить Девиантов своей воле. Многие Девианты не
выносят такого контроля, отказываются подчиняться,
Îêóòàííûå Òüìîé борются со своими тюремщиками. Эти Сломленные
отказываются принять уготованную судьбу, пытаются
Хроники Тьмы - это игра в жанре современного вырваться на свободу и вернуть контроль над своей
ужаса. Действие " Хроник" происходит в мире, весьма жизнью. Однако немногие тайные организации позволяют
похожем на наш собственный, но намного менее своим жертвам долго разгуливать на свободе, постоянно
привлекательном и уютном. Мир Хроник более серый, охотясь на них и других похожих, чтобы утолить жажду
люди холоднее и менее приветливы. Схожесть с власти своих хозяиев. Отступники-девианты верят, что
привычным нам миром в сути лишь тонкая обёртка, едва единственный верный путь к свободе - это сжечь все дотла
прикрывающая гниль под поверхностью. Сорвите этот и убедиться, что никто больше не выживет, чтобы прийти
фантик - и мгновения будет достаточно, чтобы увидеть за ними.
тьму. Каждый сталкивался со сверхъестественным,
скрывающимся в этой тьме, хотя немногие признают это -
холодный порыв ветра, вызванный появлением призрака, Çàãîâîðû
неизвестный, мелькнувший на периферии зрения, В определенных кругах существование Сломленных
ощущение что за вами следят, когда вы находитесь в хорошо известно, как и потенциальная сила, которой они
одиночестве . Люди слишком часто пропадают бесследно. являются. У этих заговоров много целей и методов —
Близкие предпринимают все усилия, чтобы найти их, но богатство, научное любопытство, религиозный пыл,
быстро теряют надежду. Немногие находятся, и еще реже политическая власть и бесчисленное множество других, —
встречаются те, кто возвращается таким же, каким был. но все они рассматривают Преобразованных как
Люди редко говорят о том, что их плотскому разуму инструменты. Немногие заговоры считают себя злом, но все
известно о существующем и несуществующем. Иногда, они эгоистичны, ставя свои собственные интересы выше
находясь в безопасности за запертыми дверями, надежно интересов других. Некоторые вполне готовы оправдать все
запертыми окнами и ярко горящими лампами, люди те страдания, которые они причиняют Преобразованным..
нерешительно шепчутся о том, с чем они сталкиваются в Способы, которыми заговорщики используют свои
темноте. Мало кто говорит об этом, потому что они инструменты, столь же разнообразны, как и сами заговоры.
никогда не знают, кто может слышать их шёпот и Некоторые вербуют девиантов, обещая помощь и
получать удовольствие от ужаса и страданий, а также от поддержку в обмен на службу. Заговор может держать этих
той силы, которую это дарует. девиантов на длинном поводке, предоставляя
Сверхъестественные существа - не единственные, кто значительную свободу действий, когда они не “на задании”.
ищет оккультной силы. Люди гонятся за ней, как Или они могут содержать Преобразованных в
мотыльки за пламенем. Девианты рождаются в следствие позолоченной клетке, представляя комфорт и роскошь в
этих порочных увлечений, которые лучше было бы изобилии, но отказывая в свободе. Многие Девианты не
оставить и забыть навсегда. Хотя некоторые из девиантов знают никакой жизни вне деятельности тайной
- люди, которые хотели расширить возможности своего организации и принимают свою судьбу как единственный
существа, чаще всего они плоды чужих экспериментов вариант.
или неудачники, которые просто оказались не в том месте Работа многих заговоров приводит их к попытке создать
не в то время. Многие пути ведут к Дивергенции. собственных Девиантов, которых они лучше понимают и
Прародители Девиантов прибегают к колдовским контролируют. На самом деле, большая часть
ритуалам, экспериментальным операциям или терминологии, используемой для описания и
воздействию странных или древних артефактов. Эти классификации Преобрзованных, взята из заговоров,
Прародители используют все инструменты в своём которые процветали во времена Дарвина в 19 веке.
арсенали, и причиняют боль, страдания и муки своим Развитие научной классификации и понимания помогло
жертвам, чтобы узнать к чему они приведут. Каким бы ни этим новым заговорам систематизировать то, за чем они
был процесс, в результате получается нечто охотились. Со временем даже менее научно
Преобразованное и уже не человеческое: нечто, что ориентированные организации переняли большую часть
соприкасается с тьмой и притягивает ее к себе языка, отчасти для общения с другими организациями, с
нечеловеческими методами. К сожалению, эти изменения которыми они сталкивались, но также и для того, чтобы
никогда не формируются гладко. Они оставляют добавить еще один слой камуфляжа к своим древним
неизгладимые шрамы. корням и спрятаться в научном пласте того времени
Желание преобразовать людей и создать новых
16 INTRODUCTION
Эпиморфы: Девианты, которые добровольно Мутанты: Также известные как Гротески, группа
согласились на преображение, не зная конечного Девиантов, чьи тела отвергли навязанную им
результата. метаморфозу, вместо этого изменившись неожиданным
Экзоморфы: Девианты, которые стали жертвами образом.
Дивергенции против их воли. Немезида: Приверженец, достигший шаткого
Смятение: Состояние, когда Девиант страдает от равновесия между Осуждением и Преданностью.
кризиса идентичности, действуя против Осуждения или Происхождение: Обстоятельства, повлекшие
Преданности. Дивергенцию.
Одичалый: Девиант без Душевных опор, Патологики: Девианты, которые подверглись
мутировавший до неузнаваемости. Дивергенции в результате несчастного случая или
Форма: Разновидность нормального Девиантного обстоятельств.
Происхождения и Кладов. Прародитель: Кто-то, непосредственно ответственный
Генотипал: Девианты, родившиеся с отклонениями в за Отклонение Девианта.
результате несчастного случая или преднамеренного Экстрасенсы: Другое название Клады, известной как
генетического вмешательства. Цефалисты.
Гротески: Другое название Клады, известного как Преобразованный: Альтернативное название
Мутанты. Девианта.
Страж: Ренегат, который достиг шаткого состояния Ренегат: Девиант, который сопротивляется контролю
равновесия между своей Преданностью и Осуждением. своего заговора и жаждет мести своим обидчикам.
Гибриды: Другое название Клады, известной как Шрам: Сверхъестественное увечье Девианта.
Химерики. Стабильность: показатель того, насколько
Наполненные: Другое название Клады, известной как абстрагированность от человечества влияет на контроль
Коактивы. мутаций Девианта.
Нестабильность: нарушение Стабильности Девианта. Трансформированный: Альтернативное название
Инвазивы: Также известные как Киборги, группа Девиантов.
Девиантов, которые черпают свои силы из неживых Невольник: Альтернативное название Экзоморфных
инородных предметов, имплантированных в их плоть. Девиантов.
Преданность: показатель стремления Вариации: Сверхъестественные способности
Преобразованных защищать тех, кого он любит, — термин Девианта.
распространённый среди Приверженцев. Добровольцы: Альтернативное название для
Величина: Мера силы Вариаций или Шрамов эпиморфных девиантов.
Девианта. Неустойчивость: Когда Девиант начинает терять связь
Мантикора: Преображенное животное. со своими якорями, ослабляя либо свою Преданность,
либо Осуждение.
Паутина боли: гигантская сеть взаимоотношений
между различными заговорами.
Тогда к тебе я еду.
Полсотни больше двадцати пяти
В два раза — значит, ты в два раза лучше.
Никого. Один лишь шут,
Старающийся шутками развеять
Его тоску[4].
Он и его чудовищная свита,
Как волки воют, тиграми ревут
В своей берлоге темной, в честь Гекаты
Свершая тайный, мерзостный обряд… —
КАКИМ ОБРАЗОМ МЫ «ПРИХОДИМ И УХОДИМ ТЕНЯМ ПОДОБНО»9 декабря г.
Растение, подвергающееся естественному или искусственному разложению, растворяется в воздухе, оставив после себя лишь несколько гранов твердого вещества. Животное точно так же постепенно «рассеивается в воздухе». Как обнаружено, мускулы, кровь и кости при этом улетучиваются в форме газов, «оставляя лишь горстку праха», который принадлежит к более устойчивому минеральному царству. Отсюда видно, насколько мы зависим от атмосферы. Мы извлекаем из нее нашу субстанцию, а после смерти опять сливаемся с ней. Мы поистине лишь преходящие тени. Животные и растительные образования оказываются всего лишь сгустками атмосферы. Высочайшие творения самого талантливого поэта не идут ни в какое сравнение с красотой этой чистейшей, истиннейшей поэзии науки. Человек постиг эти изменения лишь с помощью силы разума, опираясь на феномены, которые Наука непрерывно открывает вокруг него. Сомнение греческого мудреца в собственной личности было развитием великой истины, лежащей вне пределов нашего разума. Романтический взгляд и суеверие облекают для спиритуалиста в видимые формы предельную эфемерность мира духов, «одетых в собственный ужас», благодаря которому поддерживается их владычество. Когда Шекспир вложил в уста своего очаровательного Ариэля[45] песню:он даже не подозревал, как правильно нарисовал он химические изменения, благодаря которым животная материя заменяется кремнеземистыми и известняковыми образованиями. Почему мистер Хант полагает, что Шекспир «даже не подозревал» о собственной мудрости, мы, право, не совсем понимаем. Быть может, он исходит в своем предположении из того, что Шекспир не был ни признанным химиком, ни признанным палеонтологом. В заключение мы приведем еще один отрывок, который, по нашему мнению, с поразительной ясностью показывает, как преходяща и тороплива наша краткая жизнь, которую заключают сон и спокойное величие природы.Отец, твой спит на дне морском,
Он тиною затянут,
И станет плоть его песком,
Кораллом кости станут.
Он не исчезнет, будет он
Лишь в новой форме воплощен[46], —
ОТНОСИТЕЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ВРЕМЕНИ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА И ДЛЯ ПРИРОДЫ
Все сущее на земле является результатом химических реакции. Мы можем воспроизвести в наших лабораториях процесс воссоединения молекул и обмена атомами, однако в природе он протекает очень медленно, а в наших руках происходит почти мгновенно. В природе химическая сила распределяется на длительный период и изменения практически незаметны. Мы искусственным образом концентрируем химическую силу и расходуем ее для производства изменений, которые занимают максимум несколько часов.
Кристоферу Хитченсу
Пересечение языковых, географических и культурных рубежей; поиск потайных проходов в границе между миром вещей и поступков и миром воображения; снижение невыносимых барьеров, созданных жандармами мыслительного процесса (такие есть в любой точке мира), — все эти мотивы не были выбраны мной из интеллектуальных или художественных соображений, но изначально заложены в основу литературной концепции, продиктованной мне событиями моей жизни.
Салман РушдиПроизведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (), был удостоен Букеровской премии — наиболее престижной награды в области англоязычной литературы, а также премии «Букер из Букеров» как лучший роман из получивших эту награду за двадцать пять лет. Салман Рушди является обладателем французского Ордена литературы и искусства. В году королевой Великобритании ему был пожалован рыцарский титул, а в году Рушди вновь был признан лучшим среди всех лауреатов Букеровской премии за 40 лет ее существования и удостоен почетного приза.
Индиец, живущий в Англии и пишущий на английском языке, Салман Рушди известен прежде всего как блестящий романист. В книгах Рушди серьезное органично переплетается с развлекательным, историческая основа с вымыслом, а европейские мотивы с прихотливыми мелодиями его родины.
«Шаг за черту», поражающий разнообразием тем и интонаций, представляет Рушди в ином качестве — как мастера эссе. И о чем бы он ни писал — о кино ли, футболе или политике, — это стоит прочесть.
Свой первый рассказ я написал в десять лет, когда жил в Бомбее. Назывался он «Над радугой». Рукопись состояла из примерно дюжины страниц, старательно отпечатанных на папиросной бумаге секретаршей отца, и все они случайно потерялись в наших бесконечных переездах между Индией, Англией и Пакистаном. Незадолго до своей смерти (в м) отец вдруг объявил, что нашел мой рассказ в какой-то старой папке, но, несмотря на все просьбы, так мне его и не отдал. Я часто потом думал об этом. Может быть, отец на самом деле ничего не находил, а значит, поддался соблазну сочинить сказку, последнюю из многих, которые он мне рассказывал. Или нашел, но оставил себе как талисман, как напоминание о прежних временах, как сокровище, причем не мое, а свое — волшебный горшочек с ностальгическим золотом отцовской любви.
Самого рассказа я толком не помню. Он был про десятилетнего бомбейского мальчика, который в один прекрасный день случайно нашел начало радуги — место, вечно от тебя ускользающее, как горшочек-с-золотом, и столь же манящее. Радуга оказалась широкой, как тротуар, и устроенной на манер огромной лестницы. Мальчик, разумеется, начинает по ней карабкаться. Почти все его приключения я забыл, помню только, что он встретился с говорящей пианолой, самым немыслимым образом соединившей в себе черты Джуда Гарланд, Элвиса Пресли и закадровых певцов в индийском кино. Рядом с иными из этих авантюр «Волшебник страны Оз» выглядел бы сплошным натурализмом.
Наверное, мне очень повезло с моей плохой памятью (или «позабывчивостью», как говорила моя мать). Как бы то ни было, то, что важно, я обычно не забываю. Помню, первым произведением на меня повлиявшим был «Волшебник страны Оз» (фильм, а не книга — ее я в детстве не читал). Более того, помню, когда зашла речь о том, не отправить ли меня учиться в Англию, я так разволновался, словно мне предстояло путешествие по радуге. Англия казалась местом не менее сказочным и заманчивым, чем страна Оз.
Волшебник, правда, имелся тут же, в Бомбее. Мой отец, Анис Ахмед Рушди, был для нас в детстве родителем просто волшебным, но, обладая взрывным характером, любил бушевать, извергать громы и молнии, пыхать, как дракон, огнем и дымом — в общем, уподобляться Волшебнику страны Оз, Великому и Ужасному, первому чародею экстра-класса. А потом, когда покровы пали и нам, его отпрыскам, открылась (как и Дороти) вся правда о проделках взрослых, то мы, как и она, с легкостью поверили, что наш волшебник очень плохой человек. Мне нужно было прожить полжизни, чтобы понять: apologia pro vita sua[1] Великого и Ужасного в равной мере подходит и моему отцу, он тоже был хорошим человеком, но очень плохим волшебником.
Я начал с этих семейных воспоминаний потому, что «Волшебник страны Оз» — фильм, действие которого основано на несостоятельности взрослых, даже хороших. В первых же его эпизодах взрослые оказываются слабаками, и девочке приходится самостоятельно заботиться о себе (и о своей собаке). И вот ирония: с этого момента начинается ее взросление. Путешествие из Канзаса в страну Оз представляет собой ритуальный переход из мира, где тетушка Эм и дядюшка Генри, заменившие Дороти родителей, бессильны ей помочь, когда нужно спасти песика Тотошку от мерзкой мисс Галч, в другой мир, где все окружающие одного с ней роста и где к ней относятся не как к ребенку, а как к настоящей героине. Новый статус, конечно, достается ей случайно, поскольку дом Дороти сам, без ее участия, раздавил Злую Колдунью Востока, но к концу она и впрямь вырастает, так что ей становятся впору башмачки, точнее, знаменитые рубиновые туфельки. «Кто бы мог подумать, что девчонка вроде тебя способна разрушить мою прекрасную мерзость?» — стонет Злая Колдунья Запада, истаивая, уступая ребенку преимущество не только в росте, но и во всем остальном. Злая Колдунья Запада «растет вниз», а Дороти растет вверх. На мой взгляд, это куда более убедительное объяснение того, почему Дороти получила власть над рубиновыми туфельками, чем сентиментальная чушь, которую изрекает невыносимо слащавая Добрая Волшебница Глинда, а потом повторяет сама Дороти в приторной концовке, противоречащей, на мой взгляд, анархическому духу фильма. (Подробно об этом позднее.)
Поскольку мисс Галч задумала сжить со свету песика Тотошку, а тетя Эм и дядя Генри бессильны ей противостоять, Дороти решает, как случается с детьми, убежать из дома. Поэтому ураган она встречает не в убежище с домочадцами, а снаружи, и ее уносит в такую даль, о какой она и не помышляла. Тем не менее в стране Оз, вновь столкнувшись со слабостью, на сей раз слабостью Волшебника, она не бежит, а вступает в противоборство — сначала с Колдуньей, а потом и с ним. Фильм выстроен симметрично, и бессилие Волшебника перекликается со слабостью родных Дороти; но дело в том, что Дороти в этих случаях ведет себя по-разному.
Десятилетний мальчишка, который смотрел «Волшебника страны Оз» в бомбейском «Метро-синема», мало что знал о чужих краях и еще меньше — о взрослении. Однако сравнительно со своими западными ровесниками он гораздо лучше знал фантастическое кино. На Западе «Волшебник страны Оз» был явлением необычным, попыткой создать игровой фильм по диснеевскому полнометражному мультфильму, несмотря на усвоенную кинематографистами истину, что фантастические ленты обычно не имеют успеха (надо же, как меняются времена!). Едва ли можно сомневаться в том, что решение кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер» создать полнометражный фильм по книге летней давности было связано с громким успехом «Белоснежки и семи гномов». Но это была не первая экранизация. Я не видел немого фильма года, хотя знаю, что его все ругают. Однако же роль Оловянного Человека там исполняет звезда экрана Оливер Харди.
«Волшебник страны Оз» стал приносить своим создателям заметный доход лишь после того, как занял прочное место в репертуаре телевидения, то есть спустя много лет после дебюта на киноэкране, хотя в утешение им нужно сказать, что показ, начавшийся за две недели до Второй мировой войны, и не мог быть успешным. Зато в Индии фильм влился в тогдашний — а затем и нынешний — болливудский мейнстрим.
Нет ничего проще, чем высмеивать индийский коммерческий кинематограф. В фильме Джеймса Айвори «Бомбейское звуковое кино» журналистка (ее играет трогательная Дженнифер Кендал, умершая в м) приходит на киностудию, в павильон звукозаписи, и видит потрясающий танцевальный номер: полуодетые танцовщицы скачут по клавишам гигантской пишущей машинки. Режиссер объясняет, что это ни больше ни меньше как Пишущая Машинка Жизни и все мы выплясываем на этом могучем аппарате «историю своей судьбы». «Это очень символично», — вставляет журналистка. «Спасибо», — самодовольно улыбается режиссер.
Пишущие Машинки Жизни, секс-богини в мокрых от пота сари (индийский аналог пропотевших футболок), боги, сходящие с небес, чтобы решить дела смертных, магические зелья, супергерои, демонические злодеи и прочее — вот дежурное меню индийского кинозрителя. Способ передвижения, избранный блондинкой Глиндой (она прибыла в страну Жевунов внутри мыльного пузыря), мог удивить Дороти, которая отметила необычный вид и высокую скорость транспорта в стране Оз, но никак не индийского зрителя, в чьем понимании Глинда явилась в точности так, как и должна являться богиня, то есть ex machina, буквально из машины. Точно так же оранжевые клубы дыма вполне подходят суперзлодейке, Злой Колдунье Запада. Но, несмотря на все сходные черты, между бомбейским кино и фильмами вроде «Волшебника страны Оз» есть существенная разница. Добрые феи и злые ведьмы могут внешне походить на божества и демонов индийского пантеона, однако на самом деле одной из важнейших черт мировоззрения «Волшебника страны Оз» является веселый и едва ли не полный атеизм этого фильма. Религия напоминает о себе всего один раз. Тетушка Эм, разозлившись на мерзкую мисс Галч, признается, что много лет мечтала высказать ей все, что о ней думает, «а теперь приходится молчать, ведь доброй христианке не подобает браниться». За исключением этого эпизода, когда христианское милосердие встает на пути старомодной откровенности, в фильме царит озорная атмосфера безбожия. В стране Оз религией и не пахнет. Злых колдуний боятся, добрых любят, но никого не обожествляют. Волшебник страны Оз считается чуть ли не всемогущим, однако никому не приходит в голову ему поклоняться. Это отсутствие высших ценностей придает фильму дополнительное очарование: в немалой степени его успех объясняется тем, что на экране показан мир, где нет ничего важнее любви, нужд и забот человеческих существ (а также, разумеется, существ оловянных и соломенных, львов и собак).
Другое важное различие определить труднее, поскольку оно в конечном счете сводится к качеству. Большую часть индийских фильмов, как тогдашних, так и нынешних, следует отнести к разряду низкопробных. Удовольствие, которое от них получаешь (а иные из этих фильмов весьма занимательны), сродни удовольствию от поглощения «пищевого мусора». Для бомбейского звукового кино всегда были характерны банальность сценария и безвкусная, кричащая картинка; сделать фильм худо-бедно привлекательным помогают любимые массовой публикой звезды и музыкальные номера. «Волшебник страны Оз» тоже не обошелся без звезд и музыкальных номеров, но это, безусловно. Хороший Фильм. Помимо фантазии бомбейских лент его отличает замечательная постановка и кое-что еще. Назовем это правдой воображения. Назовем это (хватайтесь за револьвер) искусством.
Но если «Волшебник страны Оз» — произведение искусства, то кто же художник, его сотворивший? Рождение самой страны Оз уже стало легендой: Л. Фрэнк Баум, ее создатель, назвал свой волшебный мир по буквам O-Z на нижнем ящике каталожного шкафа. Жизнь Фрэнка Баума была необыкновенной, похожей на русские горки. Родился в богатой семье, унаследовал от отца сеть небольших театров и все их из-за плохого управления потерял. Написал одну успешную пьесу и несколько провальных. Благодаря книгам о стране Оз сделался одним из ведущих детских писателей своего времени, но все его другие фантастические сочинения успеха не имели. За счет «Удивительного волшебника страны Оз» и его переделки в музыкальную пьесу Баум поправил свои финансы, но затем последовало разорительное рекламное турне по Америке с показом «волшебного путешествия» в слайдах и фильмах, после которого он в году объявил себя банкротом. Он слегка обносился, но не изменил своим прежним сюртукам, жил на деньги жены в Голливуде, в доме под названием «Озкот», разводил кур и завоевывал призы на цветочных выставках. Следующий мюзикл, «Тик-Ток из страны Оз», снова принес ему деньги, которые он потерял, однако, учредив собственную кинокомпанию «Оз филм» и предприняв неудачную попытку экранизации романов про страну Оз. Два года он был прикован к постели, но, говорят, и тогда не потерял бодрости духа. В мае го он умер. И все же, как мы увидим, его сюртук продолжил жить, сделавшись по-своему бессмертным.
«Удивительный волшебник страны Оз», опубликованный в году, содержит в себе немало ингредиентов того же магического зелья: те же главные персонажи действуют в тех же местах — странствуют по дороге из желтого кирпича, борются с дурманом страшного макового поля, посещают Изумрудный город. Однако фильм «Волшебник страны Оз» представляет собой тот редкий случай, когда кино оказывается еще лучше, чем хорошая книга, по которой оно снято. Одно из изменений, внесенных в сюжет, состоит в том, что продлено действие в Канзасе — в романе ему уделены две страницы до урагана и девять строчек в конце. Кроме того, упрощена фабула приключений в стране Оз, отброшены некоторые побочные линии, такие как посещение Воюющих Деревьев, Фарфоровой страны и Страны кводлингов, которое в книге следует непосредственно за кульминацией — смертью Колдуньи — и существенно тормозит действие. И еще два различия, которые не менее, если не более, важны, — цвета страны Волшебника и башмачков Дороти.
Изумрудный город у Фрэнка Баума был зеленым лишь по той причине, что всем там приходилось носить очки со стеклами изумрудного цвета, в кинофильме же он и в самом деле изумительно зеленый — как хлорофилл, — за исключением, разумеется, Разноцветной-Лошади-о-Которой-Все-Говорят. Лошадь меняет цвет в каждом эпизоде, для чего ее посыпали разными сухими смесями для приготовления желе[2].
Фрэнк Баум не выдумывал рубиновых туфелек. У него это были серебряные башмачки. Баум верил, что американская экономика станет стабильней, если перейдет с золотого на серебряный стандарт, и башмачки у него были метафорой магических преимуществ серебра. Ноэл Лэнгли, первый из трех официальных сценаристов фильма, вначале принял идею Баума. Но в четвертом варианте сценария, от 14 мая года, с пометкой сверху: НИЧЕГО НЕ МЕНЯТЬ, тяжеловесная металлическая обувь, далекая от всякого волшебства, была отброшена прочь и на ее месте впервые появились нетленные ювелирные башмачки, выбранные, вероятно, ради их красочности. (В м кадре «на ногах Дороти оказываются рубиновые башмачки, искрящиеся на солнце».)
Кроме Лэнгли над сценарием поработали и другие. Флоренс Райерсон и Эдгар Аллан Вулф, вероятно, внесли туда идею «нет на свете места лучше родного дома», которую я отношу к наименее убедительным в фильме (одно дело — желание Дороти вернуться домой, и совсем другое — дифирамбы Канзасу, который не назовешь лучшим местом на земле)[3]. Приняли ее, правда, не без споров. Судя по одной служебной записке, предложил этот лицемерный слоган помощник режиссера Артур Фрид. И после того как Лэнгли разругался с Райерсон и Вулфом, сценарий доработал поэт, автор слов к песням фильма, Йип Харбург, который и вставил в него ключевую сцену, где Волшебник, не умея исполнить желания друзей, выдает им взамен символы и, к нашей радости, это срабатывает. Имя розы в конечном счете оборачивается самой розой.
Кого же в таком случае считать создателем «Волшебника страны Оз»? Из сценаристов — никого. Даже сам Фрэнк Баум не может единолично претендовать на эту честь. Что касается продюсеров, то свои приверженцы есть и у Мервина Лероя, и у Артура Фрида. Режиссеров у картины было не менее четырех, самый заметный из них — Виктор Флеминг, однако он ушел со съемок до их окончания ради «Унесенных ветром» (его неофициальной заменой стал Кинг Видор). Ирония судьбы: этому фильму досталось больше всего «Оскаров», тогда как «Волшебник страны Оз» получил всего три награды: за лучшую песню (Over the Rainbow — «Над радугой»), лучшую музыку, а также специальный приз для Джуди Гарланд. Но дело в том, что этот великий фильм, работа над которым сопровождалась сплошными сварами, кражами и халтурой (а результатом стала чистая, ненатужная и в некотором роде неизбежная гармония), — этот фильм подошел чертовски близко к тому, о чем мечтает современная критика: к тексту без автора.
Канзас у Л. Фрэнка Баума безотрадное место, где все, что ни видит глаз, серое: серая прерия, серый дом, где живет Дороти. Что касается тетушки Эм и дядюшки Генри, то: «Палящее солнце и свирепые ураганы сделали свое дело: из ее глаз быстро исчезли задорные искорки, а со щек румянец. Лицо посерело и осунулось. Тетушка Эм похудела и разучилась улыбаться»[4]; «Дядюшка Генри не смеялся никогда… Он тоже был весь серый — от бороды до грубых башмаков». А небо? «Оно было серее обычного». Правда, Тото всеобщая серость не коснулась. Он «развлекал Дороти, не давая ей поддаться царившей вокруг серости». Он был не то чтобы цветной, но глаза у него блестели, шерстка отливала шелком. Тото был черненький.
Именно из-за этой серости, которая копится и копится в безрадостном мире, и происходят все беды. Ураган — это сгусток серости, обращенной в вихрь, когда она сметает, так сказать, самое себя. И здесь фильм поразительно точен: сцены, где действие происходит в Канзасе, вроде бы черно-белые, но на самом деле картинку образует множество оттенков серого, и они становятся все темнее и темнее, пока их не всасывает, чтобы порвать на куски, налетевший ураган.
Впрочем, ураган можно истолковать иначе. Фамилия Дороти — Гейл, то есть «шторм». И во многих отношениях Дороти действительно напоминает бурю, всколыхнувшую забытый богом уголок. Она требует справедливости для своего песика, которого взрослые безропотно уступают могущественной мисс Галч. Не мирясь с серой неизбежностью, которой подчинено ее существование, Дороти готовится бежать, но у нее слишком отзывчивое сердце, и когда профессор Марвел говорит, что тетя Эм огорчена ее бегством, она возвращается назад. Дороти представляет в этом Канзасе силу жизни, так же как мисс Галч — силу смерти; может быть, именно смятение Дороти, чувства, разбуженные ее противоборством с мисс Галч, и вызвали гигантскую змею из темной пыли, которая поползла по прерии, пожирая на пути все живое.
Канзас в фильме не столь беспросветно уныл, как в книге, хотя бы благодаря появлению профессора Марвела и трех работников фермы — четверки персонажей, которые перекликаются с образами Волшебника и трех спутников Дороти в стране Оз, выступая их двойниками. Опять же Канзас в фильме страшнее из-за того, что там присутствует реальное зло — тощая, с бритвенно-острым профилем, мисс Галч; водрузив на голову шляпку наподобие бомбы или плум-пудинга и чопорно выпрямив спину, она разъезжает на велосипеде и требует поддержки закона в своем крестовом походе против Тотошки. Мисс Галч привносит в кинематографический Канзас помимо унылости замызганной нищеты еще и постылость потенциальных истребителей псов.
И это родной дом, милее которого нет? Это потерянный рай, который нам предлагают, вслед за Дороти, предпочесть стране Оз?
Помнится (или это ложное воспоминание?), когда я впервые смотрел фильм, родной дом Дороти показался мне чуть ли не жалкой дырой. Будучи счастливым обладателем хорошего и удобного дома, я не сомневался, что, если бы меня занесло в страну Оз, я бы, само собой, стремился домой. Но Дороти? Может, следовало пригласить ее остаться? Какое пристанище ни выберешь, все лучше, чем такое.
Пришла мне в голову и другая мысль, в которой надо было сразу сознаться, поскольку она поселила во мне подспудное расположение к мисс Галч и ее волшебному двойнику — Злой Колдунье; иные скажут даже, что я благоволю втайне к любой особе, живущей по тем же ведьмовским законам. Мысли этой я не изменил и сейчас: мне противен Тотошка. Как Голлум (персонаж другой великой книги сказочного жанра)[5] говорит о Бильбо Бэггинсе: «Бэггинс? На клочки бы его раздраконить».
Этот Тотошка, тявкающий комок шерсти, коврик, что вечно путается под ногами! Умница Фрэнк Баум отвел собаке явно второстепенную роль: песик веселил Дороти, а когда ей бывало грустно, имел обыкновение «уныло скулить», что не внушает теплых чувств. Существенный вклад в действие книги Тотошка внес всего лишь однажды, когда случайно опрокинул ширму, за которой прятался Волшебник страны Оз. Тотошка из фильма, напротив, намеренно оттягивает занавес и разоблачает Великий Обман, и мне, несмотря ни на что, видится в этом злостное пакостничество. Я ничуть не удивился, когда узнал, что дворняжка, игравшая Тото, усвоила нравы звезды и однажды даже остановила съемку, изобразив нервный припадок. Меня всегда мучила мысль: как могли авторы фильма выставить Тотошку единственным безусловно достойным любви персонажем? Но что делать — жаловаться бесполезно. Неугомонный парик на ножках прочно укоренился в фильме, и никто меня от него не избавит.
Впервые посмотрев «Волшебника страны Оз», я под влиянием этого фильма взялся за перо. Спустя много лет я принялся выдумывать сюжет книги, впоследствии названной «Гарун и море историй». Я не сомневался в том, что, если взять верный тон, книга может быть интересной как для взрослых, так и для детей. Мир книг поделен и строго разграничен, детской литературе отведено там особое гетто, внутри которого также существует разделение по возрасту. В кинофильмах, однако, эти границы нередко нарушались. Кинематографисты — от Спилберга до Шварценеггера, от Диснея до Шллиама — баловали публику фильмами, которые с одинаковым удовольствием смотрят и дети и взрослые. Однажды я посмотрел «Кто подставил Кролика Роджера» в дневном кинотеатре, полном шумной, возбужденной ребятни, а на следующий вечер присутствовал на другом сеансе, слишком позднем для детей, и на сей раз расслышал все шутки, уловил сквозные репризы, оценил блестящую идею Мульттауна. Но из всех фильмов, к которым я обращался в поисках верной ноты для «Гаруна», больше всего мне помог «Волшебник страны Оз». Влияние этого фильма легко прослеживается в тексте. В спутниках Гаруна можно узнать друзей, сопровождавших Дороти на дороге из желтого кирпича.
А теперь я совершаю нечто странное, нечто способное разрушить мою любовь к фильму, но я его по-прежнему люблю: я просматриваю видеопленку, держа на коленях блокнот, в одной руке ручка, в другой — пульт. Это настоящее глумление: я просматриваю кадры то в замедленном, то в ускоренном темпе, а то и останавливаю, и цель моя — узнать секреты волшебства, и да — заметить то, чего раньше не замечал…
Фильм начинается. Мы в монохромном, «реальном» Канзасе. По проселочной дороге бежит девочка с собакой. Нет, Тотошка, ее еще нет. Она тебя обижала? Хотела обидеть, да? Реальная девочка, реальная собака и — с самого начала, с первой строчки диалога, — реальная драма. Канзас, однако, при этом далек от реальности, ничуть не реальней страны Оз. Канзас рисованный. Дороти с Тотошкой пробегали короткий отрезок «дороги» на студии «Метро-Голдвин-Майер», затем изображение было матировано, чтобы создать видимость пустоты. Вероятно, «реальная» пустота выглядела недостаточно пустой. Это позволило максимально приблизиться к повсеместной серости сказки Баума; лишь раза два в пустоте мелькают ограда и вертикали телеграфных столбов. Если страна Оз не существует, то студийные декорации Канзаса внушают мысль, что Канзас не существует тоже. Это было необходимо. Если бы нищее окружение, в котором жила Дороти Гейл, изобразили реалистически, тяжесть этих картин обременила бы фантазию, не позволив ей перенестись, перепорхнуть в Сказку, в страну Оз. Да, волшебные сказки братьев Гримм местами реалистичны. В сказке «Рыбак и его жена» почтенная чета живет себе поживает, пока не находит волшебную рыбу камбалу, причем не где-нибудь, а в «ночном горшке». Однако во многих версиях сказок, предназначенных для детей, ночной горшок стыдливо заменен «сараем» или чем-нибудь еще более благопристойным. Голливудская картина тоже обходится без грубых деталей. Дороти выглядит вполне упитанной, она бедна не реально, а нереально.
Дороти прибегает во двор фермы, и здесь (стоп-кадр) мы видим начало визуального мотива, который будет постоянно повторяться. В остановленной нами сцене Дороти с Тотошкой находятся на заднем плане, лицом к воротам. Слева на экране ствол дерева, его вертикальная линия напоминает о телеграфных столбах из предыдущих кадров. С ветки, растущей почти горизонтально, свешиваются треугольник (чтобы созывать на обед работников) и круг (резиновая шина). В середине кадра другие геометрические фигуры: параллельные линии штакетника и диагональный брус ворот. Позднее, когда перед нами предстанет дом, тема простой геометрии повторится: новые углы, новые треугольники. Мир Канзаса, большая пустота, преобразуется в «дом» благодаря использованию простых, неусложненных форм; здесь нет ни следа городской путаницы. И всюду в фильме дом и безопасность связываются с подобной геометрической простотой, зло же и опасность — с извилистыми, неправильными, уродливыми контурами.
Ту же ненадежную, изощренную, переменчивую форму имеет и ураган. Беспорядочный, неустойчивый, он губит простую геометрию этого безыскусного существования.
Сцены в Канзасе заключают в себе не только геометрию, но и арифметику. Когда Дороти, олицетворяющая силы хаоса, бросается к тете Эм и дяде Генри с жалобами, что ей страшно за Тотошку, как поступают они? Почему отсылают ее прочь? «Мы пробуем посчитать», — говорят они и принимаются за подсчеты имеющихся яиц, предполагаемых цыплят и скромного дохода, надежды на который развеет вскоре ураган. Таким образом, с помощью простых очертаний и цифр семья Дороти строит оборону против безбрежной, сводящей с ума пустоты; и, конечно, оборона эта оказывается ненадежной.
Переместившись в страну Оз, мы убеждаемся, что противопоставление простых и извилистых очертаний не было случайностью. Взгляните на начало дороги из желтого кирпича: это идеальная спираль. Взгляните на «карету» Глинды, идеальную светящуюся сферу. А упорядоченные движения Жевунов, когда они приветствуют Дороти и благодарят ее за то, что она раздавила Злую Колдунью Востока? Или Изумрудный город, с его прямыми, стремящимися ввысь линиями? А теперь, ради контраста, посмотрите на Злую Колдунью Запада: согнутая спина, уродливая шляпа. Как она удаляется со сцены? В бесформенных клубах дыма… «Уродливы только злые колдуньи», — говорит Глинда, обращаясь к Дороти, и это в высшей степени неполиткорректное замечание подчеркивает враждебность фильма ко всему запутанному, причудливому, изогнутому, как когти. Леса неизменно пугают (кривые ветки деревьев вот-вот оживут), даже дорога из желтого кирпича в какой-то момент сбивает Дороти с толку, и при этом строгая геометрия пути (вначале спиральная, потом прямолинейная) то и дело нарушается ответвлениями и развилками.
Но вернемся в Канзас, где тетя Эм как раз читает нотацию, за которой последует одна из тех киносцен, что не стираются из памяти. Вечно ты из-за ерунды во что-нибудь ввяжешься… найди себе такое место, где с тобой не будут случаться неприятности!
Место, где не случается неприятностей. Как ты думаешь, Тотошка, такие места бывают? Должны быть. Всякому, кто клюнул на уверения сценаристов, будто идея фильма состоит в превосходстве «родного дома» над «чужбиной», что мораль «Волшебника страны Оз» приторна, как дешевая картинка, мол, в гостях хорошо, а дома лучше, советую прислушаться к тоскливым нотам в голосе Джуди Гарланд, когда она, глядя в небо, произносит эти фразы. Она олицетворяет собой при этом, во всей чистоте архетипа, не что иное, как человеческую мечту о том, чтобы сняться с места, мечту ничуть не менее страстную, чем противоположная ей — вернуться к корням. В основе «Волшебника страны Оз» лежит противоборство между этими порывами, но когда поднимается волна музыки и чистый сильный голос в страстном томлении воспаряет к небесам, едва ли кто-то станет спрашивать себя, какой из них сейчас возобладал. Если судить по самой эмоциональной сцене, фильм, несомненно, говорит о том, какая это радость — покинуть свой дом, расстаться с серостью и войти в цветной мир, зажить новой жизнью в «месте, где не случается неприятностей». Песню Over the Rainbow («Над радугой») признают — или должны бы признать — своим гимном все странники мира, те, кто отправляется на поиски места, где «исполняются все мечты, на какие ты отважился». Это хвалебная песнь Бегству, великий пеан личности, порвавшей с корнями, гимн Иным местам, а вернее, гимн Иных мест.
Песни к «Волшебнику страны Оз» написали Э. Й. Харбург, автор слов Brother, Can You Spare a Dime? («Братец, не подаришь ли монетку?»), и Гарольд Арлен, соавтор Харбурга по It’s Only a Paper Moon («Это всего лишь луна из бумаги»), причем музыка в самом деле была придумана Арленом перед аптекой Шваба в Голливуде. Элджин Хармец вспоминает, что Харбург был разочарован: он счел мелодию слишком сложной, чтобы ее спела шестнадцатилетняя девочка, чересчур изощренной по сравнению с такими диснеевскими хитами, как Heigh Но! Heigh Но! It’s Off to Work We Go («Хей-хо, хей-хо, на работу мы спешим»). Хармец добавляет: «Дробную мелодию из середины песни Арлен сочинил, чтобы угодить Харбургу». Лимонный тает леденец, / И бедам настает конец, / Ищи над крышами меня…[6] Говоря кратко, высота здесь чуть побольше, чем у другого любителя полетов с его Up on the Roof («На крышу»)[7].
Как всем известно, песню Over the Rainbow едва не вырезали из фильма, и это доказывает, что свои шедевры Голливуд творит по случайности, поскольку сам не понимает, что делает. Были выкинуты другие песни: The Jitter Bug (пять недель съемок) и почти вся Lions and Tigers and Bears («Львы, и тигры, и медведи»), от которой уцелела только строчка, распеваемая друзьями, что идут через лес по дороге из желтого кирпича: «Львы, и тигры, и медведи — ну и ну!». Трудно сказать, выиграл бы фильм от добавления этих песен или проиграл: осталась бы «Уловка»[8] собой, будь она опубликована под первоначальным названием — «Уловка». Одно, правда, мы можем сказать: Йип Харбург (отнюдь не поклонник Джуди) ошибался насчет голоса Гарланд.
Исполнители главных ролей жаловались на то, что в фильме «нет действия», и в обычном смысле слова они были правы. Но Гарланд, исполняя Over the Rainbow, совершила нечто потрясающее. Она помогла фильму обрести сердце. Ее исполнение, такое сильное, нежное и глубокое, не только примиряет нас с шутовством, которое следует дальше, но и делает его трогательным; это шутовство чарует именно своей слабостью, как чарует Трусливый Лев — роль, потрясающе сыгранная Бертом Ларом.
Что осталось еще сказать о Дороти в исполнении Гарланд? Считается, что контраст между невинностью Дороти и известными нам подробностями дальнейшей трудной судьбы сыгравшей ее актрисы придал этой роли особую ироническую выразительность. Не уверен, что это так, хотя поклонники киноискусства и любят отпускать подобные замечания. Мне кажется, исполнение Гарланд построено по внутренним законам роли, а также и фильма. От нее требовалось в известном смысле прыгнуть выше головы. С одной стороны, ей надлежало быть tabula rasa фильма, то есть чистой табличкой, на которой постепенно записывает сам себя сюжет, а вернее, поскольку это кино, пустым экраном, на котором разыгрывается действие. Не располагая ничем, кроме невинного взгляда широко раскрытых глаз, Гарланд должна была сделаться не только субъектом сказки, но и объектом, пустым сосудом, который капля за каплей заполняется фильмом. Но с другой стороны, ей — при некотором содействии Трусливого Льва — надлежало принять на себя всю эмоциональную нагрузку, всю циклоническую силу картины. И актриса успешно справилась с этой задачей — не только благодаря своему зрелому и глубокому голосу, но и за счет своеобразия приземистой, чуть неуклюжей фигуры. Гарланд немного некрасива — jolie laide[9] — и именно этим нас и подкупает, в то время как Ширли Темпл (которая считалась серьезной претенденткой на эту роль) выглядела бы на экране картинной красоткой. Стерильная, несколько неловкая асексуальность игры Гарланд — это то, без чего фильм не был бы так хорош. Вообразите себе только такую катастрофу, как кокетство героини (а кто бы смог убедить юную Ширли не кокетничать?), и скажите спасибо за то, что руководителей «Метро-Голдвин-Майер» уломали остановить выбор на Джуди.
Ураган, который, как я предположил выше, происходит от фамилии Дороти (Гейл), изображало собой муслиновое полотнище, натянутое на проволочный каркас. Когда шили муслиновую воронку, одному из реквизиторов пришлось забраться внутрь, чтобы продергивать иголки. «Особенно тесно и неудобно было в узком конце», — признавался он впоследствии. Однако терпел реквизитор не зря, потому что ураган, уносящий домишко Дороти, сделался еще подлинно мифическим образом «Волшебника страны Оз»: он воплотил в себе архетип передвижного дома.
В том переходном эпизоде фильма, где нереальная реальность Канзаса уступает место реалистическому сюрреализму волшебного мира, как и подобает отправному моменту, многое завязано на окна и двери. Во-первых, работники фермы открывают дверь ураганного погреба, и дядя Генри, как всегда являя собой образец храбрости, убеждает тетю Эм, что нет никакой возможности ждать Дороти. Во-вторых, Дороти, которая вернулась после попытки бегства с Тотошкой, тщетно старается, борясь с ветром, открыть сетчатую дверь, которую тут же срывает с петель и уносит ураган. В-третьих, мы видим, как другие закрывают двери убежища. В-четвертых, Дороти в доме открывает и захлопывает двери комнат, пока отчаянно зовет тетю Эм. В-пятых, Дороти идет к убежищу, но натыкается на запертую дверь. В-шестых, Дороти возвращается в дом и продолжает звать тетю Эм, но теперь уже тихо и боязливо, и тут, следом за сетчатой дверью, срывается с петель одно из окон, задевает Дороти, и она теряет сознание. Дороти падает на кровать, и в силу вступает волшебство. Мы вышли за ворота — самые главные ворота фильма.
Эта уловка (нокаутирующий удар, полученный Дороти) является наиболее радикальным и во многих отношениях худшим изменением из всех, что были внесены в первоначальный замысел Фрэнка Баума. В книге реальность страны Оз не подвергается сомнению; в этом смысле страна Оз не отличается от Канзаса, хотя в иных аспектах они несхожи. Подобно мыльной опере «Даллас», фильм вносит в сказочное повествование элемент недобросовестности, допуская, что все происходящее впоследствии просто сон. Эта недобросовестность стоила «Далласу» зрителей и в конце концов прикончила его. «Волшебник страны Оз» избежал участи мыль ной оперы благодаря своей цельности, которая помогла фильму вырваться за пределы замшелых клише.
Пока домик, похожий издали на крохотную игрушку, летит по воздуху, Дороти «просыпается». То, что она видит в окне, похоже на кинофильм: окно уподобляется киноэкрану, рамке внутри другой рамки, и это подготавливает Дороти к новой кинореальности, куда ей предстоит попасть. Киноэффекты, технически сложные для своего времени, включают даму, которая вяжет в кресле-качалке, меж тем как мимо проносится ураган: корову, что мирно пасется посреди мертвого затишья в самом центре вихревой спирали, называемом «глазом бури»: двух гребцов, ведущих лодку сквозь завихрении воздуха; и, самое главное, мисс Галч на велосипеде, которая у нас на глазах превращается в Злую Колдунью Запада. Она летит на метле, за плечами развевается капюшон, пронзительный смех спорит с ревом бури.
Домик приземляется. Дороти с Тотошкой на руках выходит из спальни. С этого момента появляется цвет.
Первый цветной кадр, где Дороти удаляется от камеры, направляясь к входной двери, намеренно сделан тусклым, чтобы не было резкого перехода от предыдущих монохромных. Но едва дверь открывается, экран заливает цветом. В наши многокрасочные дни трудно вообразить себе время, когда цветные фильмы были в новинку. Вспоминая мое детство в Бомбее х годов и черно-белые индийские фильмы, я заново остро переживаю пришествие цветного кинематографа. В эпической саге про Великого Могола, шаха Акбара, озаглавленной «Великий Могол», в цвете снят лить один отрывок, где легендарная Анаркали танцует при дворе. Но одного этого хватило, чтобы обеспечить фильму успех и привлечь миллионные толпы зрителей.
Создатели «Волшебника страны Оз» явно решили расцветить свой цветной фильм как можно ярче, как поступил позднее режиссер совершенно иного плана, Микеланджело Антониони, в своем первом цветном фильме «Красная пустыня». Антониони использует цвет для создания преувеличенных, зачастую сюрреалистических эффектов. Авторы «Волшебника страны Оз» также предпочитают смелые, экспрессивные мазки: желтый цвет дороги из кирпича, красный — макового поля, зеленый — Изумрудного города и колдуний. Столь поразительны эти цвета, что, посмотрев в детстве фильм, я стал видеть во сне зеленокожих ведьм. Спустя годы, начисто забыв, откуда взялись эти сны, я приписал их рассказчику «Детей полуночи»: «Только зеленое и черное, других цветов нет стены зеленые небо черное… Вдова зеленая, но волосы у нее чернее ночи». В этих снах, выстроенных как поток сознания, образ Индиры Ганди сливается с еще одним порождением кошмара — Маргарет Хэмилтон[10]; — сходятся Злые Колдуньи Востока и Запада.
Когда Дороти (никакая не принцесса, а обычная хорошая девочка из американского простонародья, похожая в этот момент на Белоснежку в голубой дымке) вступает в царство цвета, обрамленное причудливой листвой, с кучкой крохотных коттеджей позади, она явно удивляется тому, что здесь нет привычных серых тонов. Сдается мне. Тотошка, мы уже не в Канзасе. Эта классическая строчка сошла с экрана и сделалась известнейшим американским афоризмом, который бесконечно повторяется на все лады; Томас Пинчон даже использовал ее как эпиграф к своей гигантской параноидальной фантазии о Второй мировой войне «Радуга земного тяготения», где судьба персонажей лежит не «за луной, за дождем», а «за нулем» сознания, в земле не менее странной, чем страна Оз.
Дороти не просто шагнула из серости в цветное кино. Она обездомлена, и ее бездомность подчеркивается тем, что после переходного эпизода с его игрой дверями она до самого Изумрудного города не войдет ни в один дом. От урагана и до Оза Дороти будет лишена крыши над головой.
На открытом воздухе, в окружении гигантских цветков шток-розы, похожих на граммофонную трубу марки «Хиз мастерс войс»; уязвимая и беззащитная в открытом пространстве, хотя оно ничем не напоминает прерию, Дороти собирается с разгромным счетом побить Белоснежку. Легко можно вообразить себе, как руководители студии «Метро-Голдвин-Майер» сговариваются отодвинуть в тень диснеевский хит, причем не только за счет повторения вживе всех мультипликационных чудес, созданных художниками Диснея, но также благодаря маленькому народцу. Если у Белоснежки было семь гномов, то у Дороти Гейл со звезды Канзас их должно быть триста пятьдесят. Рассказы о том, как в Голливуд было доставлено и принято на работу столько Жевунов, расходятся. Согласно официальной версии, их нашел импресарио Лео Сингер. Джон Лар в биографии своего отца, Берта, рассказывает иную историю, которая нравится мне больше первой, по причинам, понятным Кролику Роджеру: она смешная. Лар цитирует режиссера, отвечавшего за подбор актеров, Билла Гейди:
Лео [Сингер] обеспечил мне только Иду к одному актеру-исполнителю скетчей, лилипуту, которого называли Майор Дойл… Говорю, что у меня есть от Сингера. «Если вы связались с этим сукиным сыном, от меня не получите ни одного». «Что же мне делать?» — спрашиваю. «Я вам дам все »… Ну, я звоню Лео и объясняю ситуацию… Когда я сказал Майору, что отказался от услуг Лео, он пустился в пляс прямо посреди улицы перед рестораном «Динти Мурз».
Майор доставил мне карликов… Я привез их с Запада на автобусах… Майор Дойл подгоняет автобусы (первые три) прямиком к дому Лео Сингера. «Позвоните Лео Сингеру и попросите, пусть выглянет в окно», — говорит он швейцару. Ждать пришлось минут десять. Наконец Лео Сингер выглянул из своего окна на пятом этаже. И видит: перед домом автобусы, а в них карлики показывают ему в окошки голые задницы.
Этот случай приобрел известность как «месть Майора Дойла»[11].
Вначале был стриптиз, потом — мультипликация. Жевунов загримировали и одели в точности как персонажей мультфильма, но только объемных. Главный Жевун — толстяк, каких не бывает, коронер (она не просто мертвая, она по-настоящему мертвая) зачитывает сообщение о смерти Колдуньи Востока со свитка, и наподобие того же свитка нелепо закручены поля его шляпы[12]; челки Деток-Конфеток, которые, кажется, явились в страну Оз прямиком с Бум-стрит и из Тупика, на вид еще тверже, чем у Оловянного Человека. Этот эпизод мог бы выглядеть гротескно и отталкивающе (как-никак ликование по поводу смерти), однако именно он раз и навсегда покоряет зрителя: к очарованию истории тут добавляется характерная для «Метро-Голдвин-Майер» блестящая хореография, где масштабные номера перемежаются небольшими сценками, подобными пляске Колыбельной Команды или пробуждению Спящих Голов, заспанных и всклокоченных, в гигантском птичьем гнезде, среди голубых скорлупок. И, разумеется, заразительная веселость остроумнейшего ансамблевого номера, сочиненного Арленом и Харбургом: Ding, Dong, the Witch is Dead («Дин-дон, ведьмы нет»).
Арлен немного пренебрежительно относился к этой песне и другой, столь же незабываемой, — We’re Off to See the Wizard («К волшебнику Оз»), называя их «лимонными леденцами». Вероятно, потому, что в обоих случаях главным творцом проявил себя Харбург, автор стихов. Во вступлении к Ding, Dong, которое исполняет Дороти, следует, по схеме А-А-А, фейерверк рифм: Буря взяла / И дом унесла; пока наконец мы не доходим до ведьмы которая зла / Автостопом бы ей, но не слезть с помела / А дальше-то было просто ла-ла. И мы встречаем каждую новую рифму как виртуозные аллитерации ярмарочного зазывалы или как чудеса акробатики — аплодисментами. Но на этом игра слов в обеих песнях не кончается. Харбург изобретает искусную перекличку каламбуров:
— Дин-дон, ведьмы нет! — Но вот ведь мы? — А вот ведьмы злой нет!Те же приемы, но еще более полно, он использует в песне We’re Off to See the Wizard — они составляют там главную изюминку:
К волшебнику Оз — в страну Оз — Идем к волшебнику — что за вопрос? Вопрос не прост — это просто Оз. Вопросов к волшебнику целый воз: Пара вопросов про цвет волос — Вот и спросим, волшебник ли Оз…Неужели будет слишком большой вольностью предположить, что, широко пользуясь на всем протяжении фильма внутренними рифмами и ассонансами, Харбург сознательно вторил «рифмам» в сюжете, параллелям между персонажами из Канзаса и из страны Оз, отголоскам тем, гуляющих туда-сюда между мирами, монохромным и цветным?
Лишь немногие из Жевунов были способны на самом деле исполнить свои песенки, ведь большинство вообще не говорило по-английски. В фильме от них мало что требовалось, зато они отыгрывались вне съемочной площадки. Часть авторов, писавших об истории создания фильма, не склонны повторять рассказы о сексуальном разгуле, поножовщине и поголовном насилии, однако легенда об опустошительном нашествии на Голливуд орд Жевунов слишком уж живуча. В романе Анджелы Картер «Умные дети» говорится о выдуманной версии «Сна в летнюю ночь», в которой многое идет от выходок Жевунов и вообще от страны Жевунов:
Масштаб для этого леса был выбран такой, чтобы соответствовал волшебному народцу, то есть двойной. В общем, больший. Маргаритки размером с человеческую голову и белые, как привидения, наперстянки высотой с Пизанскую башню — их венчики, когда раскачивались, гудели как колокола… И даже крошечный народец был настоящий: киностудия по всей стране разыскивала карликов. Вскоре пошли дикие (верные или нет) слухи о том, как один бедняга свалился в унитаз и барахтался там полчаса, пока кто-то не забежал по малой нужде и его не выловил: другому в ресторане «Браун дерби», куда он зашел за гамбургером, предложили высокий детский стульчик…
Среди всего этого жевунства двое полнорослых персонажей выглядят совершенно по-разному. Добрая Колдунья Глинда просто «милашка в розовом»[13] (не более того, хотя Дороти порывается назвать ее «красивой»). У нее высокий воркующий голос и словно бы застрявшая на лице улыбка. В ее уста вложена превосходная шутка: когда Дороти отрицает, что она колдунья, Глинда указывает на Тотошку: Выходит, колдунья — вот это? Если оставить в стороне эту единственную остроту, Глинда на протяжении всей сцены только глупо улыбается и выглядит вроде бы благорасположенной и явно чересчур напудренной. Интересно, что, будучи Доброй Колдуньей, она не усвоила присущей жителям страны Оз доброты. Народ в стране Оз от природы добр, за исключением тех случаев, когда он находится под властью Злой Колдуньи (доказательство: когда растаяла Колдунья, ее солдаты стали вести себя по-иному). В высоконравственной вселенной фильма единственное зло воплощено в двойной фигуре мисс Галч / Злой Колдуньи, и пришло оно извне.
(Замечу в скобках: страна Жевунов несколько меня смущает. До прибытия Дороти она находилась под абсолютной властью Злой Волшебницы Востока, так почему же она такая прилизанная, такая до приторности красивенькая? Возможно ли, чтобы раздавленная Колдунья не владела замком? Почему ее деспотическое правление никак не сказалось на внешнем облике страны? Почему Жевуны не выглядят запутанными, если прячутся, то тут же снова появляются и все время хихикают, пока сидят в укрытии? В голову невольно закрадывается еретическая мысль: а что, если Колдунья Востока была не так уж плоха? Вот ведь: улицы в ее владениях чистые, домики крепкие и аккуратно покрашенные, поезда, похоже, ходят по расписанию. И еще одно отличие Колдуньи от ее сестры: судя по всему, она правила без помощи военных, полицейских и каких-либо других силовых подразделений. Почему же тогда ее так ненавидят? Это не более чем вопрос.)
Глинда и Злая Колдунья Запада — два символа силы в фильме, где большинство героев лишено силы, и потому будет поучительно «разобрать их по косточкам». Обе они женщины, причем поразительно то, что в «Волшебнике страны Оз» вообще отсутствует герой-мужчина (ни ум, ни доброе сердце, ни храбрость не делают все же Страшилу, Оловянного Человека или Трусливого Льва классическими голливудскими героями). Центр силы в фильме представляет собой треугольник из Дороти, Глинды и Колдуньи. Четвертый угол, отводимый, как кажется на протяжении большей части фильма, Волшебнику, оказывается иллюзией. Сила мужчины иллюзорна, говорит фильм. Сила женщины реальна.
Если выбирать из двух колдуний, доброй и злой, найдется ли хоть один человек, кто предпочтет, пусть ненадолго, общество Глинды? Исполнительница этой роли Билли Берк, бывшая жена Фло Зигфелда[14], в жизни корчит из себя такую же дурочку, как в фильме (в ответ на критику она обыкновенно выпячивала дрожащую губу и скулила: «О, вы меня запугиваете!»). Напротив, Злая Колдунья Запада, актриса Маргарет Хэмилтон, уверенно завладевает вниманием зрителя с того самого момента, когда впервые мы видим ее зеленое лицо и слышим ворчливый голос. Разумеется, Глинда «хорошая», а Злая Колдунья «плохая», однако же Глинда — зануда из зануд, а Злая Колдунья энергична и интересна. Заметьте, как они одеты: одна в розовых оборочках, другая затянута в черное. Сопоставление понятное. Посмотрите, как они относятся к женщинам: Глинда расплывается в улыбке, оттого что ее называют красивой, и порочит своих некрасивых сестер: Злая Колдунья негодует из-за смерти сестры — похвальная солидарность, сказал бы я. Пусть мы ее освистываем, пусть ее боятся дети; по крайней мере, она не огорошивает нас, как Глинда. Да, Глинда источает материнскую надежность, тогда как Злая Колдунья, по крайней мере в этой сцене, выглядит удивительно слабой и бессильной, вынуждена произносить пустые угрозы, вроде: Я подожду, мой час еще придет, а вы берегитесь попасться мне под руку, но раз уж феминистки реабилитировали такие слова, как «ведьма», «чертовка», «карга», мы можем сказать, что из двух предложенных образов сильных женщин Злая Колдунья является более позитивным.
Между Глиндой и Колдуньей происходит жестокое столкновение из-за рубиновых туфелек, которые Глинда чародейским способом перемещает с ног умершей Колдуньи Востока на ножки Дороти, а Злая Колдунья Запада, по всей видимости, бессильна их отнять. Однако Глинда дает Дороти на удивление непонятные, даже противоречивые указания. Во-первых, она говорит: Не иначе как в них таится большая волшебная сила, а то бы она за ними так не охотилась, и, во-вторых, позднее: Не снимай их ни на миг, а то попадешь во власть Злой Колдуньи Запада. Если судить по первой фразе, Глинде неизвестно, в чем заключается волшебная сила рубиновых туфелек, из второй же следует, что они способны защитить от Колдуньи. Но нигде нет ни намека на то, что туфельки когда-нибудь помогут Дороти вернуться в Канзас. Это противоречие несложно объяснить: сценарий сочинялся долго, расхождениям не было конца, сценаристы по-разному видели роль рубиновых туфелек. И тем не менее, заметив неискренность Глинды, убеждаешься: никакая добрая фея или колдунья, придя на помощь герою, не раскрывает до конца своих тайн. Глинда вполне соответствует тому, как ее описывает Волшебник страны Оз: О, она очень добрая, но и очень таинственная.
Ступай по дороге из желтого кирпича, — говорит Глинда и отлетает в пузыре на отдаленные голубые холмы, и Дороти, восприимчивая к зову геометрии (а как иначе? ведь ее детство прошло в окружении треугольников, кругов и квадратов), начинает путешествие с той самой точки, откуда раскручивается спираль дороги. Пока ода вместе с Жевунами повторяет — визгливо-высокими и гортанно-низким голосами — указания Глинды, что-то происходит с ногами Дороти. Они начинают двигаться в синкопическом ритме. К тому времени как Дороти и Жевуны затягивают главную песню фильма — You’re Off to See the Wizard, мы видим окончательно сформировавшийся, ловкий, шаркающий скок-поскок, который станет лейтмотивом путешествия:
К волшебнику Оз — в страну Оз — (с-скок) Идем к волшебнику — что за вопрос? (с-скок)На этом пути вприпрыжку Дороти Гейл, уже национальная героиня страны Жевунов, уже (как заверили ее Жевуны) вошедшая в историю, знающая, что ее бюст будет поставлен в местной Галерее славы[15], шагает дорогой судьбы, и направляется она, как положено жителю Америки, на Запад.
Анекдоты о закулисной стороне съемок одновременно развлекают и разочаровывают. С одной стороны, пополняешь запас сведений для общего развития: знаете ли вы, что Бадди Эбсен, патриарх, снявшийся в комедии «Деревенщина из Беверли-Хиллз», вначале должен был играть Страшилу, но затем поменялся ролями с Рэем Болджером, который не желал играть Оловянного Человека? А известно ли вам, что Эбсену пришлось покинуть съемочную площадку, так как он заработал отравление алюминием из-за своего «оловянного» костюма? А в курсе ли вы, что при съемке сцены, где Колдунья выписывает дымом в небе над Изумрудным городом СДАВАЙСЯ ДОРОТИ, Маргарет Хэмилтон сильно обожгла себе руку, а когда сцену переснимали, дублировавшая ее каскадерша Бетти Данко получила еще более серьезный ожог? А приходилось ли вам слышать, что Джек Хейли (третий и окончательный кандидат на роль Оловянного Человека) не мог сидеть в своем костюме и для него изготовили специальную «наклонную подпорку», чтобы актер мог отдыхать? Или что троих ведущих актеров не пускали в столовую кинокомпании, потому что в гриме и костюмах они имели слишком отталкивающий вид? Или что Маргарет Хэмилтон, словно настоящей ведьме, вместо гримерной отвели убогую палатку? Или что Тотошка был женского пола и звался Терри? И главное, знаете ли вы, что сюртук Фрэнка Моргана, игравшего роль Профессора Марвела / Волшебника Оза, был приобретен в магазине подержанного платья и с изнанки на нем было вышито: «Фрэнк Л. Баум»? Оказалось, сюртук в самом деле был сшит для автора, а значит. Волшебник из фильма носит одежду своего создателя.
Многие из этих закадровых повестушек являются печальным свидетельством того, что съемки фильма, осчастливившего множество зрителей, отнюдь не были праздником для его создателей. Слухи о том, будто Хейли, Болджер и Лар обижали Джуди Гарланд, почти наверняка были неправдой, однако Маргарет Хэмилтон определенно не могла не чувствовать, что указанная троица ее игнорирует. На студии ей было одиноко: с единственным знакомым ей там актером, Фрэнком Морганом, она встречалась на съемках редко, без посторонней помощи не могла даже справить малую нужду. Собственно говоря, похоже, что съемки одной из самых отрадных за всю историю кинематографа картин обернулись мытарствами для всех участников, и в первую очередь — для Лара, Хейли и Болджера, которых угнетал их каждодневный сложный грим. На самом деле мы вовсе не желаем все это знать, но разрушать свои иллюзии — фатальный соблазн, и мы все-таки требуем новых сведений, еще и еще.
Когда я докопался до тайн «Волшебника страны Оз», связанных с выпивкой, и узнал, что Морган был лишь третьим кандидатом на эту роль после У. К. Филдза и Эда Уинна; когда я затем подумал, как высокомерно-своеволен был бы в этой роли Филдз, а также что было бы, если б роль его соперницы Колдуньи досталась бы первой кандидатке, Гейл Сондергорд, не только редкостной красавице, но также еще одной Гейл в дополнение к Дороти, еще одному «шторму» в дополнение к урагану, — я обнаружил, что гляжу на старую цветную фотографию Страшилы, Оловянного Человека и Дороти в окружении осенних листьев, на фоне декораций, изображающих лес, и мне стало ясно: я разглядываю вовсе не звезд фильма, а их дублеров, замену. Передо мной была ничем не примечательная студийная фотография, но у меня занялось дыхание, потому что она одновременно околдовывала и печалила. Это показалось мне превосходной метафорой к двойственности моей собственной реакции.
Вот они, «саранча» Натаниела Уэста[16], объекты поклонения и подражания. Бобби Кошей — тень Гарланд: руки сцеплены за спиной, в волосах — белый бантик, вовсю изображает улыбку, но и сама не сомневается, что до подлинника ей далеко; рубиновых туфелек на ней нет. Фальшивый Страшила тоже глядит угрюмо, даром что не прошел полного преображения в существо из мешковины, меж тем как Болджеру приходилось терпеть это ежедневно. Если бы не пук соломы, что торчит из правого рукава, можно было бы принять его за обычного бродягу. Между ними, в полном металлическом снаряжении, стоит с несчастным взглядом подобие Оловянного Человека — еще оловянней оригинала. Дублеры осознают свою судьбу: они знают, что мы не хотим допустить их существование. Даже когда эпизод сложный (Колдунья летает или Трусливый Лев прыгает сквозь оконное стекло) и разум говорит нам, что без дублера тут не обошлось, какая-то часть нашего сознания продолжает верить, что на экране звезда. Таким образом дублеры обращаются в невидимок, даже будучи полностью на виду. Они и в кадре, и одновременно за кадром.
Но это не единственная причина странной притягательности фотографии с дублерами. Она околдовывает нас еще и потому, что, когда речь идет о любимом фильме, мы все становимся дублерами звезд. Воображение облекает нас в шкуру Льва, надевает нам на ноги рубиновые туфельки, отправляет нас в полет на метле. Смотреть на эту фотографию — все равно что глядеться в зеркало. Мы видим на ней самих себя. Мир «Волшебника страны Оз» завладел нами. Мы сделались дублерами.
Пара рубиновых туфелек, найденная в мусорной корзине в полуподвальном этаже студии «Метро-Голдвин-Майер», была в мае го продана на аукционе за поразительную сумму— 15 долларов. Имя покупателя не раскрывалось, оно и по сей день неизвестно. Кто был тот человек, что возымел непреодолимое желание иметь у себя — а может, и надевать — волшебные туфельки Дороти? Не вы ли, дорогой читатель? А может, я?
Вторая наибольшая цена на этом аукционе была заплачена за костюм Трусливого Льва ( долларов). Это в два раза больше третьей — долларов за плащ Кларка Гейбла. Высокие цены на памятные предметы «Волшебника страны Оз» свидетельствуют о силе воздействия фильма на его почитателей — о нашем желании в буквальном смысле облачиться в одежды персонажей. (Между прочим, выяснилось, что туфельки за 15 долларов были Джуди Гарланд велики. Вероятно, они предназначались дублерше, Бобби Кошей, — у той нога была на два размера больше. Не правда ли, это правильно, что обувь, изготовленная для дублерши, чтобы дублировать, досталась поклоннику фильма, тоже в своем роде заместителю?)
Если нас попросят назвать наиболее яркий образ из «Волшебника страны Оз», большинство, наверное, вспомнит Страшилу, Оловянного Человека, Трусливого Льва и Дороти, ее скок-поскок по дороге из желтого кирпича (собственно, чем дальше, тем он становится гротескней, превращаясь в настоящий прыг-попрыг). Странно, что самый знаменитый эпизод этого очень киношного фильма — фильма, напичканного техническими фокусами и спецэффектами, — оказался не столько киношным, сколько театральным! Но, возможно, это не так уж удивительно, поскольку указанный эпизод представляет собой часть фантастической комедии; вспомним столь же вдохновенную клоунаду братьев Маркс[17]. Шутовское действо с потасовками не допускало иной съемочной техники, кроме самой примитивной.
«Где водевиль?» Где-то на пути к Волшебнику, как будто. Страшила и Оловянный Человек ведут свое происхождение от театрального бурлеска: нарочито громкий голос, размашистые жесты, комические падения (когда Страшила слезает с шеста), невероятные, нарушающие законы равновесия наклоны (когда Оловянный Человек танцует) и, разумеется, изобретательный стёб:
ОЛОВЯННЫЙ ЧЕЛОВЕК, весь в ржавчине: (Скрипит).
ДОРОТИ: Он сказал «масленка»!
СТРАШИЛА: Да здесь и сыроежек-то не видно!
Венчает всю эту клоунаду шедевр комедийного жанра — Трусливый Лев в исполнении Берта Лара, его протяжные гласные (Подними-и-и-и-и их), чудные рифмы (увалень/вывалень), показная бравада и опереточный, тягучий, скулежный страх. Всех троих, Страшилу, Оловянного Человека и Льва, можно назвать, пользуясь выражением Элиота, «полыми людьми». У Страшилы в самом деле голова, увы, набита соломой, но Оловянный Человек тоже пустой: он даже бьет себя в грудь, доказывая, что у него нет внутренностей, так как Лудильщик, его призрачный создатель, забыл дать ему сердце. Лев, лишенный главного львиного свойства, жалуется:
Что распаляет готтентота. Что добавляют в жбан компота, А у меня нет отчего-то? Отваги!Может, потому, что они полые, нашему воображению ничего не стоит в них проникнуть. То есть именно отсутствие у них доблести и прочих выдающихся качеств сводит их к нашему, или даже меньшему, размеру, так что мы можем общаться с ними на равных, как Дороти с Жевунами. Постепенно, однако, мы обнаруживаем, что вместе с «обычным человеком» Дороти (она играет в этой части фильма ту же роль, что и несмешной брат в квинтете братьев Маркс, единственный, кто может петь, выглядеть привлекательно и все такое) они воплощают собой одно из «посланий» фильма: то, что мы более всего стремимся обрести, у нас уже есть. Страшила регулярно высказывает светлые идеи, не забывая при этом принижать свой ум. Оловянный Человек способен плакать от горя, еще не получив от Волшебника сердца. Когда Дороти попадает в плен к Колдунье, Лев ведет себя мужественно, хотя и умоляет друзей: Отговорите меня.
Но все же, чтобы это послание обрело полную силу, мы должны понять: решения нужно искать не вовне, а исключительно в самом себе. Мы должны познакомиться с еще одним полым человеком — самим Волшебником страны Оз. Как Лудильщик оказывается несостоятелен в качестве творца Оловянных Людей, как бог Оловянного Человека оказывается смертен (фильм чужд религии), так и нашей вере в Волшебника назначено разрушиться, чтобы мы смогли поверить в самих себя. Мы должны выжить на страшном маковом поле, в чем нам поможет таинственный снегопад (с какой стати снег пересилил дурман маков?), и прибыть, в сопровождении небесных хоров, к городским вратам.
И тут фильм вновь меняет направленность. Теперь он повествует о прибытии провинциалов в столицу — одна из классических тем американского кино, отзвук которой мы находим в фильме «Мистер Дидс переезжает в город» и даже в «Супермене» — там, где Кларк Кент является в редакцию «Дейли плэнет». Дороти — провинциальная простушка («Дороти маленькая и тихенькая»), ее спутники — шуты из захолустья. Да, обычный голливудский прием: серые мышки, простые деревенские обитатели являются и спасают положение.
Столицы, подобной Изумрудному городу, никогда не существовало. Со стороны он выглядит как волшебная сказка Нью-Йорка: лес зеленых башен-небоскребов. Но в самих городских стенах не перестаешь поражаться всяким странностям. Как ни удивительно, горожане (многие из них сыграны Фрэнком Морганом — помимо прочего, он и страж городских ворот, и кучер, и стражник во дворцах профессора Марвела и Волшебника) разговаривают с английским акцентом, схожим с незабываемым кокни Дика ван Дайка из «Мэри Поплине». Куда хотити, туда и свезу, — говорит кучер и добавляет: — Свезу-ка я вас туда, где нужна малость прибраться, лады? Прочие члены городского сообщества, одетые как коридорные из роскошного отеля или как гламурные монахини, произносят или, скорее, выпевают что-то вроде: Отличнейшая потеха. Дороти тут же начинает им подражать. За Мытьем и Приборкой (дань городскому техническому гению, не имеющая ничего общего с темными сомнениями «Новых времен» и «Огней большого города»), наша героиня и сама переходит на английскую речь:
ДОРОТИ (поет): Глаза мне под цвет моей юбки покрасьте?
СЛУГИ (хором): Хо-хо!
ДОРОТИ: Всему городу — здрасьте!
Большинство горожан веселы и приветливы, тех же, кто настроен иначе (страж городских ворот, дворцовый стражник), легко можно к себе расположить. (В этом отношении они опять же непохожи на типичных горожан.) Наши четверо друзей получают доступ во дворец Волшебника, после того как Дороти заплакала с досады и этим вызвала бурный ответный поток слез у стражника, настоящую Ниагару, при виде которой поражаешься тому, как часто персонажи фильма плачут. Помимо Дороти и стражника плачет Трусливый Лев, когда получает в нос от Дороти; плачет Оловянный Человек, который от слез едва заново не покрывается ржавчиной; снова плачет Дороти, попав в плен к Колдунье. (Если бы в одном из этих случаев Колдунья оказалась поблизости и промокла, фильм можно было бы существенно укоротить.)
Итак, мы во дворце, следуем по сводчатому коридору, который выглядит как удлиненный логотип фильма «Луни Тьюнз», и наконец встречаемся с Волшебником, чьи иллюзорные атрибуты — гигантская голова, вспышки света — мешают нам (правда, недолго) разглядеть в нем черты сходства с Дороти. Он, как и Дороти, попал в страну Оз издалека; позднее выясняется, что он тоже из Канзаса. (В повести Волшебник явился из Омахи.) Оба они иммигранты, но, чтобы выжить в новой, незнакомой стране, выбирают разный образ действий. Дороти неизменно любезна, осторожна, благовоспитанна, «маленькая и тихенькая», в то время как Волшебник окружал себя громами и молниями, пыжился и произносил громкие речи, чем и проложил себе путь наверх — взлетел, так сказать, на собственноручно нагретом воздухе. Но Дороти убеждается в том, что одного смирения мало: Волшебник же, потерпев вторую неудачу со своим воздушным шаром, понимает, что на горячий воздух не всегда можно полагаться. Мигрант вроде меня не может не усмотреть в этих поворотах судьбы притчу о том, каково приходится нашему брату мигранту вообще.
Волшебник отказывается исполнить желания героев, пока они не добудут метлу Колдуньи, и с этого начинается предпоследний, не столь напряженный (однако же увлекательный и полный событий) эпизод фильма, который превращается на этой стадии в «бадди муви»[18], простую цепь приключений, а после того как Колдунья пленяет Дороти — в более или менее традиционную историю о спасении принцессы. После кульминации — столкновения с Волшебником страны Оз — действие фильма ненадолго провисает и остается вялым до нового пика напряжения — финальной схватки со Злой Колдуньей Запада, в конце которой Колдунья тает, «растет вниз», обращаясь в ничто. Эпизоду не хватает яркости — отчасти потому, что сценарист не сумел должным образом использовать Летучих Обезьян: они ничего собой не представляют, а можно было бы, скажем, на их примере показать, как вели себя Жевуны под властью Колдуньи Востока, пока не освободились благодаря упавшему домику Дороти.
(Интересная подробность: когда Колдунья посылает Летучих Обезьян схватить Дороти, она произносит слова, не имеющие совсем никакого смысла… Заверяя главную обезьяну, что жертва не окажет сопротивления, Колдунья говорит: Я послала вперед одну маленькую мушку, она их обезвредит. Но когда герои попадают в лес, мы больше ничего не слышим об этой мушке. Ее просто нет в фильме. Но она была. Строка диалога осталась от ранней версии фильма, она относится к вырезанной музыкальной интермедии, о которой я рассказывал выше. Маленькой мушке принадлежала прежде вполне законченная песенка, на съемку которой ушел целый месяц. И звалось это насекомое Джиттербаг.)
Однако прокрутим пленку вперед. Колдуньи нет. Волшебник разоблачен, но сразу после этого ему удается совершить поистине магический акт: он вручает спутникам Дороти дары, которых, как они думали, у них до сих пор не было. Волшебник тоже исчезает, причем без Дороти, — их планы нарушает Тотошка (кто же еще?). И вот Глинда говорит Дороти, что та должна понять, какая сила заключена в рубиновых туфельках…
ГЛИНДА: Что ты поняла?
ДОРОТИ: Если мне снова придет в голову пуститься за своей заветной мечтой, я не пойду далеко, разве что на свой задний двор. И если ее там не окажется, значит, я ее и не теряла. Правильно?
ГЛИНДА: Только и всего. А теперь волшебные туфельки вмиг перенесут тебя домой. Закрой глаза… три раза щелкни каблуками… и подумай про себя… нет на свете места…
Стоп! Стоп!
Как получилось, что концовка фильма, который самым ненавязчивым образом учит нас совершенствовать то, что у нас есть, развивать свои лучшие качества, концовка фильма, основанного на столь вдохновляющей идее, свелась к обычному расхожему назиданию? Неужели мы должны поверить, будто Дороти сделала после своих приключений только тот вывод, что ей не следовало пускаться в дорогу? Неужели нам нужно смириться, как отныне смирится Дороти с серым существованием под своим домашним кровом, признав: чего там нет, того она не теряла? Правильно? Прости, Глинда, нет, не правильно.
И, вернувшись домой, в черно-белый мир, с тетей Эм и дядей Генри, с грубыми механизмами, окружающими ее кровать, Дороти затевает свой второй бунт — не только против домашних с их покровительственным тоном, но и против сценаристов, против всего Голливуда с его сентиментальным морализаторством. Это был не сон, это было такое место, — кричит она жалобно. — Настоящее место, где живут! Неужели никто мне не поверит?
Ей поверили очень многие. Читатели Фрэнка Баума поверили ей, и благодаря их интересу к стране Оз Баум написал о ней еще тринадцать книг — как принято считать, последние хуже первых. После смерти писателя серию продолжили (еще слабее) другие авторы. Дороти, пренебрегшая «уроками» рубиновых туфелек, вернулась в страну Оз: зря старались жители Канзаса, а среди них тетя Эм и дядя Генри, изгнать «сны» из ее памяти (см. страшный эпизод с лечением электрошоком в диснеевском фильме «Возвращение в страну Оз»). В шестой книге из серии Дороти взяла тетю Эм и дядю Генри с собой и они все обосновались в стране Оз, где Дороти сделалась принцессой.
Таким образом, страна Оз стала наконец родным домом; воображаемый мир превратился в настоящий, и это происходит со всеми, потому что такова правда: если мы, полагаясь только на себя и то, что успели заработать, покидаем в один прекрасный день места своего детства и начинаем строить собственную жизнь, нам открывается подлинный секрет рубиновых туфелек, а он состоит совсем не в том, что «нет на свете места лучше родного дома». Скорее, «нет на свете такого места, как родной дом», за исключением, конечно, тех домов, которые мы сами для себя устроили или кто-то устроил для нас — в стране Оз (а она повсюду, куда ни посмотри), да и в любом другом месте, кроме того, откуда мы начали.
В месте, откуда начал я сам, я смотрел этот фильм глазами ребенка — глазами Дороти. Вместе с нею обижался, когда дядя Генри и тетя Эм, занятые скучными взрослыми подсчетами, от нее отмахивались. Как все взрослые, они отодвигали на задний план самое для Дороти важное — беду, грозившую Тотошке. Вместе с Дороти я сбежал и потом вернулся. Обнаружив, что Волшебник на самом деле притворщик, я был потрясен, но мои чувства были чувствами ребенка, у которого рушится вера во взрослых. Может, я испытал и более глубокое чувство, которое не способен выразить словами; может, во мне уже стали зарождаться подозрения относительно взрослых, и тут они подтвердились.
Ныне я вновь смотрю этот фильм в качестве взрослого, то есть с неправой стороны. Я принадлежу к племени несовершенных родителей, не умеющих прислушиваться к словам детей. У меня нет больше отца, теперь я сам отец и мой удел — неспособность оправдать чаяния ребенка. И в этом последний и самый страшный урок фильма: существует заключительный, неожиданный для нас ритуал посвящения. В конце, переставая быть детьми, мы все превращаемся в магов, не владеющих магией; уязвимых заклинателей, на стороне которых одна лишь простая человечность.
Притворщики — вот кто мы теперь такие.
Апрель года. Перев. Л. Брилова.В году «Лучшими молодыми романистами Британии» были названы двадцать писателей, а именно: Мартин Эмис, Пэт Баркер, Джулиан Барнс, Урсула Бентли, Уильям Бойд, Бучи Эмечета, Мэгги Джи, Кадзуо Исигуро, Алан Джадд, Адам Марс-Джонс, Иэн Макьюэн, Шива Найпол, Филип Норман, Кристофер Прист, Салман Рушди, Клайв Синклер, Лиза Сент-Обен де Теран, Грэм Свифт, Роуз Тремейн и А. Н. Уилсон. Примечательно отсутствие Брюса Чэтвина и Тимоти Мо.
Спустя десять лет я участвовал в составлении второго подобного списка. В итоге были отобраны: Иэн Бэнкс, Луи де Берньер, Энн Биллсон, Тибор Фишер, Эстер Фройд, Аллан Холлингхерст, Кадзуо Исшуро, Э. Л. Кеннеди, Филип Керр, Ханиф Курейши, Адам Лайвли, Адам Марс-Джонс, Кандия Макуильям, Лоуренс Норфолк, Бен Окри, Кэрил Филлипс, Уилл Селф, Николас Шекспир, Хелен Симпсон и Жанетт Уинтерсон.
В пятницу 8 января года Билл Бьюфорд, редактор журнала «Гранта», позвонил в газету «Санди таймс» с тем, чтобы сообщить имена двадцати писателей, включенных во второй список «Лучшие молодые романисты Британии». Как и другие арбитры — романистка и критик Антония С. Байетт[19], Джон Митчинсон (представитель книжной сети «Уотер-стоун») и я, — он не скрывал волнения. Все мы гордились составленным списком и не сомневались, что читатели вместе с нами порадуются знакомству со столь многими новыми яркими авторами, исполненными творческого энтузиазма и уверенности в своем таланте. Судя по расхожим толкам умников о состоянии мировой литературы, нынешнее писательское поколение никуда не годилось. Как отрадно, думалось нам, что мы сумели оспорить этот вердикт.
В воскресенье 10 января газета «Санди таймс» (редакция заверила нас в своей поддержке, и потому ей было предоставлено исключительное право на опубликование списка) напечатала статью исполняющего обязанности литературного редактора Гарри Ричи, равнозначную почти что фетве[20]. В статье проводилось неблагоприятное для нашего списка сравнение с первым списком «Лучшие молодые романисты Британии», обнародованным в году. Утверждалось также, что «реклама способна дать противоположный результат — выявить отсутствие литературного дара». Цитировались высказывания таких присяжных насмешников, как Джули Бёрчилл и Кингсли Эмис, назвавших список «чушью собачьей», и делалась попытка перетолковать нейтральные замечания Мартина Эмиса, превратив их в еще один враждебный выпад. Написание этой статьи было отталкивающе неблагородным поступком человека, чья профессия должна определяться любовью к писательству и готовностью отстаивать честь достойнейших дебютантов. Позднее, припертый мной к стенке, Ричи признался, что не знаком с творчеством и половины авторов, включенных в список.
Сравнение со списком года неправомерно, поскольку необходимо помнить, в какой стадии творческого развития находились к тому времени перечисленные авторы. К лету го Мартин Эмис еще не опубликовал «Деньги», «Лондонские поля» и «Стрелу времени». Иэн Макьюэн — «Дитя во времени», «Невинного» и «Черных собак». Джулиан Барнс — «Попугая Флобера», «Историю мира в 10 ½ главах» и «Дикобраза». Уильям Бойд еще не выпустил свой «прорывный» роман — «Новые признания». Роуз Тремейн не напечатала «Реставрацию», Грэм Свифт — «Землю воды»; у Адама Марс-Джонса в свет вышел только один сборник рассказов. Кадзуо Исигуро еще не был автором романов «Художник зыбкого мира» и «Остаток дня», который принес ему Букеровскую премию. Лучшим произведениям Пэта Баркера пока только предстояло увидеть свет, так же как и романам Клайва Синклера.
Короче говоря, названные авторы составляли группу в высшей степени многообещающих писателей: они уже сумели чего-то достичь, а впереди их ожидало большое будущее — точь-в-точь как молодых романистов из списка года. В первом перечне числился один лауреат премии Букера, во втором — два, помимо целого ряда лауреатов премий Сомерсета Моэма, Джона Ллевеллина Райса, Бетти Траск и премии «Уитбред». Собственно, никто из писателей, включенных в список года, еще не обзавелся широкой и преданной читательской аудиторией, хотя у некоторых из и их она начинала формироваться: у романистов из списка года: Иэна Бэнкса, Кадзуо Исигуро, Бена Окри, Жанетт Уинтерсон, Филипа Керра (он новатор в жанре триллера, мне до того неизвестный) и Ханифа Курейши — множество поклонников.
Верно, что кое-какие имена из нашего перечня большинству читателей вряд ли знакомы. В том числе лучшие, вызывающие горячий интерес авторы. Мне представляется крайне удивительным, что писатель, обладающий таким повествовательным напором и блестящим комическим даром, как Луи де Верньер, столь мало известен — притом что он лауреат премии Содружества наций. Другой сюрприз — Тибор Фишер: его первый роман, завоевавший премию Бетти Траск, — «Хуже некуда» — тонкий трагикомический шедевр; это книга о Венгрии года (Фишер по происхождению венгр), показанной через восприятие команды баскетболистов, путешествующих по стране в голом виде. Эстер Фройд также заняла вполне заслуженное место в списке благодаря своему первому роману, «Омерзительный Кинки», получившему массу хвалебных отзывов.
Романы двух писателей, которых я ранее не читал, поразили меня дерзостью замысла, эрудицией и мастерством. «Словарь Ламприера» Лоуренса Норфолка, обратившегося к богатой и недостаточно освещенной теме (история Ост-Индской компании), — блистательное достижение в области языка и формы. (О Британской Индии писало множество беллетристов, однако произведений, посвященных раннему периоду правления Ост-Индской компании, раз-два и обчелся.) Роман Норфолка временами заставляет вспомнить о шедевре нидерландской литературы, посвященном колониальной торговле, — о «Максе Хавеларе» Мультатули[21]. А грандиозная дистопия (антиутопия) Адама Лайвли «Электрическое тело пою»[22] представляет собой сложный и богатейший по содержанию роман идей, о каком приходилось только мечтать.
Видя, как столь многообразный перечень романистов с ходу отвергается людьми, которые попросту не удосужились прочитать их книги, испытываешь отчаяние перед натиском нигилистической культуры, нас окружающей. Неужто нам не хватает великодушия для того, чтобы дать шанс этим книгам и их авторам? Неужто мы не способны выдвинуть эти произведения на авансцену — пускай совсем ненадолго, прежде чем отправлять их в макулатуру?
Наши оппоненты заявляют, что, мол, к сорока годам писатель должен иметь за плечами некий серьезный триумф. Как насчет «Остатка дня», «Осиной фабрики», «Библиотеки при бассейне», «Будды из пригорода», «Голодной дороги», «Страсти»?[23] Утверждают, будто молодые писатели из нашего списка внимания не заслуживают. Однако Фишер, Фройд и Николас Шекспир по праву стали лауреатами премий, а Уилл Селф уже сделался культовой фигурой.
Действительно, кое-кто из отобранных нами писателей только-только дебютирует, как, например, Элисон Луиза Кеннеди, чье творчество проникнуто гуманностью и человеческой теплотой, которые так востребованы в наши суровые времена; писательница наделена искусством развертывать многослойное повествование и доводить его до ошеломляющей развязки — полностью оправданной и ничуть не надуманной.
Весомость нашему списку придает и то, что в него не вошли очень многие из высоко ценимых писателей; Адам Торп, Роберт Маклайэм Уилсон, Роуз Бойт, Лесли Глейстер, Роберт Харрис, Александер Стюарт, Д. Дж. Тейлор, Ричард Райнер, Дэвид Профьюмо, Шон Френч, Джонатан Коу, Марк Лоусон, Гленн Паттерсон, Дебора Леви. Я лично искренне сожалею о том, что в список не удалось включить таких талантливых начинающих авторов, как Тим Пирс, чей превосходный первый роман «Вместо опавших листьев» привносит штрихи Макондо в сельский пейзаж Девоншира жарким летом года; как Надим Аслам, автор романа о современном Карачи «Сезон дождевых птиц», значительно более удачного, чем его название; а также Ромеш Гунесекера, первый сборник рассказов которого — «Луна морского черта» — свидетельствует о становлении замечательного писательского таланта.
В наш список вошли двадцать молодых писателей; по нашему мнению, они — лучшие. Об именах можно спорить: кого следовало бы включить, кого исключить, но, ради всего святого, давайте же предоставим им шанс.
Если вы одолеете две сотни романов или около того, то начнете находить некие общие для них темы и тенденции. В какой-то момент я сказал, что, если мне попадется в руки еще одно сочинение о юной девушке на пороге первой менструации, я сорвусь на крик. (А. С. Байетт отметила, что лучший роман на эту тему написан мужчиной — Тимом Пирсом, хотя повествование ведется от лица женщины.) Насилия море разливанное, порнографии хоть отбавляй, надругательство над женщиной — общее место; иные опусы начинались приблизительно так: «Она сидела напротив меня у телефона, а я прикидывал, как она будет выглядеть, если ей жахнуть по лицу топором»; попался и короткий, но тошнотворный роман-отмщение Хелен Захави о насилии, совершаемом над мужчинами.
Встречались исповеди слюнтяев. «Изнывая от скуки, я служил клерком в небольшом провинциальном городке, — гласила первая фраза, — но потом встретил поистине восхитительного калеку-гея, и тогда для меня открылся целый мир, до того мне неведомый». (Я пародирую, но только слегка.) Образовался и настоящий свод шотландских романов, написанных подражателями Келмана[24], персонажи которых несут нецензурщину и сыплют названиями мелких панковских банд. Имелся, конечно, и Недоредактированный Роман. Помнится, действие происходило в е годы, а персонаж-коммунист перевирал даже фамилии Баадера (Бадер) и Майнхоф (Майнхофф)[25]. Многие пассажи выглядели так, словно взгляд редактора на них вовсе не останавливался.
А если говорить серьезно (быть может, именно поэтому столько всякой чепухи несли о потерянном поколении), то, оглядывая панораму современной прозы, нетрудно увидеть опустошительный результат правления Тэтчер. Многие авторы писали, не питая никаких надежд. Они утратили всякую способность дерзать, всякое желание бороться с миром. В своих книгах они описывали крохотные кусочки действительности, незначительные обрывки жизненного опыта: некий микрорайон, мать, отца, потерю работы. Лишь очень немногие отваживались или хотя бы находили в себе силы отхватить от мироздания солидный кусок и основательно в него вгрызться. Очень немногие пускались в эксперименты — языковые или формальные. Все прочие отупели, а оттого и перья у них затупились.
(А затем, что еще хуже, расплодилась молодая аристократия, «ура-Генри» и «Слоун-Рейнджеры»[26], явно считавшие, что настала пора романов о яппи, о попивании коктейлей «Беллини» (сухое игристое и персиковое пюре) и прозы в духе «да-да, о’кей». Ненасытный аппетит к герцогствам и загородным домам не знал меры.) Было ясно, что выпускается слишком много книг; что слишком большое число писателей получили доступ к печатному станку безо всякого на то основания; что слишком многие издатели взяли курс на публикацию чего ни попадя исключительно ради товарооборота, в надежде на случайное попадание в цель.
Когда общая картина столь безрадостна, совсем нетрудно упустить качественный материал. Я согласился войти в судейскую коллегию по отбору «Лучших молодых романистов Британии», поскольку мне самому хотелось разобраться, существует ли нечто стоящее в этой области. На мой взгляд, существует. Мы четверо работали с предельным напряжением: читали, перечитывали, обсуждали, спорили. Это было упоительное занятие — без малейшего налета раздраженности, и я надеюсь, что мы сослужили полезную службу — не только отобранным авторам, но и читателям. Надеюсь, представленный нами список хотя бы отчасти поспособствует возрождению той волнующей атмосферы, какая окружала художественную прозу десять — пятнадцать лет тому назад.
В прошлом один из моих школьных учителей увлекался переложением на английский язык эпиграмм Марциала[27]. Помню только одну; в ней Марциал обращается к критику, все помыслы которого устремлены исключительно в прошлое:
Тебе любезна старина, А юность безразлична. Так что, я должен опочить,Чтоб ты изрек: «Отлично!»?
Январь года. Перев. С. Сухарев.В последний раз я навестил Анджелу Картер за несколько недель до ее смерти: она настояла, чтобы нам принесли чай — несмотря на то, что испытывала сильные боли. Сидела она прямо, глаза ее лучились, голова была запрокинута, как у попугая, губы насмешливо кривились; она охотно предалась обычному за чайным столом обмену свежими сплетнями, говорила едко, с напором, не чураясь и крепкого словца.
Вот такой — язвительной и прямодушной — она была всегда. Однажды, когда я разорвал связь, которую Анджела не одобряла, она объявила мне по телефону: «Ну и ладно. Зато теперь со мной вы будете видеться куда как чаще». И вместе с тем предупредительной и гостеприимной она была настолько, что ради традиционного чаепития могла пересилить жесточайшую физическую муку.
Близость смерти Анджелу прямо-таки бесила, однако у нее нашлось одно утешение. Она оформила страховой полис на «громадную» сумму незадолго до того, как у нее обнаружили рак. Перспектива того, что страховая компания обязана будет, несмотря на скромный взнос, озолотить ее «мальчиков» (мужа Марка и сына Александра), невероятно ее восхищала; она так вдохновилась сольной партией злорадного торжества в этой черной комедии, что не разделить с ней ее веселье было невозможно. Анджела тщательно распланировала собственные похороны. Мне поручалось прочесть стихотворение Марвелла «Капля росы». Для меня это стало неожиданностью. Анджела, которую я знал, всегда была самой нерелигиозной из женщин — склонной к непотребному осмеянию, неизменно готовой к издевке безбожницей; а тут ей захотелось, чтобы размышления Марвелла о бессмертии души произнесли вслух над ее мертвым телом («…той капли и того луча, / Излитого из вечного ключа»). Что это было — сюрреалистическая шутка напоследок, типа «Слава богу, я умираю атеисткой», или же выражение пиетета перед возвышенно-символическим языком поэта-метафизика Марвелла со стороны писательницы, чей собственный излюбленный стиль также отличался высоким тоном и был перенасыщен символами? Нужно отметить, что в стихотворении Марвелла не обнаруживается никакого иного божества, кроме «Всемогущего Солнца». Возможно, Анджела, сама неизменно источавшая свет, обращалась к нам при окончательном расставании с просьбой вообразить, как она растворяется в «славе» этого всесильного ослепительного света; проще говоря, как художник — малая частица искусства — сливается с родной стихией.
Но писательницей Анджела была слишком своеобразной, слишком страстной для того, чтобы личность ее исчезла так запросто: то сдержанной, то неистовой; то причудливой, то обыденной; то утонченной, то примитивной; то педантичной, то разнузданной; то затворницей, то общественницей; то царственно-пышной, то сугубо мрачной. Ее романы не похожи ни на чьи другие — от транссексуальной колоратуры в «Страстях новой Евы» до мюзик-холльной вечеринки в «Умных детях»; однако лучшее, на мой взгляд, из того, что она создала, это ее рассказы. В романе ее характерный голос — эти сумбурные, словно окутанные клубами опиума модуляции, перебиваемые суровыми или комическими диссонансами; это переливающееся то подлинным, то фальшивым алмазным блеском смешение избыточной роскоши и откровенного вздора — иногда может показаться утомительным. В рассказах же она способна налететь, поразить и тут же — не успеешь оглянуться — упорхнуть…
Картер вступила на литературную стезю почти полностью сформировавшимся автором: ее ранний рассказ «Весьма и весьма знатная дама и ее сын у себя дома» уже изобилует чисто картеровскими мотивами. Здесь и приверженность к готике, и любовь к сочному языку и утонченной культуре — наряду с тягой к низменным физиологическим подробностям: шелест опадающих лепестков розы подобен пуканью голубей, отец пахнет лошадиным навозом, а кишки названы «главными уравнителями». Здесь личность подается театрально — благоухающая духами, томная, эротичная, развращенная; очень похожая на крылатую женщину Феверс, героиню ее предпоследнего романа «Ночи в цирке».
Другой ранний рассказ — «Викторианская небывальщина» — демонстрирует свойственное Картер пристрастие к глубинным языковым изыскам. Этот удивительнейший текст (некая смесь «Бармаглота» Льюиса Кэрролла и набоковского «Бледного огня») эксгумирует прошлое небывалым способом — извлекая из небытия давно умершие слова: «На каждой хавире и хазе громщики, чермушники, ширмачи, подпырщики, щипачи, отвертники, скокари и тихушники с кнопарями из пекарни шарашат, оттыривают и офоршмачивают»[28].
Несомненно, ранние рассказы Картер внушают только одно: писательница не заезженная рядовая кляча, нет, это ракета, крутящееся огненное колесо. Недаром свой первый сборник рассказов она назовет «Фейерверки».
Ряд рассказов из сборника «Фейерверки» посвящен Японии: эта страна с ее педантичной чайной церемонией и мрачной эротикой ранила и провоцировала воображение Картер. В рассказе «Сувенир из Японии» она выстраивает перед нами вереницу изысканных японских образов. «История Момотаро, рожденного из персика». «Зеркала отнимают у комнат уют». Для рассказчицы ее японский любовник — сексуальный объект, наделенный пухлыми губами: «Мне хотелось бы его забальзамировать… чтобы смотреть на него не отрываясь и чтобы он никуда не мог от меня деться». Любовник, во всяком случае, красив; самой же рассказчице — ширококостной, какой она видит себя в зеркале, — смотреть на себя неуютно. «В универмаге висели платья с этикетками: „Только для юных девушек с изящной фигурой“. Глядя на них, я ощутила себя великаншей вроде Глюмдальклич»[29].
В рассказе «Плоть и зеркало» утонченно-эротическая атмосфера еще более сгущается, приближаясь к стилизации (японской литературе свойственно такое тяготение к накаленным порочным страстям) — с той оговоркой, что Картер видит происходящее насквозь, ни на минуту не прекращая самоанализа. («Разве я не одолела восемь тысяч миль в поисках климата, где для меня нашлось бы вдоволь истерии и страданий?» — задает вопрос повествовательница; в «Улыбке зимы» еще одна безымянная рассказчица предостерегает нас: «Не подумайте, будто я не понимаю, что делаю», а затем подвергает свою историю разбору с проницательностью, которая спасает — наделяет жизнью — то, что иначе оставалось бы простым монотонным аккомпанементом. Холодный душ интеллекта нередко приходит Анджеле Картер на выручку, когда ее воображению угодно чересчур разыграться.)
В неяпонских рассказах Картер впервые вступает в мир вымысла, который сделается для нее родным. Брат с сестрой заблудились в чувственном и недобром лесу, где у деревьев есть груди, а сами они кусаются. Там яблоня — древо познания — учит не добру и злу, а кровосмесительной страсти. Инцест — постоянная тема Картер — вновь всплывает в рассказе «Прекрасная дочь палача»: действие происходит в унылой горной деревушке (наиболее типичная для Картер дислокация): там, как говорится в рассказе «Оборотень» из сборника «Кровавая комната», «холод на улице, холод в сердцах». В окрестностях этих картеровских деревушек слышится волчий вой и постоянно случаются различные превращения.
Другая страна Картер — ярмарочная площадь, мир дешевых аттракционов, гипнотизеров, шарлатанов, кукольников. В рассказе «Любови леди Пурпур» этот замкнутый в себе цирковой мирок переносится в еще одну горную среднеевропейскую деревушку, где самоубийц принимают за вампиров (гирлянды чеснока, осиновый кол в сердце), а настоящие колдуны «совершают в лесу древние чудовищные обряды». Как и во всех ярмарочных рассказах Картер, «гротеск здесь в порядке вещей». Леди Пурпур — садомазохистская госпожа-марионетка — олицетворяет собой вывод моралиста: начав свою карьеру проституткой, она превращается в куклу, поскольку ее «дергает за ниточки Похоть». Леди Пурпур — сексапильно-женское и смертоносное подобие Пиноккио, наряду с метаморфной женщиной-кошкой из рассказа «Хозяин» она принадлежит к множеству смуглых (и светловолосых) дам с «ненасытными аппетитами», к которым Картер столь неравнодушна.
Во втором сборнике рассказов — «Кровавая комната» — эти необузданные дамы наследуют литературные владения Картер.
«Кровавая комната» — ее шедевр, книга, в которой напряженный, горячечный стиль идеально соответствует требованиям повествований. (Лучшее представление о приземленной Картер, доступной читателю, дадут «Умные дети», но, невзирая на всю залихватскую комедийность ее последнего романа, призванного «освежить в памяти Шекспира», наиболее долговечным из ее произведений останется, вероятнее всего, «Кровавая комната».)
Начало заглавной новеллы, давшей название сборнику и по объему близкой к повести, напоминает классическое представление парижского театра ужасов «Гран-Гиньоль»: невинная невеста, многократно женатый муж-миллионер, уединенный замок на зыбком берегу, потайная комната с неведомыми ужасами. Беспомощная девушка и безупречно воспитанный, декадентствующий кровопийца — первая вариация Картер на тему «Красавица и Чудовище». Не обошлось и без феминистского трюка: вместо немощного отца, ради спасения которого Красавица в волшебной сказке соглашается отправиться к Чудовищу, здесь перед нами предстает непреклонная мать, спешащая к дочери на выручку. Мифологический сюжет о Красавице и Чудовище талант Картер превращает в данном сборнике в метафору, за которой стоит несметное разнообразие приманок и опасностей, связанных с сексом. Победу одерживает то Красавица, то Чудовище. В рассказе «Женитьба мистера Лайона» именно Красавица сохраняет жизнь Чудовищу, тогда как в другом — «Невеста Тигра» — она эротически преображается в изысканное животное: «…и каждый взмах его языка слой за слоем сдирал с меня кожу — все наслоения, которые накопились за мою жизнь в том мире, — оставляя лишь нарождающуюся патину золотистых шерстинок. Мои серьги снова обратились в капли воды… и я стряхнула их со своей великолепной шкуры»[30]. Словно бы лишается девственности все тело Красавицы целиком и, претерпевая метаморфозу, становится новым инструментом страсти, тем самым открывая ей доступ в новый («животный» в том же смысле, что духовный, а равно и тигриный) мир. В рассказе «Лесной царь» примирения между Красавицей и Чудовищем, однако, не происходит. Ни избавления, ни подчинения — здесь нет ничего, кроме мести.
Сборник включает в себя и многие другие старинные сюжеты мифологического плана: объединяет их лежащая в основе всех без исключения рассказов тема любви и крови, неизменно существующих бок о бок. В рассказе «Хозяйка дома любви» любовная страсть и кровожадность слиты воедино в образе вампирши: Красавица становится устрашающим Чудовищем. Новелла «Дитя снега» переносит нас в сказочную область белого снега, черных птиц и алой крови, где желания графа являют на свет девушку с белой кожей, алыми губами и черными волосами: однако наделенная современным воображением Анджела Картер прекрасно осведомлена, что на всякого графа найдется своя графиня, которая не потерпит соперницы — даже если ту создала фантазия. Битва полов происходит и между женщинами.
Выход на сцену Красной Шапочки довершает блестящий, заново переосмысленный Анджелой Картер синтез Kinderund Hausmaerchen[31]. Здесь нам предлагают радикально новую, ошеломляющую догадку, что на самом-то деле Волк не кто иной, как Бабушка (рассказ «Оборотень»); или же подсказывают не менее шокирующее предположение, что девушка (Красная Шапочка / Красавица) вполне может быть такой же аморальной дикаркой, как и Волк / Чудовище, и что она способна одолеть Волка силой своей хищной сексуальности, звериной эротичности. Это составляет суть рассказа «Братство волков»; одноименный фильм, поставленный Нилом Джорданом по мотивам нескольких рассказов Картер, сюжет которых так или иначе связан с волками, заставляет сожалеть о том, что Анджела не написала на эту тему полноформатного романа.
В рассказе «Волчица Алиса» происходят завершающие метаморфозы. Вместо Красавицы — два Чудовища: каннибал герцог и девушка, взращенная волками, которая считает себя волчицей, а по достижении зрелости познает самое себя через тайну собственной кровавой комнаты, через менструацию. Через кровь и образы, которые она видит в зеркалах, лишающих дом уюта.
Постепенно величие гор навевает скуку… Он обратился к горе лицом и долго не отводил от нее взгляда. Он прожил в горах четырнадцать лет, но еще никогда не смотрел на них глазами постороннего человека…
…Прощаясь с ними, он уже видел, как они превращаются всего лишь в живописный пейзаж, в красивую декорацию для старинной деревенской сказки не то о ребенке, вскормленном волками, не то о волчатах, выпестованных женщиной.
Прощание Анджелы Картер с горной страной в концовке ее последнего рассказа на волчью тему — «Петер и волк» в сборнике «Черная Венера» — означает, что она, подобно своему герою, «устремилась вперед, в иную историю».
В этом, третьем, сборнике рассказов есть еще од на из ряда вон выходящая фантазия — медитативная вариация на тему «Сна в летнюю ночь», которая предвещает (и превосходит по уровню) эпизод в романе «Умные дети». Здесь экзотичность языка Картер достигает высшей точки; назовем хотя бы «бризы, сочные, как плоды манго, обласкивающие поэтическими мифами Коромандельский берег в далеком-далеком порфирно-лазурном Индийском океане». Но, как обычно, присущий писательнице саркастический здравый смысл резко возвращает сюжет обратно на землю, прежде чем он успевает растаять в воздухе вместе с изысканным колечком дыма. Этот сказочный лес «ничуть не Афины… расположенный в центральных графствах Англии, возможно недалеко от Блетчли», — сырое, заболоченное место, где все феи страдают насморком. В довершение всего к началу повествования лес этот вырубили с тем, чтобы проложить автостраду. Изысканной фуге Картер на шекспировские темы придает особенный блеск отмеченная ею разница между лесом из «Сна в летнюю ночь» и «мрачным колдовским бором» сказок братьев Гримм. Бор, недвусмысленно напоминает нам Картер, полон жути; заблудиться в нем — значит стать жертвой ведьм и чудовищ. А вот в лесу вы «умышленно сбиваетесь с тропы», там нет волков и чаща «благосклонна к любовникам». Различие между английской и немецкой волшебной сказкой проведено здесь безупречно и впечатляюще.
По преимуществу же, однако, рассказы из сборника «Черная Венера» и последовавшего за ним — «Американские призраки и чудеса Старого Света» — оставляют вымышленные миры в стороне; ревизионистское воображение Картер обратилось к реальности, рисование портретов занимает ее теперь больше, нежели простое повествование. Лучшие произведения в этих поздних сборниках — именно портреты: портрет чернокожей любовницы Бодлера Жанны Дюваль, портрет Эдгара Аллана По; в двух рассказах фигурирует Лиззи Борден — сначала задолго до того, как она «взялась за топор»[32], а затем в день преступления, причем этот день описан с дотошной точностью и предельным вниманием к деталям: немалую роль играют здесь такие подробности, как влияние на психику чрезмерно тяжелой и неудобной в жару одежды и поданной на обед дважды разогретой рыбы. За всем этим гиперреализмом слышится, впрочем, отзвук «Кровавой комнаты»: Лиззи свершает кровавое деяние, а у нее как раз началась менструация. Она сама истекает кровью, в то время как ангел смерти уселся в ожидании на коньке крыши. (И вновь, как и в случае с рассказами волчьей тематики, читатель жаждет большего — объемистого романа о Лиззи Борден, который мы уже никогда не увидим.)
Бодлер, Эдгар По, «Сон в летнюю ночь» Шекспира, Голливуд, пантомима, волшебная сказка — Анджела Картер открыто указывает на свои источники, поскольку деконструирует их, переворачивает и разрушает. Берет то, что нам хорошо известно, перекраивает, а из лоскутов сметывает нечто новое на свой неподражаемо саркастический и вместе с тем куртуазный манер. Под ее пером Золушка, которой возвращено первоначальное имя — Замарашка, с рубцами от ожогов на лице, становится героиней истории, где жуткие увечья причинены материнской любовью; драма «Нельзя ее распутницей назвать» Джона Форда превращается в фильм, поставленный совершенно другим Фордом; вскрываются потайные природные свойства персонажей пантомимы.
Анджела Картер разбивает для нас старый сюжет, словно яйцо, — и отыскивает внутри новый, сиюминутную историю, какую нам и хочется услышать.
Совершенных писателей не бывает. Проволока, на которой балансирует Картер, натянута над болотом изощренности, над зыбучими песками игривости и приторности; и, спору нет, порой она туда срывается; местами повествование отдает дешевым балаганом; в иные из ее пудингов, как не станут отрицать даже самые пламенные ее поклонники, яиц вбито немерено. Слишком часто прибегает она к слову «злокозненный», к обороту «богат как Крез» и налегает на порфир и ляпис-лазурь, чтобы это могло понравиться определенного сорта пуристам. Однако вот чудо: гораздо чаще Картер все это преодолевает, выделывает безукоризненные пируэты, не поскользнувшись, или жонглирует, не роняя мяча.
Какую бы напраслину ни возводили на нее досужие борзописцы, поборники политкорректности, Анджела Картер оставалась предельно независимой, неповторимо своеобразной и самостоятельной писательницей; отвергаемая при жизни многими как маргинальная, культовая фигура, как экзотический, взращенный в оранжерее цветок, она вошла в число современных авторов, более всего изучаемых в британских университетах, — такой победе над господствующими в литературе вкусами она наверняка бы порадовалась.
До финиша Картер не дотянула. Как Итало Кальвино, как Брюс Чэтвин, как Реймонд Карвер, она ушла из жизни в полном расцвете творческих сил. Для писателя самая жестокая участь — уйти, не докончив фразы. Рассказы, собранные в этой книге, определяют меру нашей утраты. Но это также и наше сокровище, мы должны наслаждаться им и бережно хранить. Реймонд Карвер перед смертью (тоже от рака легких) якобы сказал жене: «Мы теперь не здесь. Мы теперь в Литературе». Мало кто на свете был скромнее Карвера, но произнес эти слова человек, который знал (и не единожды слышал от других), чего на самом деле стоят его произведения. Анджела при жизни услышала меньше заверений в ценности своего уникального творчества, но и она теперь тоже не здесь, а в Литературе — став тем лучом, что излит из вечного ключа.
Апрель года. Перев. С. Сухарев.В новом романе Ханаан аль-Шейх[33] «Бейрутский блюз» есть сцена, когда рассказчица, Асмахан, узнает, что ее дед, отвратительный старикашка, любитель оставлять синяки у женщин на груди, увлекся юной лолитой. Кто-то из членов семейства подозревает, что нимфетка Джухайна имеет виды на их наследство, однако Асмахан судит более великодушно и не столь банально: «Выбрав его, она просто выбрала прошлое, которое доказало свою подлинность в сравнении с бородатыми вожаками, громкими спорами, звоном оружия».
Печаль по прошлому разлита по всему «Бейрутскому блюзу» — печаль, чуждая сентиментальности. Прошлое — это борьба бабушки Асмахан за право на образование, но это еще и утрата сельских владений, захваченных вначале палестинцами, а потом местными головорезами: это Бейрут, некогда красивый, блестящий, космополитический город, а ныне скопище развалин, где засевшие наверху снайперы палят по женщинам в голубых платьях и себе подобным воякам, боящимся уханья совы. Юная Асмахан с детства поклонялась голосу Билли Холидей[34]. Теперь она пишет письма умершим друзьям, потерянной земле, возлюбленному, городу, самой войне — письма, которые сродни медленной, чувственной, печальной музыке. Теперь на деревьях за окнами Асмахан висит этот странный плод, а она сама превратилась в женщину, поющую блюз.
По словам Эдварда Саида, «в Ливане роман существует по большей части как доказательство собственной невозможности; он носит отпечаток или просто тождественен автобиографии (пример — необычно распространившаяся в Ливане женская проза), репортажу, литературной стилизации…» Как создавать литературу — сохранять ее хрупкую утонченность, упрямую индивидуальную своеобычность — в эпицентре взрыва? Отчасти на этот вопрос ответил своей блестящей повестью «Горка» () Элиас Хури, создавший сплав сказки, сюрреалистической прозы, репортажа, бытовой комедии и автобиографии. Ханан аль-Шейх, быть может лучшая представительница упомянутой Саидом женской прозы, автор нашумевших романов «История Захры» и «Женщины из песка и мирры», предлагает новое решение. Как упрочивающее начало поколебленного мироздания в ее прозе неизменно теплится неугасимый жар человеческих желаний. Исполненный меланхолической привлекательности образ сочинительницы писем Асмахан, истинной сладострастницы Бейрута, женщины, которая проводит долгие вечера за умащением своих волос, не признает сексуальных запретов и описывает свой эротический опыт и ощущения четко и подробно, — вот что делает роман произведением довольно дерзким, нарушающим суровые стандарты наших времен, когда на каждом шагу сталкиваешься с диктатом либо мечети, либо милиции.
Свое эпистолярное повествование Асмахан начинает и заканчивает письмами к старинной подруге Хайат, ныне живущей за границей; тема эмиграции — одна из сквозных в книге. (По воле Аллаха и произволу приверженцев насилия современная арабская литература все больше становится не только литературой об эмиграции, но и литературой эмигрантов.) Асмахан жалеет подругу, которая живет вдали от родных мест и скучает по ливанской еде; она относится едва ли не с презрением к возвратившемуся на родину писателю Джаваду, с его ехидными вопросами и замечаниями, к его роли вуайера, явившегося наблюдать действительность, которую она прожила. «Потом у него открылись глаза… газеты перестали давать обильную пищу для саркастических шуток; читая о бессмысленности происходящего, он испытывал чуть ли не физическую боль». Тут они с Асмахан сближаются, ей приходится выбирать между новой любовью и старой родиной, потому что Джавад намерен уехать из Бейрута. Ей тоже нужно думать об эмиграции. Быть может, ради любви Асмахан пойдет по стопам Хайат, своей подруги и родственной души, к которой она испытывала жалость с оттенком пренебрежения.
Было бы неправильно рассказывать, какой выбор сделала Асмахан; скажу только, что он был нелегким. Ее привязанность к Бейруту очень сильна, хотя в письме к Джилл Моррелл она сравнивает себя с заложниками.
Мой разум отныне мне не принадлежит… Я владею своим телом, но не владею, даже временно, землей, по которой ступаю. Что чувствуют похищенные? Быть насильственно разлученным со своим окружением, семьей, друзьями, домом, кроватью. Странным образом я умудряюсь убедить себя, что мне приходится еще хуже… Потому что я остаюсь на месте, но чувствую болезненную разобщенность с тем, что меня окружает; это мой город, но я его не узнаю.
Описание преображенного Бейрута у аль-Шейх чертовски выразительно. Здесь встречаются коровы, пристрастившиеся к марихуане, иранские вывески на лавках, деревья из пластиковых бутылок. Старинные названия улиц и площадей потеряли смысл, возникли новые. Есть палестинцы, говорящие языком Беккета: «Придется покончить самоубийством. Нет, я должен жить дальше», есть милиция и террористы, и есть Война. «Людей так и тянет вмешаться в любое столкновение, ставшее привычным… избавить себя от философствования, раздумий о загадках жизни и смерти, — пишет Асмахан. — Ты [Война] даешь им уверенность, что-то вроде спокойствия; люди с радостью в этом убеждаются и начинают играть в твою игру».
Что мне делать с этими мыслями? — мучается Асмахан, и, быть может, лучшим ответом служит ей наставление неукротимой бабушки: «Помни, кто мы такие. Заботься о том, чтобы кладовка и холодильник никогда не пустовали». Здесь, в лучшем своем романе, отлично переведенном на английский Кэтрин Кобем, Ханан аль-Шейх осуществляет этот акт вспоминания, присоединяя то, что воскресила память, к незабываемому образу разрушенного города. Эту книгу следует прочесть всем, кто хочет знать правду, скрытую за шаблонными телекартинками Бейрута, а также и всем тем, кому небезразлична правда вечная — единая для всех правда сердца.
Март года. Перев. Л. Брилова.Артур Миллер[35] прожил большую жизнь и написал о ней большую книгу — «Извивы времени», автобиографию, которая читается как один из великих американских романов, словно бы перед нами предстал повзрослевший Оджи Марч (персонаж Сола Беллоу[36]), долговязый еврейский драматург, который, по крылатому выражению Беллоу, «заявил о себе по-своему: кто первый постучится, тому первому откроют, причем порой стук этот вполне безобиден, порой — не вполне».
Во времена, когда многие литераторы и еще больше литературных критиков обратили взгляд внутрь себя, теряясь в зеркальных чертогах, Артур Миллер, твердо отстаивающий реальность реального и нравственную функцию литературы, снова выглядит не меньшим, чем в юности, радикалом. Свои усилия он называет «попыткой вооружить человечество против незаслуженных, случайных ударов судьбы». И добавляет: «История, однако, учит нас тому, что этим оружием может быть только нравственность. Увы».
Когда большой писатель достигает солидного возраста, у окружающих невольно возникает искушение превратить его в общественный институт, сделать памятником самому себе. Однако из каждой написанной Миллером страницы уясняешь вечно значимую истину. «Самая большая загадка человека, — пишет Миллер, — сводится, быть может, к тому, что нами руководят интересы клана и расы, которые чужды рассудку и поэтому способны в конечном счете погубить мир». Столь четко выраженная, эта мысль делает Миллера нашим безусловным современником, человеком, в той же мере принадлежащим нашему времени, сколь и прочим прожитым им временам. Фраза Вилли Ломана[37] «Я по-прежнему чувствую себя человеком временным» характеризует и всегдашнее ощущение самого Артура Миллера. «Желание двигаться, менять себя — или, возможно, талант быть современным человеком — даны мне как неотъемлемое условие существования». Временное и современное у Миллера едины, писатель показывает нам тождественность этих понятий.
Миллеру всегда был присущ дар изображать то, что в начальных ремарках «Смерти коммивояжера» названо «сном, возникающим из реальности». Внимательно присматриваясь, он обнаруживает чудеса, скрытые в обыденности. Миллер любит оживлять в памяти и воспроизводить средствами искусства несущественные мелочи — в это он вкладывает не меньше страсти, чем в формулирование важнейших моральных проблем современности. В его автобиографии перед нами проходит череда удивительных «камей», мужских и женских профилей: прадедушка, который соединял в себе «настоящую симфонию запахов — все его жесты пахли по-разному»: раввин, что украл бриллианты у старца, лежащего на смертном одре, и возвратил их лишь после того, как умирающий задал ему трепку: мистер Дозик, фармацевт, зашивший на столе у себя в аптеке ухо брату Миллера: школьный задира-поляк, который преподал Миллеру первые уроки антисемитизма; наконец, Лаки Лучиано[38] в Палермо — ностальгирующий по Америке, пугающе щедрый, так что Миллер стал опасаться, как бы не сгинуть в этом баньяновском[39] «болоте Чего-то из Ничего, откуда нет исхода».
В нынешние времена упадка редко кто поднимается до высот морали. Высоконравственных писателей можно сосчитать по пальцам. Миллеру, как будто, мораль дана от рождения, но он к тому же значительно усовершенствовал себя, поскольку умел учиться на своих ошибках. Подобно Понтеру Грассу, который вырос в окружении нацистов и после войны, узнав, что молился ложным богам, пережил духовный переворот, Миллер тоже вынужден был — и не единожды — пересматривать свои взгляды. Воспитанный в семье, где превыше всего ценили деньги, в шестнадцать лет он ознакомился с идеями марксизма и извлек из них вывод: «Истинное благо человека не имеет ничего общего с конкурентной системой, которую я почитал нормой, с взаимной ненавистью и обманом, присущими этой системе. Люди могут жить в обстановке братства и взаимной поддержки, не думая, как бы друг друга обхитрить». Позднее марксизм перестал казаться ему идеалом. «Мир марксистской мечты таит в себе предательство», — писал Миллер, а еще позже, после того как один югослав рассказал им с Лилиан Хеллман[40] о жестокостях советской власти, он, не щадя себя, признал: «Похоже, мы были дураками, ничего не понимающими в истории».
С тех пор он уже таковым не был. Сопротивляясь маккартизму, возглавляя Пен-клуб, борясь против цензуры, защищая преследуемых писателей в разных уголках земли, он вырос в выдающегося деятеля, которому мы ныне отдаем здесь дань почтения. Я горжусь тем, что, когда помощь потребовалась мне, Артур Миллер одним из первых возвысил голос в мою поддержку, и почитаю за честь выступить здесь сегодня и его поблагодарить.
Когда Артур Миллер говорит: «Каждое поколение должно заново изобрести свободу, тем более что всегда найдутся люди, которых она пугает», его слова подкрепляются жизненным опытом человека это проделавшего. Но прежде всего они подкрепляются его талантом, Артур, сегодня мы славим талант и человека, им наделенного. С днем рождения!
Октябрь года. Перев. Л. Брилова.На недавней конференции, посвященной столетию Ассоциации британских издателей, профессор Джордж Штайнер во всеуслышание провозгласил:
В наших романах чувствуется огромная усталость… Жанры возникают и деградируют: эпос, эпическая поэма, классическая трагедия в стихах. Моменты взлета сменяются упадком. Романы какое-то время еще будут сочиняться, однако нарастают поиски гибридных форм — того, что можно условно определить как документальную беллетристику… Какой роман способен сегодня успешно конкурировать с блестящим репортажем, с мастерским повествованием непосредственно с места события? <…>
Пиндар[41], насколько нам известно, был первым, кто сказал: Эти стихи станут песней, когда город, их заказавший, перестанет существовать. Его устами литература бросила смерти грандиозный вызов. Осмелюсь заметить, что произнести такое сегодня вряд ли решится даже величайший из поэтов… Главное, чем традиционно гордится литература (но какой же это чудесный повод для гордости!), состоит в утверждении: Я сильнее смерти. Я могу вести речь о смерти в поэзии, в драме, в романе, потому что я одержала над ней победу, потому что существование мое незыблемо. Теперь это уже недостижимо.
Итак, перед нами вновь — упрятанная под блистательно изысканным покровом риторики — та же самая избитая, хотя и с давних пор заманчивая тема — Смерть Романа. С ней профессор Штайнер сопрягает — для большей весомости — Смерть Читателя (или, по крайней мере, радикальную его трансформацию в некоего вундеркинда, некоего всезнайку); а также Смерть Книги как таковой (или, по крайней мере, радикальное ее преобразование в электронную форму). Несколько лет тому назад во Франции была возвещена Смерть Автора, профессор же Штайнер в процитированном выше некрологе, который усеял подмостки трупами почище финальной сцены «Гамлета», объявляет о Смерти Трагедии. Над грудами тел возвышается, впрочем, одинокая властная фигура непоколебимого Фортинбраса, перед которым все мы; авторы анонимных текстов; безграмотные читатели; дом Эшеров (то бишь издательская индустрия); Дания, в которой что-то подгнило (опять-таки издательская индустрия); да, собственно, и сами книги — должны склониться. Это, разумеется, фигура Критика.
Один выдающийся писатель совсем недавно также возвестил о кончине литературного жанра, незаурядным представителем которого сам является. В. С. Найпол[42] не только перестал писать романы — само слово «роман», по его признанию, вызывает у него дурноту. Как и профессор Штайнер, автор «Дома для мистера Висваса» чувствует, что роман пережил свой исторический момент, не выполняет более никакой полезной функции и будет вытеснен документальной прозой. Мистер Найпол (это никого не удивит) находится ныне на переднем краю истории, создавая эту новую, пост-романическую литературу[43].
Другой крупный британский писатель сказал следующее;
Вряд ли стоит напоминать, что в данный момент престиж романа чрезвычайно низок — настолько низок, что фраза «Романы я не читаю», еще десять лет тому назад произносившаяся с извинительной интонацией, сейчас неизменно произносится с гордостью… Роман, скорее всего, — если только лучшие литературные умы не испытают склонности к нему вернуться, — выродится в некую поверхностную, презираемую и безнадежно дегенеративную форму, наподобие современных надгробных памятников, или в представления Панча и Джуди.
Это написал Джордж Оруэлл в году. Похоже, литература (с чем профессор Штайнер, по сути, соглашается) вообще никогда не имела будущего. Даже «Илиада» и «Одиссея» получили вначале отрицательные рецензии. Хорошие книги всегда подвергались нападкам — в особенности со стороны не писавших их хороших литераторов. Даже при самом беглом взгляде на историю литературы обнаруживается, что ни один шедевр не был огражден от враждебных выпадов и ни одна писательская репутация не убереглась от уколов современников: Аристофан называл Еврипида «собирателем прописных истин… изготовителем жалких болванов»; Сэмюэл Пипс[44] находил «Сон в летнюю ночь» комедией «пресной и нелепой»; Шарлотта Бронте отвергала творчество Джейн Остин; Золя высмеивал «Цветы зла»; Генри Джеймс с пренебрежением отзывался о романах «Миддлмарч», «Грозовой перевал» и «Наш общий друг». Кто только не издевался над «Моби Диком»… После публикации «Мадам Бовари» газета «Фигаро» объявила, что «месье Флобер не писатель», Вирджиния Вулф назвала «Улисса» «непородистым», а «Одесский курьер» писал об «Анне Карениной» так: «Сентиментальная чепуха… Покажите хотя бы одну страницу, где содержалась бы некая идея».
Поэтому когда нынешние немецкие критики нападают на Понтера Гласса; когда нынешние итальянские литераторы, как пишет французский романист и критик Ги Скарпетта, «удивлены» тем, что Итало Кальвино и Леонардо Шаша получили широкое международное признание; когда канонада американской политкорректности обрушивается на Сола Беллоу; когда Энтони Бёрджесс тотчас после смерти Грэма Грина начинает принижать его творчество; когда профессор Штайнер с неизменной амбициозностью набрасывается не просто на отдельно взятых писателей, но на всю писательскую братию послевоенной Европы, то происходит это, по-видимому, из-за того, что все они повально заражены присущей культуре навязчивой идеей золотого века — подвержены периодически повторяющимся приступам желчной ностальгии по литературе прошлого, которая в свое время выглядела ничуть не лучше, чем выглядит сегодня литература современная.
Профессор Штайнер отмечает: «Стало почти аксиомой, что сегодня великие романы являются к нам с отдаленных окраин: из Индии, с Карибов, из Латинской Америки». Кое-кого, вероятно, удивит, что я выражу свое несогласие с таким противопоставлением истощенного центра жизнеспособной периферии. Отчасти мною движет убеждение, что подобная жалоба всецело порождена европоцентризмом. Только западноевропейский интеллектуал готов сокрушаться о судьбе всей художественной формы на том основании, что литературы, скажем, Англии, Франции, Германии, Испании и Италии перестали представлять наибольший интерес. (Не совсем ясно, относит профессор Штайнер Соединенные Штаты к центру или к отдаленной окраине: география такого архаичного и примитивного, «плоскоземельного» взгляда на литературу кажется довольно путаной. Мне, из моего угла, американская литература видится сохраняющей хорошую форму.) Какое имеет значение, откуда к нам являются великие романы, если они продолжают к нам являться? На какой такой плоской земле проживает наш почтенный профессор, с пресыщенными римлянами в средоточии и пугающе одаренными готтентотами и антропофагами, затаившимися по углам? Карта в голове профессора Штайнера — имперская карта, хотя европейские империи давно прекратили свое существование. Половина века, свидетельствующая, по мнению Штайнера и Найпола, об упадке романа, была также первым полувековым постколониальным периодом. Не в том ли дело, что возникает некий новый роман — роман постколониальный, роман децентрализованный, транснациональный, интерлингвальный, межкультурный; и в новом мировом порядке (или беспорядке) мы находим гораздо лучшее объяснение благополучия современного романа, нежели в несколько снисходительном гегельянском тезисе профессора Штайнера, согласно которому творческая активность «отдаленных окраин» объясняется тем, что это «области, находящиеся на более ранней стадии развития буржуазной культуры, в более раннем, более грубом и неопределенном состоянии».
Собственно говоря, именно прочность режима Франко, десятилетиями подавлявшего испанскую литературу, помогла обратить читательский взгляд на творчество замечательных писателей Латинской Америки. Так называемый латиноамериканский бум явился, соответственно, в той же мере следствием разложения старого буржуазного мира, сколь и якобы примитивной творческой активности мира нового. Более чем странной представляется характеристика древней изощренной культуры Индии как пребывающей в «более раннем и более грубом состоянии» по сравнению с культурой Запада. В Индии, с ее многочисленным коммерческим сословием, с разветвленной чиновничьей сетью, с бурно развивающейся экономикой, средний класс, один из солиднейших и наиболее динамичных в мире, существует едва ли не дольше, чем в Европе. Ни великая литература, ни широкая читательская аудитория для Индии ничем новым не являются. Новое — это выход на сцену одаренного поколения индийских литераторов, пишущих на английском языке. Новое в том, что «центр» соизволил обратить внимание на «окраину», поскольку «окраина» заговорила на множестве вариантов языка, гораздо более понятного Западу.
И даже картина исчерпавшей себя европейской литературы, обрисованная профессором Штайнером, по моему мнению, явным и очевидным образом искажена. Если называть лишь немногие имена, то за истекшие полвека нас одарили своими шедеврами Альбер Камю, Грэм Грин, Дорис Лессинг, Сэмюэл Беккет, Итало Кальвино, Эльза Моранте, Владимир Набоков, Понтер Грасс, Александр Солженицын, Милан Кундера, Данило Киш, Томас Бернхард, Маргерит Юрсенар. Всякий из нас может составить свой собственный список. Если добавить сюда писателей, проживающих за пределами Европы, становится ясно, что редко когда в мире наличествовала столь богатая плеяда выдающихся романистов, живущих и работающих в одно и то же время, и что готовность Штайнера — Найпола впадать в пессимизм не только депрессивна, но и прямо неоправданна. Если В. С. Найпол утратил желание (или способность) писать романы, это для нас потеря. Однако искусство романа, вне всякого сомнения, продолжит свое существование и без него.
На мой взгляд, никакого кризиса в искусстве романа нет. Роман — именно та «гибридная форма», которая столь вожделенна для профессора Штайнера. Отчасти социальное исследование, отчасти фантазия, отчасти исповедь. Такой роман расширяет границы познания и пересекает географические межи. Профессор Штайнер прав, однако, в том, что многие настоящие писатели успели стереть грань между фактами и вымыслом. Примером такого творческого смешения жанров может служить великолепная книга Рышарда Капусцинского о Хайле Селассие — «Император». Так называемый новый журнализм, явленный в Америке Томом Вулфом и другими, был откровенной попыткой похитить романные одежды, и в случае собственных произведений Вулфа — «Радикальный шик и Умельцы резать подметки на ходу» или «Ребята что надо» — эта попытка оказалась успешной и убедительной. Жанр «путевых заметок», расширив свои границы, пополнился книгами, содержащими глубокие культурологические размышления, такими как «Дунай» Клаудио Магриса или «Черное море» Нила Ашерсона. А на фоне столь блистательного небеллетристического tour de force[45], как «Брак Кадма и Гармонии» Роберто Калассо, где пересмотр греческих мифов приобретает напряженность и интеллектуальный азарт лучших образцов художественной прозы, можно только приветствовать появление новой разновидности насыщенного образностью эссе — или, вернее, возврат к энциклопедической непринужденности Дидро или Монтеня. Для романа все эти новые тенденции могут быть только желательны: никакой угрозы ему они не несут. Места хватит всем.
Несколько лет тому назад британский романист Уилл Селф опубликовал занятный рассказ под названием «Количественная теория безумия». В этом рассказе выдвинуто предположение, что общая сумма здравомыслия, отпущенная человечеству, определена как постоянная величина, а посему лечить сумасшедших бесполезно: если к кому-то рассудок и вернется, то где-то кто-то со всей неизбежностью лишится своего: это равносильно тому, как если бы все мы спали на кровати под одним одеялом, одеялом здравомыслия, однако размеры его были бы недостаточны для того, чтобы накрыться всем. Кто-то тянет одеяло на себя, и тогда с другой стороны чьи-то ноги высовываются наружу.
Идея — в высшей степени забавная — вновь находит свое выражение в смехотворных выкладках профессора Штайнера, которые он преподносит нам с совершенно серьезным видом: якобы в любой отдельно взятый момент существует некий определенный объем творческого потенциала, и в настоящее время соблазны кинематографа, телевидения и даже рекламы перетягивают одеяло творчества на себя, в результате чего лишенный покрова роман дрожит от холода в пижаме, пока вокруг царит культурная зима.
Уязвимость данной теории заключается в том, что она предполагает однородность всех художественных талантов. Если распространить этот тезис на область атлетики, то абсурдность его станет очевидной. Ряды бегунов на марафонскую дистанцию не поредеют от роста популярности спринтерских соревнований. Достижения прыгунов в высоту никак не соотносятся с числом выдающихся прыгунов с шестом.
Более вероятно, что возникновение новых художественных форм привлечет на творческую арену новые таланты. Мне известны лишь очень немногие великие кинорежиссеры, которые могли бы отличиться на поприще романа: это Сатьяджит Рей, Ингмар Бергман, Вуди Аллен, Жан Ренуар — пожалуй, и только. Сколько страниц блестящего сценарного текста Квентина Тарантино, сколько побочных реплик его гангстеров о поедании бигмаков в Париже сумели бы вы осилить, если бы все эти реплики не озвучили для вас Сэмюэл Джексон или Джон Траволта? Лучшие сценаристы именно потому лучшие, что мышление у них не романное, а визуальное.
Короче говоря, я куда меньше Штайнера обеспокоен угрозой для романа со стороны этих новейших высокотехнологичных форм. Возможно, что именно низкая технология процесса писания и послужит ему на благо. Средства художественного выражения, требующие огромных финансовых затрат и сложнейшей аппаратуры (фильмы, спектакли, музыкальные записи), становятся в силу этой зависимости легкой добычей для цензуры и контроля. Но созданное писателем единолично в кабинетном уединении бывает не под силу уничтожить и могучей власти.
Я солидарен с профессором Штайнером, когда он воспевает современную науку: «…сегодня именно она несет радость, несет надежду, вливает силы, внушает захватывающее ощущение открытия все новых и новых миров», однако этот прорыв научной мысли служит, по иронии судьбы, лучшим опровержением «количественной теории творчества». Идея о том, что потенциально великие романисты не реализовали свой талант, занявшись исследованиями в области ядерной физики или изучением черных дыр, столь же несостоятельна, как и представление, прямо ей противоположное: мол, гениальные писатели-классики (Джейн Остин или, к примеру, Джеймс Джойс) без труда могли бы, избрав иной род деятельности, стать Ньютонами или Эйнштейнами своей эпохи.
Подвергая сомнению качественную сторону современного романа, профессор Штайнер нас дезориентирует. Если в сегодняшней литературе и наблюдается какой-то кризис, то это кризис несколько иного рода.
Романист Пол Остер недавно мне признался: все американские писатели вынуждены согласиться с тем, что вовлечены в деятельность, которая в Штатах представляет интерес лишь для меньшинства — вроде любителей европейского футбола. Остеру вторит Милан Кундера, который в своем последнем сборнике эссе[46] сокрушается о «неспособности Европы отстоять и объяснить (терпеливо объяснить самой себе и другим) наиболее европейское из всех искусств — искусство романа: иными словами, растолковать и уберечь собственную культуру». «Дети романа, — утверждает Кундера, — отвергли искусство, которое их создало. Европа, общество, воспитанное на романе, отвергла самое себя». Остер говорит об утрате американским читателем интереса к жанру романа, Кундера — об утрате европейским читателем ощущения духовной связи с этой областью культурного наследия. Добавьте сюда созданный Штайнером образ безграмотного, одержимого Интернетом ребенка будущего, и тогда получается, что мы, возможно, говорим об утрате способности читать как таковой.
А возможно, и нет. Ибо литература — настоящая литература — всегда была достоянием меньшинства. Культурное значение литературы проистекает не из победы в состязании рейтингов, но из умения сообщить нам такие знания о нас самих, какие нельзя получить ни из какого иного источника. И названное меньшинство (готовое читать и покупать настоящие книги), по сути, никогда ранее не было многочисленнее, нежели сейчас. Проблема заключается в том, чтобы пробудить у этого меньшинства интерес к книгам. То, что происходит сейчас, свидетельствует не столько об исчезновении читателя, сколько о его замешательстве. В Америке в году вышло в свет свыше пяти тысяч новых романов. Пять тысяч! Истинным чудом было бы, если бы за год писалось пятьсот романов, пригодных для публикации. Крайне маловероятно, если бы пятьдесят из них оказались написанными хорошо. И уж поводом для вселенской радости стало бы, если бы пять из них — или хотя бы один! — претендовали на величие.
Издатели выпускают в свет избыточную продукцию по той причине, что в издательствах сплошь и рядом либо уволены хорошие редакторы, либо эта должность вообще упразднена, и защищенность на товарообороте вытеснила способность отличать хорошие книги от плохих. Слишком многие издатели, по-видимому, думают: пусть все решает рынок. Давайте-ка выпустим в свет то-то и то-то. Что-нибудь непременно да будет иметь успех. И вот книжные магазины — эту долину смерти — заполняют пять тысяч романов, а механизмы рекламирования обеспечивают прикрывающий огонь. Такой подход — самое настоящее самоубийство. Оруэлл в году писал (как видите, под солнцем нет ничего нового): «Роман спроваживают на тот свет криками». Читатели, неспособные продраться через тропические джунгли макулатурного чтива, приученные к цинизму позорно гиперболическими дифирамбами, которыми, как гирляндами, приукрашена каждая книга, капитулируют. Они покупают пару книг лауреатов ежегодных премий и еще, возможно, две-три книги авторов, имена которых им известны, и отступают в сторонку. Избыток книжной продукции и чрезмерная беззастенчивая реклама приводят к сокращению числа читателей. Дело не в том, что слишком большое количество романов обрушивается на кучку читателей, а в том, что слишком большое количество романов, по существу, читателей распугивает. Если публикация первого романа является, по выражению профессора Штайнера, «азартной ставкой против реальности», это по большей части происходит благодаря именно такому неразборчивому подходу, подобному беспорядочной стрельбе. В наши дни много говорят о новом, прагматическом духе финансовой беспощадности в издательском деле. Однако если мы в чем-то и нуждаемся, то в наивысшей редакторской беспощадности. Необходимо возвратиться к здравым суждениям.
Литературе угрожает и другая опасность, о которой профессор Штайнер умалчивает: это атака на интеллектуальную свободу как таковую, а без нее никакая литература существовать не может. Опасность эта отнюдь не нова. Опять-таки слова Джорджа Оруэлла, произнесенные в году, в высшей степени проницательны (надеюсь, мне простят достаточно пространную цитату):
В наше время идея интеллектуальной свободы атакуется с двух сторон. С одной стороны, теоретическими противниками, апологетами тоталитаризма [теперь это можно определить как фанатизм. — С. Р.], с другой — ее непосредственными практическими врагами, монополиями и бюрократией. В прошлом… идея бунтарства и идея интеллектуальной целостности сливались воедино. Быть еретиком — политическим, моральным, религиозным или эстетическим — значило отказываться идти против собственной совести.
[Теперь] опасное утверждение [сводится к тому, что] подобная свобода нежелательна и что интеллектуальная честность является формой антиобщественного эгоизма.
Противники интеллектуальной свободы неизменно пытаются выдать свою позицию за призыв к самоограничению, противопоставляемому индивидуализму. Писателя, который отказывается торговать своим мнением, упорно клеймят как чистой воды эгоиста. Его обвиняют либо в желании затвориться в башне из слоновой кости, либо в эксгибиционистском стремлении выставить напоказ собственную личность, либо в сопротивлении неумолимому ходу истории ради того, чтобы отстоять неоправданные привилегии. [Однако] для того чтобы изъясняться простым языком, необходимо бесстрашно мыслить, а тот, кто бесстрашно мыслит, не может быть политическим ортодоксом.
Каждому писателю знакомо давление монополий и бюрократии, корпоративности и консерватизма, в результате которого урезается ассортимент и снижается качество того, что попадает в печать. Что касается натиска нетерпимости и цензуры, мне лично довелось в последние годы узнать слишком много на собственном опыте.
В сегодняшнем мире происходит огромное количество подобных конфликтов: в Алжире, в Китае, в Иране, в Турции, в Египте, в Нигерии писателей подвергают цензуре, преследуют, заключают в тюрьму, хуже того — убивают. Даже в Европе и в США ударные части разнообразных «оскорбленных» стремятся ограничить нашу свободу слова. Никогда еще не представлялось столь важным и дальше отстаивать те ценности, которые делают искусство слова возможным. Смерть романа, если и наступит, то не скоро, а вот насильственная смерть многих современных романистов, увы, неоспоримый факт. Но, несмотря на все это, я не верю, что писатели махнули рукой на потомков. «Чудесный повод для гордости», по замечательному определению Джорджа Штайнера, по-прежнему вдохновляет нас, даже если, как он полагает, мы слишком растерянны, чтобы признавать это вслух. Заключительные строки «Метаморфоз» римского поэта Овидия дышат величием и уверенностью:
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким Я вознесусь, и мое нерушимо останется имя. Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима, Будут народы читать, и на вечные веки, во славе — Ежели только певцов предчувствиям верить — пребуду[47].Не сомневаюсь, что столь же горделивая убежденность кроется в сердце каждого писателя, о ком в грядущие времена скажут так, как Рильке сказал об Орфее:
Вот он стоит, неумолкнувший вестник, прямо в воротах у мертвых и песни им протянул, как пригоршни плодов[48]. Май года. Перев. С. Сухарев.Немногие авторы так безоглядно захвачены отчим краем, как Р. С. Томас[49] — валлийский националист: в поэзии он стремится — подмечая, споря, воспевая, творя мифы — вписать нацию в яростное лирическое бытие. Но тот же самый Р. С. Томас пишет:
Ненависть долго растет: Моя пущена в ход С рожденья; но мне не люб Не мир, что жесток и груб… …Меня Бесит моя же родня.Признание национального барда в том, что он испытывает чувство, которое сродни ненависти к самому себе, ошеломляет. Но, вероятно, только такого рода националистом писатель и может быть. Когда страстность придает глазам воображения нужную зоркость, они с равной остротой различают и свет, и тьму. Предельная сила чувств заставляет и презирать, и гордиться; ненавидеть так же, как и любить. Из-за такого горделивого презрения и ненавидящей любви на писателя обрушивается порой гнев целой нации. Нации требуют великолепья. Поэт предлагает отрепья.
Уже делались попытки сопоставить историческое развитие двух схожих «повествований» — романа и национального государства. Движение сюжета от страницы к странице на пути к развязке уподоблялось самовосприятию нации, которая прокладывает путь в истории к предназначенной ей судьбе. Невзирая на всю заманчивость такой параллели, теперь я отношусь к ней с изрядной долей скептицизма. Одиннадцать лет тому назад на знаменитом конгрессе Пен-клуба в Нью-Йорке писатели всего мира обсуждали тему «Воображение писателя и воображение государства». Предмет поистине мейлеровского размаха — придуманный, разумеется, самим Норманом Мейлером. Поразительно, насколько по-разному толковался малозаметный сочинительный союз «и». Многие из нас воспринимали его как противительный. Писатели из ЮАР (Гордимер, Кутзее) в ту пору господства апартеида выступали против официального определения нации. Спасая, возможно, подлинную нацию от тех, кто держал ее в неволе. Другие писатели находились в большем ладу со своей нацией. Незабываем хвалебный гимн Джона Апдайка американским почтовым ящикам, для него — символам свободного обмена мыслями. А Данил о Киш привел пример «шуточки» со стороны государства: в Париже он получил письмо из страны, которая называлась тогда Югославией. Внутри запечатанного конверта на первом листке письма стоял штамп: «Это письмо цензурой не проверено».
Нация либо принимает своих величайших писателей в объятия (Шекспир, Гёте, Камоэнс, Тагор), либо старается их сгубить (изгнание Овидия, ссылка Шойинки). Обе судьбы неоднозначны. Почтительное молчание литературе вредит: великие произведения находят громкий отклик в умах и в сердцах. Кое-кто полагает, будто гонения идут писателям на пользу. Это неправда.
Остерегайтесь писателей (и писательниц), провозглашающих себя голосом нации. Заменой нации могут выступать раса, пол, сексуальная ориентация, электоральные предпочтения. Это — Новый От-именизм. Остерегайтесь от-именистов!
Новый От-именизм требует духовного подъема, делает упор на позитиве, навязывает свою мораль. Он отвергает трагическое восприятие жизни. Литература для него политика, и только, ничего более, и потому литературные ценности он подменяет политическими. Новый От-именизм — убийца мысли! Остерегайтесь!
«Учтите: паспорт у меня зеленый»[50].
«Америка, я подставлю тебе свое плечо, какой я ни есть»[51].
«Выковать в кузне моей души несотворенное сознание моего рода»[52].
Албания Кадаре, Босния Иво Андрича, Нигерия Ачебе, Колумбия Гарсиа Маркеса, Бразилия Жоржи Амаду. Писатели не способны отринуть притяжение нации: ее приливные волны у нас в крови. Писательство — это нанесение на карту, картография воображения (Imagination). (Или, как определила бы современная критическая терминология, образ нации — Imagi/Nation.) У лучших писателей, впрочем, карта нации превращается также в карту всего мира.
История стала предметом спора. На осколках Империи, в век сверхдержав, под «пятой» предвзятых упрощений, направляемых на нас со спутников связи, мы более не в состоянии с прежней легкостью приходить к согласию относительно того, какими были события на самом деле — и уж тем более истолковать их значение. Литература тоже вступила на этот ринг. Историкам, медиа-магнатам, политикам это вторжение безразлично, однако литература упорно стоит на своем — и так просто от нее не отмахнуться. В этой неясной атмосфере, на этой истоптанной почве, в этих мутных водах ей есть над чем потрудиться.
Национализм извращает и писателей. Vide[53] отвратительное вмешательство Лимонова в войну на территории бывшей Югославии. Во времена еще более узко понимаемого национализма и отгораживающегося от мира трайбализма писатели принимаются вдруг издавать боевые кличи своих племен. Писателей всегда притягивали закрытые системы. Вот почему так много внимания уделено в литературе тюрьмам, полицейским участкам, больницам, школам. Является ли нация закрытой системой? В настоящий исторический момент, когда межнациональное общение стало нормой, может ли какая-то система оставаться закрытой? Национализм — это «бунт против истории», который силится закрыть то, что держать закрытым уже нельзя. Нельзя обнести забором место, которое не должно иметь границ.
Настоящая литература исходит из того, что у нации границ нет. Писатели, которые эти границы оберегают, не писатели, а пограничники.
Литература столь же часто обращается к нации, сколь и отворачивается от нее. Интеллектуал, сознательно отказавшийся от корней (Найпол), видит мир так, как только может видеть его независимый ум: писатель отправляется туда, где что-либо происходит, и посылает репортажи с места события. Интеллектуалы, лишенные корней насильственно (в этот разряд попадают в наши дни многие из лучших арабских писателей), также отвергают замкнутые пространства, которые отвергли их. Подобная неукорененность — огромная утрата, огромная мука. Но и приобретение. Нация без границ не плод фантазии.
Многим настоящим произведениям общественная арена не нужна. Их боль проистекает изнутри. Для Элизабет Бишоп общественное — ничто. Ее тюрьма, ее свобода, предмет ее поэзии — повсюду.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ Пусть державы ярятся в борьбе неуемной. Пусть гибнут без цели. На стене колышется клеткой огромной — Тень колыбели. Апрель года. Перев. С. Сухарев.«Разговоры — самый настоящий враг писательских занятий», — утверждает австралийский романист и поэт Дэвид Малуф. Особенную опасность он видит в том, чтобы разговаривать о книге, находящейся в работе. Когда пишешь, рот лучше всего держать закрытым, чтобы слова вытекали не через него, а через пальцы. Перегородив реку слов плотиной, получаешь гидроэнергию литературы.
Поэтому я предлагаю повести речь не о моих сочинениях, а о прочитанных мною книгах, и в первую очередь об итальянской литературе, во многом сформировавшей мои представления о том, как и что писать (должен буду затронуть тут и итальянский кинематограф). Иными словами, мне бы хотелось поговорить о влиянии.
Влияние. Само это слово рождает мысль о чем-то текучем, о каких-то «вливаниях». И это правильно — хотя бы потому, что мир воображения всегда представлялся мне не материком, а океаном. На волнах этого безбрежного океана, пугающе свободный, писатель пытается голыми руками устроить чудо превращения. Подобно сказочному персонажу, которому поручено спрясти из соломы золотую нить, писатель изобретает способ, как свить потоки воды, чтобы они обратились в землю, и тогда текучее вдруг обретет твердость, расплывчатое — очертания и под ногами у него возникнет почва. (Если его постигнет неудача, он, разумеется, утонет. Сказка, как никакая другая из литературных форм, не прощает ошибок.)
Молодой писатель, робкий или честолюбивый, а то и робкий и честолюбивый сразу, вглядывается в глубину: не поможет ли что? — и видит, как в океанском течении змеятся подобия канатов, это дело рук прежних ткачей, волшебников, проплывавших здесь до него. Да, он может воспользоваться этими «вливаниями», ухватиться за них, свить на их основе нечто свое. Теперь он уверен, что не утонет. И рьяно берется за дело.
Одно из наиболее примечательных свойств литературного влияния, этих полезных потоков чужих сознаний, состоит в том, что они могут притечь к сочинителю откуда угодно. Часто они проделывают немалый путь, прежде чем попасть к тому, кто сумеет ими воспользоваться. В Южной Америке я был поражен тем, насколько хорошо латиноамериканские писатели знакомы с книгами бенгальца Рабиндраната Тагора, нобелевского лауреата. Благодаря издательнице Виктории Окампо, которая была знакома с Тагором и восхищалась им, они хорошо переведены и широко растиражированы на этом континенте, и потому влияние Тагора ощущается в Южной Америке даже сильнее, чем у него на родине, где его сочинения нередко читают в плохих переводах с бенгальского на другие языки Индии и судят о его таланте только понаслышке.
Еще один пример — Уильям Фолкнер. Великого американского писателя нынче мало читают в Соединенных Штатах, и лишь немногие из современных американских авторов включают его в список тех, кто на них повлиял или чему-то их научил. Я как-то спросил Юдору Уэлти, еще одного замечательного писателя, представляющего американский Юг, помогал ей Фолкнер или мешал. «Ни то, ни другое, — ответила она. — Это как знать, что поблизости находится высокая гора. Приятно осознавать, что она есть, но в твоей работе она тебе ничем не помогает». Но за пределами Соединенных Штатов — в Индии, Африке, в той же Латинской Америке — местные писатели, говоря о том, кто подтолкнул их к литературным занятиям, дал силы и вдохновение, упоминают Фолкнера чаще, чем других американцев.
Видя, как влияют друг на друга авторы, пишущие на разных языках и принадлежащие к разным культурным традициям, мы можем сделать некоторые выводы относительно литературы вообще, а именно (оставлю на время свою водную метафору): книги не обязательно вырастают из особых местных корней, но столь же легко зарождаются из спор, которые носятся в воздухе. Родство может основываться не только на общей земле и крови, но и на словах. Иногда (как это было, когда Джеймс Джойс повлиял на Сэмюэла Беккета, а тот, в свою очередь и в не меньшей степени, — на Гарольда Пинтера) династическая связь между писателями разных поколений — факел, передаваемый из рук в руки, — ясна и очевидна. Однако она может быть и не столь заметной и притом не менее сильной.
Когда я впервые прочитал романы Джейн Остин (на взгляд человека, воспитанного в середине двадцатого столетия в Бомбее, они принадлежали иной стране и иной эпохе), меня поразило, насколько ее героини близки Индии и нынешнему времени. Блестящие, своевольные, острые на язык, способные на многое, однако в тогдашних условиях обреченные на бесконечную huis clos[54] бальных залов, где им полагалось танцевать и вести охоту на будущих мужей, — подобные женщины встречались нередко и среди индийской буржуазии. Влияние Остин легко прослеживается в «Ясном свете дня» Аниты Десаи и «Подходящем женихе» Викрама Сета.
Чарльз Диккенс тоже с самого начала показался мне писателем удивительно индийским. Диккенсовский Лондон, зловонный и гниющий, где тебя на каждом углу стерегут темные личности, где добрый человек вечно подвергается козням двуличия, злобы и корыстолюбия, представлялся мне зеркальным отражением многолюдных городов Индии, с их самодовольной элитой, которая наслаждается жизнью в роскошных небоскребах, в то время как огромное большинство соотечественников, ютящихся внизу, едва сводит концы с концами. В своих ранних романах я старался приблизиться к Диккенсу. Главным образом меня захватила одна его особенность, показавшаяся мне подлинно новаторской, — уникальное сочетание натуралистического фона и сюрреалистического переднего плана. У Диккенса подробности места и общественных нравов рассматриваются в свете беспощадного реализма, натуралистической точности, которая никогда ничем не приукрашивается. На это реалистическое полотно он помещает необычных персонажей, в которых нам остается только поверить, потому что в мир их окружающий не верить невозможно. Так и я попытался в своем романе «Дети полуночи» на скрупулезно выписанный общественный и исторический фон, картину «подлинной» Индии, поместить «нереальные» образы детей, рожденных в полуночный момент обретения Индией независимости и благодаря этому наделенных магической силой, — детей, в некотором роде соединивших в себе надежды и разочарования этой переломной эпохи.
Ограничивая себя строгими рамками реализма, Диккенс в то же время заставляет нас поверить в совершенно сюрреалистическое государственное учреждение — Министерство околичностей, трудящееся над тем, чтобы ничто не происходило, или абсолютно абсурдистский, в духе Ионеско, процесс «Джарндис против Джарндиса», который в принципе не может прийти к концу, или в мусорные кучи из романа «Наш общий друг» — образ, родственный «магическому реализму» и символизирующий общество, которое живет среди собственных отходов (кстати, он повлиял на недавний роман Дона Делилло «Изнанка мира» — мастерское произведение, где главной метафорой Америки становится ее мусор).
Притом что влияние наблюдается в литературе повсеместно, следует подчеркнуть, что в произведениях высокой пробы его роль всегда вторична. Когда влияние слишком грубо, слишком очевидно, результат бывает смешон. Некий вступающий на литературную стезю автор прислал мне как-то рассказ, начинавшийся такой фразой: «Проснувшись однажды утром, миссис К. обнаружила, что превратилась в стиральную машину с фронтальной загрузкой». Можно только гадать, как посмотрел бы Кафка на столь неуместную — и столь очистительную — дань почтения.
Вероятно, потому, что второсортная литература всегда производна, а большая часть литературных произведений именно к этому разряду и относится, признаки чужого влияния в книге стали рассматриваться как свидетельство низкого мастерства ее автора. Граница между влиянием и подражанием, влиянием и плагиатом в последнее время оказалась несколько размыта. Два года назад некий малоизвестный австралийский ученый обвинил выдающегося британского писателя Грэма Свифта чуть ли не в плагиате: многоголосая структура повествования в его награжденном премией «Букер» романе «Последние распоряжения» заимствована якобы из книги Уильяма Фолкнера «Когда я умирала». Британская пресса раздула из этого заявления своего рода скандал, Свифт был объявлен «литературным грабителем», над его защитниками подсмеивались за их «неумеренную снисходительность». И все это несмотря на охотное признание Свифта (а может быть, именно из-за этого признания), что Фолкнер на него действительно повлиял, несмотря даже на тот неудобный факт, что структуры обеих книг на самом деле не столь уж близки друг другу, хотя некоторые отголоски, очевидно, имеются. В конце концов эти простые истины восторжествовали и скандал утих, но до того газеты задали Свифту основательную трепку.
Интересно, что после публикации фолкнеровского романа «Когда я умирала» автора тоже обвинили в заимствовании структуры более раннего произведения — романа «Алая буква» Натаниэля Готорна. Ответ он дал такой, что лучшего и не придумаешь: в муках рождая на свет свой, как он скромно выразился, «шедевр», он брал отовсюду все, что ему требовалось, и любой писатель подтвердит, что подобные заимствования вполне правомерны.
В моем романе «Гарун и море историй» мальчик действительно совершает путешествие к океану воображения, который проводник описывает ему так:
Он взглянул на воды и увидел, что они состоят из тысячи тысяч и одного потока разных цветов: они сплетались в текучий ковер невероятно замысловатого рисунка: Ифф объяснил, что это Потоки Историй и каждая цветная жила содержит в себе отдельную повесть. Различные части Океана заключали в себе различные виды историй, и, поскольку в Океане Потоков Историй можно было обнаружить все когда-либо рассказанные истории, а также те, которые еще сочинялись, он представлял собой, по существу, самую большую библиотеку во всей Вселенной. И так как истории хранились там в жидкой форме, они не теряли способности меняться, варьироваться или, сливаясь по нескольку, делаться другими историями, так что… Океан Потоков Историй был чем-то большим, нежели хранилище баек. Он был не мертвый, но живой.
Чтобы сотворить нечто новое, мы пользуемся старым, добавляя к нему придуманные нами новинки. В «Сатанинских стихах» я пытался ответить на вопрос, откуда в мире берется новое. Влияние, то есть вливание старого в новое, — в этом слове заключается часть ответа.
Итало Кальвино в книге «Невидимые города» описывает придуманный город Октавию, который висит на подобии паутины между двумя горами. Если сравнить влияние с паутиной, куда мы помещаем наши сочинения, тогда сами сочинения — это Октавия, город-мечта, блистающий драгоценный камень, который висит на нитях паутины, пока они способны выдерживать его вес.
Я познакомился с Итало Кальвино в начале х годов в лондонском центре искусств «Риверсайд-Студиос», где он выступал с чтением, а мне было предложено произнести несколько вступительных слов. Как раз на это время пришлась британская публикация романа «Если однажды зимней ночью путник», и я только-только поместил в «Ландон ревью оф букс» пространный очерк о творчестве Кальвино — стыдно сказать, это был едва ли не первый серьезный материал о нем, опубликованный в британской прессе. Я знал, что Кальвино понравился мой очерк, и все же робел рассуждать о книге в присутствии автора. И оробел еще больше, когда Кальвино попросил у меня текст, прежде чем мы выйдем к публике. Что я буду делать, если он не одобрит текст? Кальвино читал молча, немного хмурясь, потом возвратил мне бумаги и кивнул. Очевидно, я успешно прошел проверку, и особенно Кальвино был доволен тем, что я сравнил его книгу с «Золотым ослом» римского писателя Луция Апулея.
«Дай мне денежку, и я расскажу тебе историю из чистого золота», — говорили в старину милетские сказители, и Апулей в своей истории с превращением очень успешно заимствовал их повествовательную манеру. Обладал он и другими достоинствами, которыми не обделен и Кальвино, хорошо сказавший о них в одной из своих последних книг — «Шесть памятных заметок для нового тысячелетия». Об этих достоинствах — легкости, беглости, точности, наглядности и разнообразии — я не переставал думать, пока писал «Гаруна и море историй».
Хотя по форме эта книга представляет собой детскую фантастико-приключенческую повесть, я хотел в ней стереть границу между детской и взрослой литературой. Требовалось найти правильный тон, и в этом мне помогли Апулей и Кальвино. Я перечитал великую трилогию Кальвино — «Барон на дереве», «Раздвоенный виконт» и «Несуществующий рыцарь» — и нашел в ней необходимые подсказки. Секрет заключался в том, чтобы использовать язык басни, однако воздерживаться от незамысловатой басенной морали, какую встречаешь, например, у Эзопа.
Недавно я снова обращался мыслями к Кальвино. В шестой из его «памятных заметок для нового тысячелетия» речь должна была пойти о «последовательности». Той последовательности, которой пронизан мелвилловский «Писец Бартлби» — героический, непостижимый Бартлби, с его простым и всегдашним «я бы предпочел отказаться». Сюда можно бы добавить клейстовского Михаэля Кольхааса, столь упорного в поисках мелкой, но необходимой справедливости, или конрадовского «Негра с „Нарцисса“», стоявшего на том, что он будет жить, пока не умрет, или помешанного на рыцарстве Дон Кихота, или Землемера у Кафки, который вечно стремится в недостижимый Замок.
Мы говорим о последовательности гипертрофированной, мономании, которая в конечном счете обращает историю в миф или трагедию. Однако последовательность можно понимать и в негативном смысле, как последовательность Ахава, который преследовал кита; последовательность Савонаролы, который сжигал книги; последовательность Хомейни, определявшего свою революцию как бунт против самой истории.
Меня все более притягивала эта шестая ценность, которую Кальвино не успел исследовать. Судя по всем признакам, новое тысячелетие, которого уже недолго ждать, будет изобиловать тревожными примерами последовательности в самых разных ее проявлениях; это будут великие строптивцы, неистовые донкихоты, люди ограниченные, фанатики, а также отважные приверженцы истины. Но я уже недалек от того, от чего предостерегал Дэвид Малуф, то есть от обсуждения своих собственных книг, а вернее, их слабых зачатков (поскольку они еще не написаны). А потому я должен оставить эту тему, сказав напоследок, что до сих пор мой слух ловит шепот Кальвино, который поддерживал и ободрял меня в юности и которого я никогда не забуду.
Добавлю еще, что, если можно так выразиться, у меня за спиной стояли и многие другие писатели Древнего Рима и современной Италии. Сочиняя «Стыд», я перечитывал великий труд Светония о двенадцати цезарях. Эти цезари, их дворцы, их гнусные династии, упоение властью, распутство, безумие, их убийственные связи, их жуткие междоусобия. Эта история состояла из переворотов, власть переходила из рук в руки, и все же для подданных за пределами дворца ничто существенно не менялось. Власть оставалась в семье. Дворец оставался дворцом.
От Светония я узнал многое о парадоксальных свойствах властных элит и благодаря этому сумел сочинить собственную элиту для Пакистана, где происходит действие «Стыда», — элиту, раздираемую ненавистью и смертельной враждой, однако объединенную узами крови и брака, и притом сосредоточившую в своих руках всю власть в стране. От ее ожесточенных междоусобиц в жизни бесправных масс ничего — или почти ничего — не меняется. Обитатели Дворца по-прежнему правят, народ по-прежнему стонет под пятой власти.
Если «Стыд» был написан под влиянием Светония, то роман «Сатанинские стихи», главной темой которого стала метаморфоза, очевидно, многим обязан Овидию; что же до «Земли под ее ногами», эта книга в немалой степени навеяна мифом об Орфее и Эвридике, а также «Георгинами» Вергилия. И (сделаю, с вашего позволения, еще один пробный шаг в сторону пока не написанного будущего) меня уже долгое время привлекает и занимает Флоренция эпохи Ренессанса в целом и один персонаж в частности, а именно Никколо Макиавелли.
Демонизацию Макиавелли я считаю одним из самых вопиющих случаев удавшейся клеветы в европейской истории. В английской литературе елизаветинского золотого века содержится около четырех сотен ссылок на Макиавелли — и ни разу он не упоминается в положительном смысле. В то время не существовало переводов Макиавелли на английский язык, английские драматурги, рисуя его дьяволоподобные портреты, основывались на тексте «Анти-Макиавелли»[55], переведенном с французского. Тогда-то за Макиавелли и закрепилась репутация зловещей, аморальной личности, преследующая его и ныне. Как его собрат по перу, не понаслышке знающий, что такое демонизация, чувствую, что пора бы уже вернуть доброе имя опороченному флорентийцу.
Я попытался обрисовать вам в нескольких словах своего рода перекрестное опыление, в отсутствие которого литература приняла бы узко местные, сугубо изолированные формы. Прежде чем закончить, я хотел бы отдать должное гению Федерико Феллини, фильмы которого учили меня в юности, как претворить детские воспоминания и события частной жизни в материал для художественного вымысла; обязан я и другим итальянским мастерам: Пазолини, Висконти, Антониони, Де Сика и прочая и прочая — их фильмы являются поистине неисчерпаемым источником влияния и творческих стимулов.
Март года. Перев. Л. Брилова.Это история одной постановки, которая так и не состоялась. В году я написал сценарий к пятисерийной, на минут, телевизионной версии моего романа «Дети полуночи» — проект, над которым более четырех лет трудились два писателя, три режиссера, как минимум четыре продюсера и целая команда горячо преданных своему делу людей и который по политическим соображениям был приостановлен в тот самый момент, когда все было готово и до начала съемок оставалось всего несколько недель.
Роман «Дети полуночи» вышел в свет в году, тогда же получил Букеровскую премию, а осенью начались переговоры о создании его телеверсии. Кинорежиссер Джон Эмиел, в то время еще не «остывший» после оглушительного успеха своего «Поющего детектива», снятого по сценарию Денниса Поттера, проявил интерес к моему роману, однако его замыслы остались невоплощенными. Кроме него ко мне обратилась Рани Дьюб, одна из сопродюсеров многократного «оскароносца» «Ганди» Ричарда Аттенборо. Заявив, что страстно желает экранизировать мой роман, она тем не менее неоднократно высказывалась по поводу его последних, решающих, глав, где говорилось о деспотизме режима Индиры Ганди в середине х годов, так называемого периода чрезвычайного положения, считая эти главы совершенно лишними и, следовательно, не подлежащими отражению в фильме. К сожалению, подобный подход, который, несомненно, горячо одобрила бы сама миссис Г., не нашел понимания у автора романа. В результате мисс Дьюб отказалась от своих намерений, и на кинематографическом фронте наступило затишье. Я же окончательно выкинул из головы мысли о создании кино- или телеадаптации романа. Честно говоря, он уже перестал меня занимать. Кинематограф и книга говорят на разных языках, и потому попытки найти точный перевод почти всегда обречены на провал. Огромного интереса, с которым был встречен мой роман, мне было вполне достаточно.
Прошло двенадцать лет. В году «Дети полуночи» были названы «Букером Букеров» — лучшей книгой из всех, отмеченных премией «Букер» в первой четверти двадцатого века. Новый успех романа не остался без внимания, и ко мне обратились уже два телевизионных канала, после чего я в течение нескольких недель с удовольствием принимал настойчивые ухаживания как со стороны Четвертого канала, так и Би-би-си. Это был трудный выбор, но в конце концов я уступил Би-би-си, поскольку, в отличие от Четвертого канала, этот имел возможность профинансировать и снять сериал; обнадеживало и то, что в творческом отделе корпорации у руля стоял мой друг Алан Йентоб. Я не сомневался, что Алан уверенно проведет проект через все бури и испытания, которые могут встретиться на его пути.
Вскоре на Четвертом приступили к съемкам «Подходящего жениха» по роману Викрама Сета; кроме того, на подходе находились еще два «индийских проекта». Было радостно сознавать, что британское телевидение наконец-то пожелало потратить немало времени, сил и средств, чтобы вывести на экран два совершенно разных современных романа, тем самым — как я надеялся — внеся некоторое разнообразие в поток костюмных экранизаций английской классики, из года в год заполняющей телеэкраны.
Я сразу дал понять Алану Йентобу и первому продюсеру будущего сериала Кевину Лоудеру, что не намерен адаптировать роман под сценарий. У меня и так ушло несколько лет на книгу, поэтому сама мысль о том, чтобы начать все сначала, приводила меня в уныние. Это было бы, выражаясь словами Арундати Рой[56], презирающей процесс подгонки литературного произведения под сценарий, все равно что «дважды вдохнуть один и тот же воздух». Кроме того, у меня не было никакого опыта по части написания сценариев крупных телевизионных постановок. Нам нужен, упорно доказывал я, настоящий профессионал, который бережно и с любовью переместит мой роман в иную среду, где ему предстоит существовать. Короче говоря, нам требовался первоклассный переводчик.
Сначала мы обратились к многоуважаемому Эндрю Дэвису; тот перечитал «Детей полуночи», немного подумал и под конец отклонил наше предложение, сказав, что, хотя он и является горячим поклонником романа, тема Индии не настолько ему близка, чтобы с уверенностью за нее взяться. Тогда Кевин Лоудер предложил нам обратиться к Кену Тейлору, который в свое время писал сценарий телефильма «Жемчужина в короне», снятого телекомпанией «Гранада». Я с готовностью принял его предложение. Не могу сказать, что в свое время я пришел в восторг от телевизионной версии «Раджийского квартета» Пола Скотта[57], и все же нельзя было не признать, что эта постановка, соединившая в себе интересные идеи, прекрасную работу режиссера, блестящую игру актеров и виртуозно написанный сценарий, оказалась заметно лучше литературного оригинала. И, разумеется, работая над «Жемчужиной», Кен близко познакомился с Индией.
Во время нашей первой встречи Кен, хотя и явно воодушевленный проектом, выразил некоторое сомнение по поводу текста, с которым ему предстояло работать. С давних пор в телепостановках господствовал реализм, поэтому и манера, и драматические пристрастия Кена были исключительно реалистическими. Ну как, скажите на милость, экранизировать роман, в котором столько сюрреалистического, вымышленного? Что делать со сверхчувствительными носами и смертоносными коленями, гипофункцией оптимизма и рассыпающимися в прах привидениями, гудящими людьми и летающими по воздуху прорицателями, телепатами и ведьмами, тысячей и одним волшебным ребенком, а также главным героем романа — мальчиком по имени Салем Синай, который родился в год обретения Индией независимости, по какому-то неведомому стечению обстоятельств оказался «прикован» к эпохальным событиям и в результате изменил ход истории?
Я отвечал, что, несмотря на большую долю вымысла, роман основан исключительно на действительных событиях, взятых из жизни отдельных людей и страны в целом. Что многие из описываемых в нем «волшебных» явлений имеют вполне реальное объяснение. Прорицатель, который будто бы парит в воздухе, на самом деле сидит, скрестив ноги, на низкой подставке. Даже «телепатические» способности Салема, с помощью которых он, к примеру, находит одного из «волшебных детей», можно объяснить всего лишь страстным желанием одинокого ребенка найти себе друга, пусть даже вымышленного. Я говорил, что, хотя Салему кажется, будто именно он повлиял на ход истории страны, нам в это верить вовсе не обязательно. Что же касается обстановки, окружающей главного героя, то это самая что ни на есть настоящая Индия. Интересно заметить, что после опубликования романа западная критика обратила внимание в основном на его фантастическую сторону, в то время как индийские обозреватели восприняли мое произведение прежде всего как исторический роман. «Я и сам мог бы написать такое, — заявил мне один читатель из Бомбея, — я прекрасно все это знаю».
Немного приободрившись, Кен согласился приступить к работе. Конечно, после драки кулаками не машут, но сейчас мне кажется, что я напрасно «отдал на откуп» Кену всю «реальную» часть моей книги. Наверное, я надеялся, что он сможет воплотить на экране драматическую сторону событий, а «нереальными» явлениями можно заняться позже. Однако на деле все оказалось гораздо сложнее.
Кто будет снимать сериал? Мне говорили, что думать об этом еще рано; сначала сценарий, потом режиссер. Да, но одобрит ли наш проект правительство Индии? Я надеялся, что его одобрение нам не потребуется; в конце концов, роман свободно продавался по всей Индии, с какой стати возражать против его экранизации? В то время подобные вопросы легко можно было отложить на потом.
Кен тут же засел за сценарий первых семи серий, а я вернулся к своим писательским трудам. В те годы я заканчивал «Прощальный вздох мавра», начинал работать над «Землей под ее ногами» и в то же время выступал соиздателем «Ежегодного обзора новинок индийской литературы», иначе говоря, разрывался на части. Затем последовала длительная пауза, в течение которой Кен с головой ушел в сценарий, Кевин Лоудер покинул Би-би-си, продюсеры менялись один за другим, а к нам присоединилась одна индийская компания, основной задачей которой было заполучить одобрение индийского правительства; наша тревога по поводу стоимости будущего проекта усиливалась. Между тем запущенный на Четвертом канале «Подходящий жених» благополучно провалился. Нет худа без добра, и мы испытали гаденькое чувство облегчения; конечно, теперь нам не придется конкурировать за актеров, источники финансирования и зрительскую аудиторию; вместе с тем мы опечалились и протрезвели. Провал Сета был дурным предзнаменованием.
Я находился за границей, когда у нас наконец-то появился режиссер — Ричард Спенс, молодой кинематографист с репутацией знатока построения кадра. Одновременно с этим было решено, что семь серий — это многовато; не могли бы мы ужать сценарий до пяти? В конце концов мы согласились на небольшой вступительный фильм, за которым должны были следовать четыре серии по пятьдесят минут каждая. Двести девяносто минут вместо трехсот пятидесяти, меньше на целый час.
Вернувшись в Англию, я встретился с Ричардом и выслушал его идеи относительно предстоящих съемок; они меня впечатлили. Мы провели за беседой несколько часов; под конец я уже чувствовал, что мы создадим нечто совершенно грандиозное. Воображение Ричарда будет опираться на крепкий фундамент работы Кена.
Однако вскоре стало ясно, что рабочие отношения между Кеном и Ричардом начали портиться. Когда я узнал, что Ричард попросил Кена выкинуть кое-что из сценария, в частности убрать эпизоды, связанные с детством главного героя, я забеспокоился. «Дети полуночи» без детей? Идея романа возникла у меня после того, как я решил записать свои детские воспоминания о Бомбее. Как же снимать фильм, в котором ничего этого нет?
Последовало бурное совещание в кабинете Алана Йентоба на Би-би-си. На какой-то момент всем показалось, что проект вот-вот рухнет. Я метался между Кеном и Ричардом. Кен справедливо утверждал, что рассказ о детских годах главного героя следует сохранить, то есть выступал в качестве верного защитника авторского замысла. Но и Ричард был прав, заявляя, что написанный Кеном сценарий нужно переделать, чтобы внести в него атмосферу фантазии и волшебства; кстати, именно этого я ожидал от будущего режиссера нашего фильма. К концу собрания возникло впечатление, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
Однако вскоре стало ясно, что Кен и Ричард совершенно не могут работать вместе. Одному из них нужно было уйти. В Голливуде подобное решение принимается просто и жестко; кто-нибудь слышал, чтобы режиссера уволили из-за разногласий со сценаристом? Но мы находились в Англии, а не в Голливуде, к тому же Кен потратил на сценарий много времени, и потому на Би-би-си решили оставить именно его. Ричард был разочарован, но спорить не стал и покинул проект.
К этому времени я и сам начал беспокоиться. Мы потеряли режиссера, финансировать наш проект на Би-би-си явно не собирались, к тому же до меня доходили слухи, что наш сценарий не только не привлекает других режиссеров, но и вызывает недовольство в «коридорах власти» канала. Теперь и я не сомневался, что он требует значительной доработки; на этот счет у меня была масса идей, и мы с Кеном вели длинные телефонные разговоры по поводу того, что можно сделать. Однако внесенные изменения оказались минимальными. Мы стремительно неслись в никуда.
Вот тогда Алан Йентоб и предложил мне выступить в роли сценариста. Надо сказать, я уже давно пришел к выводу, что это был бы единственный способ спасти фильм, однако привязанность к Кену и глубокое уважение к его труду не позволяли ответить согласием. Кроме того, я вынужден был бы приостановить работу над новой книгой, а мне этого не хотелось.
Между тем интерес к нашему фильму проявил Гэвин Миллер, но у него оказались довольно радикальные взгляды на переделку сценария. В документе, озаглавленном «Некоторые соображения по поводу сценария», он выдвинул ряд провокационных идей, одна из которых потрясла меня до глубины души: режиссер предлагал изменить хронологическую последовательность повествования. Вместо того чтобы начать с описания жизни дедушки и бабушки Салема, а потом его родителей, Гэвин предлагал сразу окунуть зрителя в жизнь самого Салема, чтобы потом, из серии в серию, постепенно рассказывать о его предках, как бы возвращаясь все дальше в прошлое.
Неожиданное предложение Гэвина вызвало у меня своего рода «мгновенную вспышку». Внезапно я абсолютно четко и ясно представил себе, как буду писать сценарий. Я увидел, что можно сделать, опираясь на «Некоторые соображения», и как за счет изменений в сценарии сделать фильм более раскрепощенным, более сюрреалистичным. (Позднее я решил отказаться от ерзания во времени, предложенного Гэвином, и вернуться к оригинальной версии романа, где события плавно разворачиваются одно за другим. Уверен, что тогда я поступил правильно, как уверен и в том, что именно бунтарские идеи Гэвина помогли мне дать волю воображению, без чего я вряд ли знал бы, как работать дальше.)
Однако резкие замечания Гэвина породили не менее страстный протест у Кена, который внезапно почувствовал, что пора положить этому конец: закусив удила, Кен начал яростно защищать результаты своего труда, словно речь шла об уже готовом сценарии. И тут я понял, что мне придется вмешаться, поскольку после стольких усилий и затрат наш проект вновь находился под угрозой. Итак, я согласился писать сценарий. Едва я за него взялся, как сразу понял, что оставить хоть что-то из написанного практически невозможно. Выяснилось, что у нас с Кеном совершенно разное видение романа; серии начинались и заканчивались в разных местах; разными оказались и отбор материала из книги, и построение каждой серии. Единственное, что осталось от сценария Кена, — это один диалог, взятый прямо из книги. Я попросил съемочную группу объяснить Кену, что, попытавшись завершить сценарий, я фактически написал его заново. Конечно, я свалил на них неприятную миссию, но дело есть дело. К несчастью, злая весть долетела до Кена слишком поздно, и в результате страсти закипели сильнее, чем следовало. Кен был уязвлен и рассержен, я был расстроен, наша дружба затрещала по швам, последовали взаимные упреки и обвинения. Дело кончилось тем, что Кен, человек гордый и высокомерный, покинул проект. Жаль, что мы так и не смогли найти общий язык.
В течение некоторого времени я работал с Гэвином, но в конце концов и он ушел из проекта под тем предлогом, что не «чувствует» Индии так, как того требовал фильм. Все это время я лихорадочно писал сценарий, убежденный в том, что дело только за мной, поэтому уход Гэвина свалился на меня как кирпич на голову.
В итоге все эти перипетии задержали нас более чем на год; впрочем, вынужденный простой преподнес нам приятный сюрприз. Тристрам Пауэлл, раньше никогда не бравшийся за режиссерскую работу, внезапно почувствовал к ней интерес. В году, когда были впервые опубликованы «Дети полуночи», именно Тристрам сообщил об этом на канале «Арена». Теперь он заверял, что хочет снимать фильмы, но только с учетом моего нового подхода. Я вновь кинулся писать сценарий. За пять недель — с ноября по декабрь года — я завершил сценарий пятисерийного телефильма. За это время я дал себе только одну короткую передышку — на Рождество, после чего вновь не отрывался от письменного стола. То было замечательное время. С текстом романа я обращался куда более вольно, чем Кен. Его сдерживали верность литературному источнику и ощущение своей сопричастности делу автора. Вероятно, никто бы не осмелился так бессовестно кромсать текст, как это делал я. Прочь длинные описания: пребывание в долине Киф, война в солончаках Ранн-оф-Катч! Я выкинул из романа и другие фантастические вставки, например политика, который буквально гудит от избытка энергии, а также несколько второстепенных персонажей (специалиста по ядовитым змеям, который жил в одном доме с семьей Синай). Вместе с тем у меня возникла идея ввести в фильм человека по имени Лифафа Дас, который должен был предварять каждую серию, показывая ее так, как это делается в некоторых шоу — через замочную скважину, а также, когда по ходу действия возникают «нереальные» моменты, переносить рассказчика Салема в прошлое, которое он будто бы видит собственными глазами.
Учитывая требования к построению серий и их драматической форме мне пришлось убрать из сценария некоторые события. Например, поездки Салема в Пакистан; то есть поездки остались, но были размыты по всему фильму, чтобы у зрителей не возникало вопросов по поводу стремительных перемещений главного героя из Бомбея в Карачи и обратно. Кроме того, в романе дядя Салема, генерал Зульфикар, погибает от руки своего злобного сына. Мне показалось, что вводить в сценарий пакистанского генерала — чистый абсурд, особенно в условиях завершения войны с Бангладеш. Поэтому до поры до времени я оставил Зульфикара в живых, решив покончить с ним другим способом.
Вероятно, самые значительные изменения сюжета были связаны с главными персонажами — Салемом и Шивой, которых поменяли местами сразу после рождения, в результате чего каждый вел жизнь другого. В книге Шива так и не узнаёт, кто его родители; впрочем, это не имеет значения, довольно и того, что это известно читателю. На экране же подобный поворот сюжета просто обязан вызвать яростное соперничество, что я и устроил. Мне почему-то кажется, что показывать события на экране легче, чем описывать их в книге. (В конце романа Салем остается в неизвестности относительно судьбы Шивы — умер тот или жив — и со страхом ждет его возвращения. В телеверсии зрителю предлагается более ясная картина.)
Новый сценарий был принят довольно благосклонно. Затем, в году, последовала пауза длиной в несколько месяцев, во время которой мы с Тристрамом Пауэллом работали над текстом — переписывая, уточняя, добавляя, вычеркивая. Тристрам оказался человеком настолько остроумным, дельным, полным замечательных идей и предложений, так точно понял суть романа, что я был уверен: мы наконец-то нашли «своего» режиссера. Мы отлично ладили, и сценарий день ото дня становился толще. Даже когда нам приходилось что-то выбрасывать из текста, поскольку снять это было невозможно, мы легко находили приемлемые решения, не искажающие смысла произведения. Например, сцены, которые в романе происходят на борту судна, мы перенесли в док; нанимать судно, чтобы выйти на нем в море, нам не позволяли средства, да это было и не нужно. Или, скажем, печально известная «резня в Амритсаре», произошедшая в году, также остается за кадром. Мне кажется, что в этом случае жестокая правда о тех кровавых событиях должна действовать на зрителя еще сильнее.
Но тут на поверхность всплыли новые проблемы. Причудливая бюрократическая система Би-би-си, где между продюсером и последним ответственным лицом находится не менее пяти различных «инстанций», сделала невозможным принятие какого-либо окончательного решения. Также стало ясно, что в смысле финансов мы конкурируем с другими телепостановками, особенно с «Томом Джонсом». К тому же средств, которые нам выделили на Би-би-си, было явно недостаточно. Нам требовались инвесторы.
И мы их нашли — в лице двух американцев, экс-банкира и бизнесмена; оба индийского происхождения и оба пламенные патриоты. Итак, у нас были деньги, а наши с Тристрамом длительные обсуждения текста завершились принятием сценария на ура. В Лондоне мы провели три кастинга, где актеры читали текст; надо сказать, что британские артисты азиатского происхождения произвели на меня огромное впечатление. Раньше мы бы таких не нашли. Подумать только — сменилось всего одно поколение, а мы уже можем выбирать из целой толпы разнообразных, разносторонних талантов! Я был тронут, видя, как тонко чувствуют дух романа исполнители, с каким профессиональным мастерством читают они текст, хотя бы на время забыв о более привычной им роли помощника продавца в каком-нибудь магазинчике или больничного санитара. Единственная трудность, с которой мы столкнулись, заключалась в том, что юные актеры, которые родились и выросли в Великобритании, не умели правильно произносить индийские имена и фразы на хинди!
Кастинг проходили не все. Некоторые актеры старшего поколения — Саид Джаффри, Рошан Сет — были приглашены специально. Мы проводили кастинг и в Бомбее; именно там мы нашли нашего Салема — великолепного индийского актера Рахула Босе. Другие наши «открытия» включали Николь Арумугам в роли Падмы и Айешу Дхаркер в роли Джамили (чей потрясающий голос заставил нас замереть, когда актриса, прервав чтение, внезапно запела); остается только сожалеть, что мы так и не смогли дать им шанс, которого они столь явно заслуживали.
И всё потому, что едва наш проект «получил зеленый свет», как правительство Индии просто-напросто отказалось дать разрешение на съемки, никак не объясняя своего решения и категорически отказываясь от дальнейших переговоров. Хуже того, еще несколько месяцев назад индийские партнеры Би-би-си, оказывается, знали, что разрешения на съемки не будет. Тем не менее нас они не проинформировали, возможно полагая, что правительство передумает. Однако оно не передумало.
У меня было такое чувство, словно мы со всего размаху грохнулись носом о землю. Мне нанесли личное оскорбление. То, что с «Детьми полуночи» обошлись столь небрежно, с таким крайним безразличием, и кто — страна, о которой я рассказывал в романе, вложив в него всю свою любовь и мастерство, стало для меня жестоким ударом, от которого, должен признать, я не оправился до сих пор. Я чувствовал себя так, словно мне заявили, что труд всей моей жизни никому не нужен. Я впал в глубокую депрессию.
Table of contents :
Оглавление
Введение
4,5 млрд лет назад О форме мира и движении небесных тел
ок. 40 тыс. лет назад Изменчивые каноны красоты
ок. 15 тыс. лет назад Люди и звери
ок. 10 тыс. до н. э. Мифы об алкоголе
ок. VII тыс. до н. э. Гадания и гадатели
ок. V тыс. до н. э. Литотерапия
V–IV тыс. до н.э. Живи по фэншую
ок. IV тыс. до н. э. Йоги и йога
ок. IV тыс. до н. э. Коррупция и коррупционеры
III тыс. до н. э. Инопланетяне — кто они?
XVII–XVI вв. до н. э. Атлантида и золотой век
XIII–XII вв. до н. э. Троянский конь, или Как вести осаду города
VIII в. до н. э. Нелепые законы
VIII в. до н. э. Беспроцентные кредиты и потрясающе выгодные вклады
VI в. до н. э. Вещие сны
VI в. до н. э. Прикладная нумерология
г. до н. э. Самозванцы
V в. до н. э. Махинации на выборах
V в. до н. э. Самозарождение жизни
г. до н. э. спартанцев
V в. до н. э. Амазонки, или Цилиндр с вуалью
г. до н. э. Вся правда о псевдонимах
IV в. до н. э. До новых встреч в эфире
ок. IV в. до н. э. Как она выглядит на самом деле
IV–III вв. до н. э. Между собакой и кошкой. О порочности примитивных дефиниций
III в. до н. э. Фальшивые деньги
III в. до н. э. Экстраполяция
II–I вв. до н. э. Бессмертие
III в. н. э. Полтергейст
г. н. э. Когда у нас ближайший конец света? Об эсхатологических ожиданиях
III–IV вв. н. э. Философский камень
V–VI вв. н. э. Подпись неразборчива. Почерковедение и графология
VI в. н. э. Несси и другие
VIII в. н. э. Можно ли верить новостям?
VIII-X вв. Папесса Иоанна
Ассасины и шахиды
Фальшивые реликвии
ок. Вечный двигатель
XII в. Фальшивые нищие и ложная благотворительность
XII в. Левитация
середина XII в. Царство пресвитера Иоанна
ок. Колба и клобук
Военные хитрости
около Поддельные статуи
XV в. Лозоходство
конец XV в. Пищевые предрассудки
Как правильно пророчествовать
Первое апреля
ок. Привидения
Карты лгут
Казино и лотереи
Объяснение необъяснимых совпадений, или Теория вероятностей
Видеть кожей
Флогистон и теплород
Папистский заговор
е Мифы о свете
Нелепые налоги
Полая Земля
Теория фальшивой Античности
конец XVII в. Альтернативная история
начало XVIII в. Мифы об абсолютной чистоте
Мнимый формозец
В поисках мирового правительства
Финансовые пирамиды
Окаменелости Берингера
Родина слонов
Участки на Марсе. Недорого
середина XVIII в. Гипноз и самовнушение
Литературные мистификации
Астрология
Вымышленные существа и места их обитания
Выдуманные боги
Великий Шахматный Автомат
Неожиданные свойства веществ
е Граф Калиостро
Охота на ведьм
Потемкинские деревни
Таинственные корабли
Гомеопатия
Мальтузианство
Плацебо
Допинг
Луддиты
Мифы о воде
Великий биржевой обман г
первая половина XIX в. Внешность обманчива
Фальшивые государства
Кошка не виновата, или Роль примет в нашей жизни
Ошибки великих, или Обманщики поневоле
ок. Мнимые толстяки (об индексе массы тела)
Самый знаменитый водоворот
Мертвые души
Великий лунный розыгрыш
Дед Мороз и его коллеги
Двойники
Вегетарианство и вегетарианцы
середина XIX в. Реклама
е Спиритизм
е О мнимой непознаваемости мира
Как правильно играть в прятки
Авторы-призраки
е Телегония
Ксенофобия
Конфабуляции
Бродячие камни де Куила
Мадагаскарское дерево-людоед
Побег из зоопарка
Дежавю
Секретное оружие профессора Уингарда
Три способа обмануть детектор лжи
Диафот, или Первые мечты о телевидении
Телепатия и телепаты
Евгеника, или Как улучшить человеческую породу
Электроочистка сахара
Культ карго
Тихо — погода!
Панамский канал
Сахар и другие вредности
Телекинез и психокинез
О наркотиках
Заклинатели дождя и облакопрогонники
Концентратор золота
Подделка ювелирных изделий
Охота на мамонта
е Радионика и радиэстезия
начало XX в. Уловки торговцев
«Протоколы сионских мудрецов»
Эффект Умного Ганса
Аллергии
Астрономический алармизм
Пилтдаунский человек
Страх перед холестерином
Искусство или обман?
Артур Конан Дойл и феи
Лекари-шарлатаны
е Бразильская невидимая рыбка
Пятна Роршаха
Снежный человек
Предчувствия, или Как подключиться к ноосфере
Торсионные поля
Проклятие фараонов
Фокусы и фокусники
е Оргонная энергия
е Биологические мифы, или Все ли змеи опасны?
Мнимые планеты
Как не надо осваивать целину
ок. Экономические мифы
Об истине в науке (критерий Поппера)
Карнегианство
«Вермееры» ван Мегерена
Второй Уэллс и второе нашествие марсиан
Джин Гонт — «бессмертное дитя»
Борьба с истиной
Миф о Филадельфийском эксперименте
Несуществующее оружие
Бермудский треугольник
НЛО и уфология
Дианетика и саентология
Скидки и распродажи
Эффект бабочки
Джентльмены предпочитают блондинок
«Велесова книга»
О подлинном и мнимом вреде АЭС
Свободу радикалам!
О границах искусственного интеллекта
Где растут макароны
Химия или жизнь?
Статистика
Из пушки по воробьям
Кукурузная кампания
«Рязанское чудо»
«Научный креационизм»
Карибский кризис
Нечеловеческая живопись Пьера Брассо
Миф о «лунном мифе»
Гендерное неравенство
Кодекс Гролье, или Мнимый археологический обман
Уотергейт
Погребенные заживо
Нейролингвистическое программирование
Гравитационный детектор нефти
Секты
ГМО
Волшебное топливо Ван Хончена
«Холодный термояд»
ок. Красная ртуть
е Чудесный шар для стирки
Круги на полях
Как заработать на несуществующих частицах
Азбука троллинга
Как, не платить государству?!
О рукопожатности
Лженаука
«После» не значит «поэтому»
Квазидокументалистика
Проблема
Мумия персидской принцессы
О фальшивом каменном веке
Конспирология
Имя и судьба
Воскресители мертвых
Договорные матчи
Индекс цитирования
Пранкеры
Ловушки феминизма
июнь –май Джон Сноу мертв?
Доверять ли переписи населения?
ок. Что делать без нефти?
Устойчивые астрономические заблуждения
А. Л. Капанадзе
ǏǞǒǙǕǝǚǍǬǕǞǟǛǝǕǬ ǔǍǎǘǠǓǑǒǚǕǖǕǛǎǙǍǚǛǏ
ILLUSIO
ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ЗАБЛУЖДЕНИЙ И ОБМАНОВ
А. Л. Капанадзе
ILLUSIO
ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ЗАБЛУЖДЕНИЙ И ОБМАНОВ
2-е издание, электронное
Москва Лаборатория знаний
УДК ББК 1 К20
К20
Капанадзе А. Л. Illusio. Всемирная история заблуждений и обманов / А. Л. Капанадзе. — 2-е изд., электрон. — М. : Лаборатория знаний, — с. — Систем. требования: Adobe Reader XI ; экран 10". — Загл. с титул. экрана. — Текст : электронный. ISBN Еще со времен Древнего Рима известен принцип «Errare humanum est» — «Человеку свойственно ошибаться» (Сенека-старший). Иногда ошибки вызваны внешним влиянием, и тогда мы называем это обманом, а иногда ошибку допускают очень серьезные и знающие люди, и тогда мы предпочитаем именовать ее заблуждением. В этой книге собраны самые разные виды промахов и обманов, досаждавших человеку (или услаждавших его), в самых разных сферах — и в науке, и в политике, и в искусстве, и в спорте, и в массовой культуре. Вы увидите, что человек заблуждался и обманывал ближних начиная с самых древнейших времен, и это продолжается и теперь. Для широкого круга читателей. УДК ББК 1
Деривативное издание на основе печатного аналога: Illusio. Всемирная история заблуждений и обманов / А. Л. Капанадзе. — М. : Лаборатория знаний, — с. : ил. — ISBN
Мнение издательства может не совпадать с мнением автора. Источники иллюстраций, не оговоренные в тексте: Shutterstock, Wikimedia
В соответствии со ст. и ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации
ISBN
© Лаборатория знаний,
В действительности всё не так, как на самом деле. Станислав Ежи Лец Что обе дамы наконец решительно убедились в том, что прежде предположили только как одно предположение, в этом ничего нет необыкновенного. Наша братья, народ умный, как мы называем себя, поступает почти так же, и доказательством служат наши ученые рассуждения. Сперва ученый подъезжает в них необыкновенным подлецом, начинает робко, умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли угла получила имя такая-то страна? или: не принадлежит ли этот документ к другому, позднейшему времени? или: не нужно ли под этим народом разуметь вот какой народ? Цитует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает за них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено словами: «так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников. Николай Васильевич Гоголь, «Мертвые души»
Можно долго дурачить одного человека. Можно недолго дурачить многих. Но нельзя всё время дурачить всех. Авраам Линкольн
— Подожди. Он победил в какой-то войне или его взорвали? Из разговора туристок у памятника Александру I в одноименном саду, ноябрь г.
5
ВВЕДЕНИЕ Мы привыкли жить среди заблуждений и обманов — великих и малых, полезных и вредных, смешных и печальных, жульнических и бескорыстных, необходимых и совершенно бессмысленных. По сути, наша жизнь очень во многом состоит из всевозможных мифов и мистификаций, мы просто не отдаем себе в этом отчета. Даже наш мозг ежесекундно обманывает нас, иначе мы не смогли бы воспринимать реальность. Заблуждения — мотор прогресса, двигатель истории, главная пружина развития человечества. По крайней мере, так принято (и приятно) считать. Иногда ошибки вызваны внешним влиянием, и тогда мы называем это обманом. А иногда ошибку допускают очень серьезные и знающие люди, и тогда мы предпочитаем именовать ее заблуждением. Для кого-то обман — вполне достойная профессия: на свете множество писателей-фантастов, врачей-гипнотерапевтов, визажистов, кинематографистов, фокусников. А для кого-то человеческая склонность обманываться лишь повод для извлечения прибыли: как и полагается всякой уважающей себя энциклопедии обманов, мы с удовольствием расскажем о всевозможных аферистах, шарлатанах, мошенниках, изготовителях искусных подделок, специалистах по манипулированию общественным мнением. Кто-то заблуждается вполне добросовестно и искренне, веря в летающие тарелки, в лох-несское чудовище или в благодетельность планового хозяйства. А кто-то намеренно водит за нос других и получает за это немалые деньги. А кто-то — вы угадали — пишет книжки, которые обо всем этом повествуют. Речь у нас пойдет не только о самых знаменитых или самых масштабных обманах и заблуждениях, но и о самых влиятельных, самых популярных, самых опасных, пусть даже иногда и не очень заметных на первый взгляд. Перед вами книга ответов на вопросы, которые многие из нас частенько себе задают, и на вопросы, которые вы никогда себе на зададите. Действительно ли происходит глобальное потепление? Что ждет нас на том свете? Так ли вредны продукты с ГМО? Верить ли индексу массы тела? Правда ли, что никаких амазонок не существовало? Существует ли «красная ртуть» и «холодный термояд»? Как вызвать ужас у читателя газетной заметки? Почему на пресс-конференцию не стоит надевать рубашку, где изображены полуобнаженные красотки? И главное — правда ли, что в Северном полушарии вода, стекающая в раковину, всегда закручивается в одну сторону, а в Южном — в другую? Мы гарантируем: эти ответы вам не понравятся. 6
В этом развенчании привычных заблуждений нам прямо или косвенно очень помогли Аристотель, Пушкин, Гоголь, Толстой, Чехов, Джойс, Набоков (в особенности его персонаж Адам Ильич Фальтер, которому в свое время открылась сущность вещей: таким откровением грех не воспользоваться), Михаил Леонович Гаспаров (чьи «Записи и выписки» — неисчерпаемый источник застольного остроумия для многих), Джорджо Манганелли и еще некоторые писатели, публицисты и философы. Кроме того, мы широко использовали Википедию (русскоязычную, англоязычную и даже иногда франкоязычную и немецкоязычную), материалы журнала «Дилетант» (и сайта goalma.org), образовательного портала Arzamas. Academy, информационно-развлекательного портала Meduza, сайта BBC, электронной версии The Guardian, архива розыгрышей и мистификаций goalma.org, а также целого ряда других онлайн-ресурсов — энциклопедий, новостных агрегаторов, газет, журналов, профильных форумов. Иногда мы обращались даже к такому архаичному средству хранения и передачи информации, как бумажные книги. Отсылки к некоторым источникам вы найдете либо прямо в самих заметках, либо в примечаниях. Даты, предпосланные заметкам, в известной степени носят условный характер: иногда они относятся к году, когда кто-нибудь придумал ложную теорию или произвел ловкую мистификацию, иногда же речь идет о времени, когда произошло событие, которое можно счесть наиболее значимым для обсуждаемой темы. Так, в заметке «О форме мира и движении небесных тел» в качестве такой точки отсчета выбрано время формирования Земли (по современным оценкам), а в заметке «Гендерное неравенство» — год (там объясняется почему). Все или почти все мнения и оценочные суждения, приведенные в этой книге и не снабженные прямой ссылкой, принадлежат лично составителю. Все категоричные обобщения, которые можно встретить в предлагаемых заметках, представлены исключительно в полемических целях и ни в коем случае не должны рассматриваться как претензия на обладание абсолютной истиной или как практические рекомендации в области психологии, педагогики, диетологии, энергетики, поиска внеземного разума и т. п.
7
4,5 млрд лет назад
О ФОРМЕ МИРА И ДВИЖЕНИИ НЕБЕСНЫХ ТЕЛ
В
сем известно, что наша планета имеет форму неровного блина, который покоится на спинах трех огромных слонов, а те — на спине еще более огромной черепахи. На чем стоит черепаха, как-то не уточняется. Человечество тысячи лет придерживалось примерно таких взглядов. Считается, что первым о том, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, догадался древнегреческий астроном Аристарх Самосский еще в III в. до н. э. Однако во II в. н. э. античный астроном (и астролог) Птолемей, обобщив многие древнегреческие и древневавилонские гипотезы, предложил геоцентрическую модель мира, которая подразумевает, что Земля находится в центре мироздания, а вокруг нее вращаются Солнце и другие звезды (а также все остальное), причем планеты движутся благодаря тому, что они находятся на поверхности твердых небесных сфер. Лишь спустя много веков человечество вернулось к гелиоцентрическим воззрениям, поставившим в центр мироздания уже не Землю, как предпочитали делать средневековые теологи, а Солнце. По-настоящему эта гипотеза стала развиваться только в XVI в. — во многом благодаря Копернику, очень недовольному тем, что геоцентрическая теория не позволяет объяснить «форму мира и соразмерность его частей». Коперник тоже пришел в выводу, что Земля вращается и вокруг своей оси, и вокруг Солнца. Впрочем, он все-таки ставил в центр мироздания не Солнце, а условный центр земной орбиты. Более того, Тихо Браге и другие видные астрономы того времени активно возражали против коперниканской гипотезы, утверждая, к примеру, что если бы Земля действительно вращалась вокруг своей оси, то все находящееся на ней разлеталось бы в стороны из-за действия центробежных сил. Понадобились усилия Кеплера и Галилея для того, чтобы гелиоцентризм все-таки восторжествовал. Кеплер-то как раз и показал, что геометрический центр нашей планетной системы — именно Солнце, своего рода точка пересечения орбит всех планет, которые вращаются вокруг нашей звезды. Галилей стал, пожалуй, первым ученым, решившим изучать звездное небо при помощи телескопа (его по праву считают одним из главных изобретателей этого полезного прибора). Он получил множество прямых и косвенных подтверждений гелиоцентрической теории, в частности, открыв солнечные пятна и спутники Юпитера, а кроме того, обнаружив, что Млечный Путь представляет собой гигантское скопление звезд.
8
Примерно так представляли себе Землю в древности. Красивое заблуждение, правда? Даже как-то жаль, что на самом деле всё несколько иначе
Впрочем, Галилей так и не согласился с законами движения планет, выведенными Кеплером. Джордано Бруно, в отличие от Кеплера, вообще считал, что планеты — своего рода живые существа, которые движутся благодаря собственным душам. Однако его представлениям о множественности миров суждена была долгая жизнь. Увы, этого нельзя сказать о самом ученом. Современная космология (к услугам которой миллиарды спутниковых снимков отличного качества) показывает, что Земля вообще-то не является идеальным шаром, а скорее напоминает слегка обкусанное яблоко.
Труды Аристарха Самосского дошли до нас лишь в пересказе Плутарха, Архимеда и других ученых мужей. Вопреки распространенному мнению, инквизиция сожгла Джордано Бруно (–) не за астрономию как таковую, а за еретические религиозные взгляды. Множество обществ сторонников теории плоской Земли существует и сегодня. Вот сайт одного из таких обществ: goalma.org
9
ок. 40 тыс. лет назад
ИЗМЕНЧИВЫЕ КАНОНЫ КРАСОТЫ
Р
азвеем еще один миф — о существовании какого-то единого для всего человечества стандарта красоты. (Будем говорить только о женской, так интереснее.) Конечно, на протяжении всей истории человечества представления о красоте менялись. Знаменитые палеолитические Венеры (представленные в виде примитивных статуэток) поражают нас сегодня непомерной тучностью. Им мало уступают и рубенсовские матроны. В Древней Руси полнота считалась красотою, и не зря слово худой до сих пор сохранило столько негативных значений. Как из всего этого выросло страстное желание многих представительниц человечества похудеть, терзающее даже тех, кто весит совсем мало? Разумеется, тут играет огромную роль индустрия всевозможных биодобавок, диетических средств и прочего в том же роде, не говоря уж о более или менее профессиональных диетологах, владельцах фитнес-клубов и т. п., которым тоже надо зарабатывать на жизнь. В любом глянцевом журнале найдутся богато иллюстрированные материалы о том, как очередная телезвезда за месяц сбросила очередные десять килограммов и что она для этого сделала. С одной стороны, в сознание массовой зрительницы/читательницы упорно вдалбливается, что привлекательны только худые женщины. С другой стороны, и зрителя/читателя мужского пола упорно убеждают в том же самом — просто самим подбором моделей для соответствующих фильмов, журналов и сайтов. В этом смысле невольно соглашаешься с феминистками (часто очень привлекательными дамами), которые возражают против такой неестественной стандартизации, сведенной к популярной формуле 90–60–90 (соответственно объем — или, строго-то говоря, охват — груди, талии, бедер в сантиметрах). Впрочем, сейчас девушки на подиумах все-таки стали несколько полнее знаменитой в е гг. британской модели Твигги (Лесли Хорнби), само прозвище которой можно перевести как Веточка (и которая надолго определила моду на худобу среди обитательниц Венера Виллендорфская, сделана ок. 25 тыс. лет назад западного мира). 10
Еще в Древнем Китае маленьким девочкам надевали на ступни деревянные колодки, чтобы нога оставалась крошечной (в соответствии с тогдашними представлениями об изяществе). Сегодня многие восточные женщины делают пластическую операцию, чтобы изменить разрез глаз и хоть в чем-то уподобиться «круглоглазым варваркам», видимо, полагая, что их соотечественникам, насмотревшимся западных фильмов, теперь уже не нравятся девушки с миндалевидными глазами. Сам цвет глаз теперь тоже легко можно менять при помощи цветных контактных линз. О цвете и фактуре волос нечего и говорить: к примеру, современные африканки Что подумали бы о ней в верхнем палеолите? нередко выпрямляют и отбеливают свои смоляные кудри. На что, конечно, имеют полное право. По счастью, человек устроен так, что практически на каждый тип женской внешности всегда найдется тот, кого она восхитит. Иначе, прямо скажем, человечество давно бы вымерло. Каноны красоты — вещь зыбкая, изменчивая, подверженная капризам моды, дизайнеров, режиссеров, кого угодно. И это хорошо.
См. эссе Татьяны Толстой «90–60–90» (особенно раздел «А мне, Онегин, пышность эта…»).
11
ок. 15 тыс. лет назад
ЛЮДИ И ЗВЕРИ
С
читается, что человек начал приручать животных еще в мезолите — примерно 15 тысяч лет назад. Началось всё, по-видимому, с собак, которых стали использовать для охоты и для защиты. Затем в число спутников людей вошли кошки, лошади, коровы, овцы, козы, свиньи, куры, гуси, утки, пчелы и т. п. — все те существа, которых человек целенаправленно разводит, сознательно использует и которых он при этом содержит, предоставляя им кров и пищу. Видимо, в те далекие времена и стало складываться одно из самых известных заблуждений человека — антропоморфизация животных. Иными словами, мы то и дело норовим придать домашним животным собственные черты, как бы подразумевая, что эти прелестные существа «всё понимают, только сказать не могут», что они могут грустить, радоваться и т. п. точно так же, как мы. Еще Тургенев замечал: «Известно, что собаки имеют способность улыбаться, и даже очень мило улыбаться» («Ермолай и мельничиха»). Специалисты по коммуникации подмечали, что беседа с собакой частенько носит характер косвенного обращения к нашим ближним, присутствующим при этом. Но зачастую такие разговоры (конечно, поневоле односторонние) вполне самодостаточны — когда хозяину животного больше не к кому обратиться. Собака (кошка, хомячок, игуана и т. п.) — идеальный слушатель: не перебьет дурацкими вопросами, не станет уходить на середине нашего прочувствованного монолога (впрочем, кошка вполне на это способна). Иллюзию коммуникации успешно создают некоторые породы попугаев, но из этого, конечно, не следует, что эти говорящие существа обладают разумом, сравнимым с человеческим. Ахматова замечала, что ей равно подозрительны и те, кто терпеть не может животных, и те, кто с ними слишком уж носится. Известная фраза Байрона о кокер-спаниеле («Обладает всеми достоинствами человека — за исключением его недостатков») скорее, конечно, характеризует мизантропическую натуру поэта, чем какие-либо реальные черты собак. Увы, даже в современную просвещенную эпоху люди нередко забывают о том, что большинство животных, честно говоря, вовсе не предназначены для одомашнивания и уж тем более для того, чтобы в буквальном смысле заставлять их жить дома, рядом с человеком. Часто это попросту опасно. Вспомним трагическую историю с семейством Берберовых: знаменитые дрессировщики держали у себя дома львов — сначала Кинга I, а потом Кинга II. Первого 12
Фото Алексея Капанадзе
И чтобы никаких собак!
(отличавшегося, по словам его хозяев, весьма добродушным нравом) в г. пришлось застрелить после нападения на случайного прохожего, а второй в г. нанес тяжелые ранения Нине Берберовой и растерзал ее летнего сына Романа. К сожалению, такие прецеденты не мешают некоторым нашим современникам заводить у себя опасных животных — от крупных хищников до змей. Вероятно, тут играет роль желание покрасоваться перед представителями своего вида, очень свойственное человеку.
13
ок. 10 тыс. до н. э.
МИФЫ ОБ АЛКОГОЛЕ
Г
орячительные жидкости уже много веков являются неотъемлемой частью быта значительной части населения Земли. Археологи находят сосуды каменного века с остатками ферментированных напитков, датируемые как минимум X тысячелетием до н. э. Вначале эти напитки были не очень крепкими, но с развитием технологий и появлением новых материалов, позволяющих долго хранить произведенную жидкость, появились пиво и вино (продукты брожения ячменя, пшеницы, винограда, меда…), а там и водка (продукт высокотемпературной перегонки сахаросодержащего сырья). Полагают, что первый самогонный аппарат изобрел арабский алхимик Джабир ибн Хайян в конце VIII в. н. э. Считается, что спирт полностью разлагается в организме на углекислый газ и воду, а значит, совершенно не вреден. На сей счет многое могли бы поведать врачи, наблюдавшие печень алкоголиков, изъеденную циррозом. Кровеносные сосуды разрушаются от постоянного приема спиртосодержащих жидкостей. О влиянии алкоголя на мозг страшно и подумать. Считается (даже среди некоторых химиков), что коньяк не показывают алкотестеры гаишников, поэтому его можно спокойно пить перед тем, как сесть за руль. Мы надеемся, что вы отдаете себе отчет в том, какой это вредный миф. Впрочем, мифом является и уверенность законодателей в том, что за руль можно садиться лишь при нулевом содержании алкоголя в крови. Этого нулевого промилле, строго-то говоря, не наблюдается практически ни у кого, поскольку организм человека зачастую сам по себе вырабатывает незначительные количества спирта. Считается, что вино, употребляемое умеренно, весьма хорошо для желудка. Да, ежедневный послеобеденный бокал красного, как неоднократно доказывали ученые (в основном, как нетрудно догадаться, французские — не исключено, что работавшие по заказу винодельческих компаний), в общем-то не вреден, но без него, честно говоря, вполне можно обойтись. К тому же не будем забывать о главном: алкоголь — наркотик и, как все наркотики, быстро вызывает привыкание. Организм начинает требовать всё большей и большей дозы, и кто скажет, какая доза уже не является умеренной? Причем все эти разговоры о том, что слабоалкогольные напитки не вредны, тоже не имеют под собой реальных оснований. Увы, существуют и пивные алкоголики. При этом не следует считать, будто в ограничении пьянства поможет сухой закон, то есть полный запрет на продажу и употре14
Фото Алексея Капанадзе
Искушение всегда рядом
бление спиртного. Такие меры пытались применять, к примеру, в США х или в СССР в середине х. В обоих случаях это привело лишь к росту подпольной торговли алкоголем (зачастую опасно низкого качества) и контрабанды спиртного, а значит, и к росту связанных с этим преступных организаций. По большому счету, лучший способ борьбы с алкоголизмом — создать в стране такие условия, чтобы человеку было интереснее работать, чем пить. Но сделать это куда сложнее, чем просто запретить продажу и рекламу крепких напитков.
Считается, что алкоголь облегчает общение. В какой-то степени да: он часто делает вас развязнее и бойчее. Но, как известно, затем наступает стадия, когда тянет выяснять отношения, иной раз на физическом уровне. И потом, кто же мы такие, что нам непременно нужны какие-то дополнительные химические стимуляторы для снятия социальных барьеров?
15
ок. VII тыс. до н. э.
ГАДАНИЯ И ГАДАТЕЛИ
И
ногда очень увлекательно бывает почитать новости. Например, такие: по уголовному делу о выводе средств из банка (название мы тут опускаем) арестована гадалка. Следствие называет ее соучастницей преступления. По версии следствия, потомственная гадалка Нона М. давала советы, основанные на ворожбе и гадании, другой фигурантке, сестре финансового директора банка. Адвокат обвиняемой заявил в суде, что Нона М. закончила только четыре класса школы и давать профессиональные советы банкирам не могла. Сама гадалка отметила, что плохо помнит фигурантку, поскольку та была лишь одной из многочисленных клиентов. Принимала она их в своей комнатной квартире на Фрунзенской набережной. Согласно материалам дела, из банка было выведено 26 миллиардов рублей. Этой сомнительной профессии не меньше лет: ее практиковали еще в Древнем Вавилоне, когда наука еще не обладала возможностями делать сколько-нибудь достоверные прогнозы. Впрочем, современные научно-технологические достижения отнюдь не убили в обществе интерес к оккультным практикам. Гадали и гадают по всему на свете — по фазам Луны, по кофейной гуще, по внутренностям животных, по воде, пламени, дыму. Раскидывают карты, бросают кубики игральных костей. Хироманты уверяют, что могут предсказывать судьбу по линиям на ладони, и якобы даже есть статистика, что обладатели сравнительно короткой линии жизни действительно обычно умирают раньше. Всякое гадание — как о прошлом, так и о будущем — нужно формулировать как можно туманнее («Было у тебя, милая, в жизни большое разочарование в мужчинах» — да у кого ж из бедняжек, посещающих гадалок, его не было?) и при этом лестно для клиентки («Есть один красивый богатый брюнет, много он о тебе сейчас думает»), при этом снабжая вполне конкретными советами и предостережениями: «Бойся рыжих толстяков» или, может быть, «Когда полная луна, не увеличивай процентную ставку по долгосрочным депозитам». Незачем напоминать, что все это чистой воды шарлатанство. Банковских жуликов совершенно не жалко, но невольно проникаешься сочувствием, например, к тем, кто, пытаясь найти пропавших близких, в отчаянии обращается к услугам профессиональных ясновидящих и экстрасенсов, которые клятвенно обещают помочь найти исчезнувших по фотографии (естественно, за деньги, иногда очень большие). Разумеется, это мошенничество. Опытный психо16
Арсенал гадалок за последние столетия в общем-то не претерпел существенных изменений — во всяком случае, если речь идет об антураже гадальной комнаты, а не о тайных методах выяснения информации о клиенте
лог может определить по снимку некоторые черты характера человека, но никто не в силах выяснить на основании этой визуальной информации, где этот человек сейчас находится. (Если только сам гадатель не причастен к похищению, а такое тоже, увы, иногда случается.)
Новости, 25 октября (goalma.org goalma.org).
17
ок. V тыс. до н. э.
ЛИТОТЕРАПИЯ
С
реди множества шарлатанских и псевдонаучных методов лечения заметное место занимает литотерапия, или «лечение камнями» (обычно имеющими кристаллическую форму). Современные адепты этих методов уверяют, что их применяли еще древние шумеры 6 тысяч лет назад, что древние египтяне любили носить кристаллы (например, лазурит, сердолик, бирюзу) для того, чтобы уберечь себя от недугов и «негативной энергии», что древние китайцы верили в целительную силу нефрита и других минералов. Некоторые индейцы Аризоны и аборигены Гавайских островов используют такие методы до сих пор, переняв их от своих предков. В последние десятилетия мода на литотерапию возникла вновь — даже среди вполне цивилизованных людей. Ее энтузиасты без особого разбора заимствуют из китайской культуры понятие жизненной энергии «ци», а из индуистской — понятие чакр, которые будто бы соединяют в организме телесное и сверхъестественное. При этом цвет применяемых камней соотносят с цветом чакр и прикладывают определенные камни, сориентировав их определенным образом, к определенным органам (или «проекциям органов», поскольку непосредственно к сердцу или печени их все-таки не подносят), уверяя, что это исцелит пораженное место. Окраска, фактура, мистические свойства камня якобы влияют на баланс «тонких энергий» в организме. Впрочем, целители придерживаются различных мнений насчет того, какие минералы от чего помогают: аметист, зеленый авантюрин, желтый топаз и т. п. применяются для борьбы с заболеваниями самых разных органов и частей тела. Шарлатаны немало зарабатывают на легковерии пациентов, которых наверняка особенно привлекает сравнительная простота подобных методов: не требуется ни операция, ни прием горьких таблеток, ни изнурительные процедуры. Требуется лишь вера в эффективность лечения да кое-какие деньги, с которыми вы готовы расстаться. Настоящая наука давно установила, что от такой практики нет решительно никакой пользы, кроме разве что эффекта плацебо — когда больной верит, что применяемое средство ему поможет, и действительно начинает чувствовать себя лучше. Это показал, в частности, ряд экспериментов, проведенных с кристаллами кварца и обычными стекляшками. Испытуемых, не знавших, что им дают, просили пять минут помедитировать, держа в руке кристалл. О том, что в ладони возникает «какая-то теплота», сообщили и многие из тех, кому подсунули подделку, причем о возникновении теплоты заявили в основном те, кого заранее предупредили,
18
Не желаете ли купить немного нефрита? (Китайский нефритовый рынок в городе Хотан — один из крупнейших в мире)
что они могут это почувствовать: обычное явление при исследовании плацебо. Весьма сомнительна сама идея о том, что на человеческий организм могут оказывать влияние минералы, просто соприкасающиеся с телом. Как и для других шарлатанских методов, опасность литотерапии в том, что страдающий действительно серьезной болезнью может, уповая на целебные камни, отказаться от традиционных способов лечения, которые действительно способны исцелить его.
Частенько рекомендуется, подражая древним египтянам, носить некоторые камни в качестве псевдонаучных оберегов или держать их под подушкой. goalma.org
19
V–IV тыс. до н. э.
ЖИВИ ПО ФЭНШУЮ
Е
ще на рубеже V–IV тыс. до н. э. древние китайцы ориентировали свои жилища по Солнцу, чтобы в доме было теплее. Пожалуй, этим приемом ограничивается практическая значимость фэншуя — искусства гармонизации строений с той средой, которая их окружает. Судя по археологическим находкам, уже в IV тыс. до н. э. китайцы применяли астрономические приборы и расчеты для определения оси север — юг, играющей важнейшую роль в фэншуе. Элементам зданий, ассоциируемым с небом, придавали округлую форму, с землей — квадратную. Считается, что магнитный компас изобрели как раз для применения в фэншуе. Архитектура в фэншуе рассматривается как средоточие невидимых сил, объединяющих Вселенную и человека. Учитывается сложное взаимодействие пяти стихий — металла, земли, огня, воды и дерева (они понимаются скорее абстрактно — как силы, управляющие человеческой жизнью; само слово «фэншуй» в буквальном переводе означает «ветер — вода»). Важнейшую роль при этом играет понятие энергии «ци», которая может быть как положительной, так и отрицательной. Строения, конечно, следует возводить в местах с «хорошей ци». При этом важна и ориентация здания, и его взаимодействие со средой — микроклиматом, растительностью, почвой. Одним из первых европейцев, написавших о фэншуе, стал итальянский миссионер-иезуит Маттео Риччи, сообщавший, что практикующие это искусство располагают строения или могилы, ориентируя их «согласно положению головы, хвоста и ног дракона, якобы залегающего под сим местом». Иезуит насмешливо замечал: «Что может быть нелепее убежденности в том, что благополучие семьи, ее честь, само ее существование зависит от таких пустяков, как дверь, открывающаяся в ту или другую сторону, от того, будет ли дождь стекать с крыши во двор направо или налево, от того, где будут располагаться окна?» Но многие из этих суеверий и сегодня процветают среди поклонников этого искусства (или, вернее сказать, духовно-материальной практики). Утверждается, что благоприятные с точки зрения фэншуя места характеризуются особым расположением геомагнитных линий, отражающих «космическую погоду». Экспериментальных подтверждений этому, похоже, нет. Более того, при независимом опросе несколько мастеров фэншуя чаще всего дают очень разноречивые рекомендации. Да, некоторые элементы фэншуя все-таки можно применять для проверки проектируемого здания на архи20
По фэншую можно устраивать и лужайки перед домом. Правда, эффективность такого подхода не гарантируется
тектурную осмысленность и удобство, но большинство практикующих идут гораздо дальше. С х гг. практика фэншуя (адаптированная и упрощенная) вовсю применяется на Западе, принося немалые доходы тем, кто не прочь нажиться на человеческих суевериях и на представлениях о том, что если с помощью таинственных зеркал и флейт удастся выбрать верное местоположение для столика в гостиной, то вас ждет невиданное процветание. В самом же Китае фэншуй подвергся гонениям во времена культурной революции, да и сейчас в стране официально запрещена регистрация предприятий, оказывающих услуги в этой сфере.
Адепты фэншуя считают, что само строение оказывает влияние на жизнь человека, даже если речь идет о могилах его предков: не зря же древние китайцы иногда разрушали кладбища своих врагов, дабы ослабить «ци» противника.
21
ок. IV тыс. до н. э.
ЙОГИ И ЙОГА
С
йогой получилось любопытно. Собственно, она возникла в рамках индуизма и буддизма как целая система духовных, психических и физических практик, призванных научить человека управлять психическими и физическими функциями своего организма. Изображения людей в соответствующих позах есть на древних печатях, относимых к эпохе Индской цивилизации (– гг. до н. э.). Письменные упоминания об этой практике встречаются уже в «Ригведе» (– гг. до н. э.). В середине XX в. она вдруг вновь стала завоевывать души (и тела), возможно, благодаря моде на индуизм и буддизм, вспыхнувшей в западном мире (некоторые полагают, что ее запустили знаменитые рок-звезды х). До СССР эта мода, как все моды, дошла с опозданием — примерно в конце х. На обычных людей, как правило, производят наиболее сильное впечатление те способности, которые связаны с телесным аспектом йоги — как раз наименее важным в ней (мы не будем здесь вдаваться во всякие течения, направления и ответвления: можете обратиться к специальной литературе). По Сети гуляют бесчисленные рассказы очевидцев, фото и видео, где йогов живьем закапывают в землю (и спустя полчаса извлекают оттуда целыми и невредимыми), где йоги преспокойно ходят по огню, где йоги поднимают (не скажу чем) тяжеленный камень — и т. п. Разумеется, никакой человек не в состоянии задерживать дыхание больше, чем на две минуты. Если мозг лишить кислорода хотя бы на десять минут, обладатель мозга умрет, и это будет, увы, необратимо. Ходят легенды о йогах, постигших древние тайны (куда же без древних тайн) и умеющих замедлять дыхание до нескольких вдохов-выдохов в час, благодаря чему якобы обретают чуть ли не бессмертие, ибо такой режим дыхания, согласно верованиям, существенно замедляет жизненные процессы. Все это чепуха. Правда, есть более тонкие йоговские практики, не столь понятные и не столь доступные непосвященным: они связаны с высвобождением скрытого духовного потенциала, умелым перераспределением энергий организма и т. п. К сожалению, все это по большей части шарлатанство. Во всяком случае, если в объявлении вам обещают за три-четыре занятия научить концентрировать энергию «ци» и заодно раскрывать чакры, вы имеете дело с явными мошенниками. Настоящие духовные практики обычно начинают приносить плоды лишь после долгих лет напряженной работы.
22
Йоги обычно выглядят вот так
В наши дни йога самым рутинным и невинным образом практикуется во многих фитнес-клубах — просто как одно из средств поддержания физической формы. Что ж, как и во всяких подобных упражнениях, главное тут — знать меру и не пытаться достичь впечатляющих результатов слишком быстро (то есть после двух-трех походов в зал). Следует помнить, что йога все-таки замысливалась и развивалась как духовная практика, неразрывно сопряженная с телесной, а не просто как комплекс более или менее сложных и экзотических физкультупражнений.
23
ок. IV тыс. до н. э.
КОРРУПЦИЯ И КОРРУПЦИОНЕРЫ
К
ак обмануть закон? Всякий знает, что один из самых эффективных методов тут — взятка, вещь весьма полезная. Недаром тема коррупции — одна из наиболее широко представленных в словаре поговорок и афоризмов. «Не подмажешь — не поедешь», «Спасибо не булькает». И более изысканное: «Говорите — не знаете, как меня благодарить? Но ведь, казалось бы, с тех пор, как изобретены деньги, это затруднение исчезло?» И такие типичные диалоги: «Нельзя ли договориться на месте? — Решаемый вопрос». И прочее, и прочее. Собственно говоря, взятки существуют как минимум со времен Древнего Египта, где плотник Тириэй не вышел на работу и вынужден был заплатить столько-то монет надсмотрщику, чтобы тот не выдавал его какому-то более высокому начальству (эта старая как мир история рассказывается на глиняных табличках, найденных близ Фив). Взятка — незаконное вознаграждение, тайно передаваемое (прямо в руки или через посредников) должностным лицам либо за то, чтобы они пренебрегли своим служебным долгом, либо как раз за то, чтобы они исполнили свои непосредственные обязанности (как правило — быстрее, чем обычно, иначе «барашек в бумажке» вроде и ни к чему). В чиновничьей культуре даже различают лихоимство (взятка за незаконное деяние) и мздоимство (взятка за работу, которая должна быть выполнена и без нее). Разумеется, взятка совсем не обязательно имеет денежную форму. Еще судья Ляпкин-Тяпкин в «Ревизоре», как известно, брал борзыми щенками, чем открыто гордился, язвительно замечая городничему: «А вот если у кого шуба стоит пятьсот рублей да супруге шаль…» С тех пор прошло почти лет, и коррупционная практика сильно усовершенствовалась. Чиновники давно смекнули, что иной раз куда выгодней и удобней брать не деньгами, а пакетами акций, многообещающими подрядами, доходными должностями. Разумеется, власти по мере сил борются с коррупцией (или делают вид, что борются). Но здесь мы имеем дело с классическим противостоянием меча и брони. Как только законодательство предписало чиновникам ежегодно представлять декларацию о своем имуществе и доходах (включая в нее и своих ближайших родственников), эти хитрецы живо переписали особняки и виллы на бывших жен и племянников (иногда для этого приходится фиктивно развестись с женой, но чего не сделаешь ради лишнего миллиарда). 24
По уверениям специалистов, этот процесс сейчас все реже выглядит столь откровенно
Как только закон запретил чиновникам заниматься бизнесом, они мгновенно продали акции доверенным людям. Формально это не запрещено, однако кто докажет, что, к примеру, депутат никогда-никогда не лоббирует законы в пользу близкой ему компании? Впрочем, во многих странах (например, во Франции) лоббизм официально разрешен — лишь бы все это продавливание законопроектов проходило открыто, прозрачно и без явного подкупа, не переходя в беспардонный фаворитизм. Может быть, имеет смысл узаконить и взятки, эту универсальную смазку, без которой так буксует и скрипит государственная машина?
25
III тыс. до н. э.
ИНОПЛАНЕТЯНЕ — КТО ОНИ?
В
сегда хочется думать, что разумная жизнь есть где-то еще, а не только на Земле. Эта история началась давно — в III тысячелетии до н. э., в Китае. Подданные Поднебесной верили, что на Луне живет специальный лунный заяц, который толчет порошок бессмертия. Потом в дело включились древние греки: они стали называть созвездия в честь своих мифологических героев. Затем началось мысленное освоение планет Солнечной системы — особенно Марса. Спустя века фантасты заселили окрестности Альфы Центавра, Тау Кита, Эпсилона Эридана, а также туманность Андромеды и другие места с красиво звучащими названиями, куда в обозримом будущем мы вряд ли доберемся. Потом они взялись за параллельные миры, куда мы тоже вряд ли когда-нибудь попадем. Вообще-то считается, что для наличия жизни планета (и звезда, вокруг которой она вращается) должна удовлетворять довольно строгим критериям. Все живое должно, судя по всему, иметь углеродную структуру (то есть скелет биомолекулы непременно должен представлять собой цепочку атомов углерода, а не, скажем, кремния, элемента куда менее универсального, к тому же образующего слишком нестабильные цепи). Более того, в основе всякой жизни, судя по всему, должны лежать белки или что-то подобное. Белок разрушается при высокой температуре, так что в кипящей воде невозможна почти никакая жизнь. То же самое касается и состава воздуха, необходимого для существования почти всего живого. Да, есть анаэробные бактерии, есть мельчайшие обитатели гидротермальных источников, живущие в страшных океанских глубинах, но все это скорее исключения. И потом, речь все-таки идет о разумной жизни. Судя по всему, сложно устроенным организмам необходима не только вода, воздух с высоким (но не слишком) содержанием кислорода, определенное давление этого самого воздуха, определенная сила гравитации: им нужен еще и строго определенный диапазон температур (вот почему Марс с его чудовищно холодными ночами все-таки никем не населен: правда, не до конца ясно, таков ли был на нем климат в древности). А значит, планета должна располагаться на строго определенном расстоянии от своей звезды — не слишком большом и не слишком малом. Сейчас ведется активный поиск таких землеподобных планет и кое-какие уже найдены — на расстоянии многих световых лет от Земли, так что добраться туда мы пока не можем. 26
Экспонаты Музея НЛО в Розуэлле, штат Нью-Мексико. Типичные пришельцы
Многие убеждены, что инопланетяне-то до нас давно добрались. Иначе кто построил пирамиды (не люди же), кто нарисовал эти таинственные изображения в пустыне Наска, видимые лишь с самолета, кто регулярно засекречивает трупы прибывающих на Землю пришельцев? На третий вопрос у многих тоже есть четкий ответ: это делают власти крупных держав, чтобы не сеять панику среди населения. Представляете, что начнется, если мы узнаем, что не одиноки во Вселенной? Хотя, наверное, сознание современного человека так перегружено всякой информацией, что и от этой новости оно лишь устало отмахнется. Нас уже ничем не удивишь.
Распространенная версия о том, что в древности на развитие человеческой цивилизации повлияли посетившие Землю инопланетяне, рассматривается, к примеру, в «научно-популярном» фильме «Воспоминания о будущем» () австрийского режиссера Харальда Райнля, снятом по мотивам книг швейцарского уфолога Эриха фон Деникена.
27
XVII–XVI вв. до н. э.
АТЛАНТИДА И ЗОЛОТОЙ ВЕК
М
ифы о золотом веке, о невозвратно ушедшей эпохе, когда всё было гораздо лучше, чем сейчас, существуют с незапамятных времен. Уже в античную эпоху стали упорно распространяться легенды о некоем ушедшем под воду острове, где жилось просто замечательно, процветали науки и искусства, правители отличались мудростью и дальновидностью, а народ благоденствовал. Легенды эти с новой силой вспыхнули в Средневековье и особенно в эпоху Возрождения (вновь обратившуюся к античным ценностям и вообще любившую утопии) и преотлично дожили до наших дней. Речь, как вы уже поняли, идет об Атлантиде — мифическом исчезнувшем острове-государстве, упоминаемом у Платона, Геродота, Диодора Сицилийского и других античных авторов. Где она располагалась, они пишут смутно. Так, Платон помещает ее к западу от Геркулесовых столбов и гор Атланта — то есть Гибралтарского пролива и африканского Атласа. Некоторые позднейшие исследователи считали, что это была часть нынешних Азорских островов. Но насколько реальна эта история об Атлантиде? Может быть, это чудесный обман, которым человечество тешит себя уже столько лет? В наше время большинство ученых склоняются к версии, что прообразом Атлантиды стал остров Крит и примыкающий к нему архипелаг Санторин, который в древности был единым куском суши, но затем его разрушило мощное землетрясение. На этих островах примерно с XXVIII по XV в. до н. э. существовала высокоразвитая (для тех времен) цивилизация бронзового века. (Первые поселения ни Крите появились, по мнению некоторых археологов, еще в середине XXXVII в. до н. э.) Название этой цивилизации дали позже — по имени мифического (или реального?) критского царя Миноса, того самого, чья жена, по легенде, родила Минотавра от быка, зачем-то посланного царю кем-то из богов. Минойскую цивилизацию по-настоящему открыл, уже на рубеже XIX–XX вв., английский историк и археолог Артур Эванс. Он установил, в частности, что минойские города не были даже снабжены никакими укреплениями: минойцы вели активную морскую торговлю, однако, по-видимому, не опасались нападений с моря. И были правы: страну погубили внутренние беспорядки, а главное — страшное вулканическое извержение (его тоже именуют Минойским).
28
Воображение рисует примерно такую картину жизни в Атлантиде
По оценкам археологов и сейсмологов, это извержение вулкана Санторин на одноименном острове произошло между и гг. до н. э. Оно породило сильнейшее землетрясение и катастрофическое цунами (с волнами высотой до 9 м). По мнению современных исследователей, вулканическая магма постепенно заполняла пустоты под островом Санторин, а потом объем расплавленных пород резко увеличился, что и разорвало остров на части. Магма вырвалась на поверхность в центральной лагуне Санторина, что как раз и стало причиной цунами. Наш сказочный Китеж уходил под воду тише.
29
XIII–XII вв. до н. э.
ТРОЯНСКИЙ КОНЬ, ИЛИ КАК ВЕСТИ ОСАДУ ГОРОДА
П
ро Троянскую войну мало кто сейчас может рассказать что-нибудь внятное, если вы, конечно, не специалист. «Илиаду» мало кто читал, и хотя фильм «Троя» видели многие, большинству запомнились оттуда разве что битва Ахилла с Гектором да Елена Прекрасная, сыгранная красивой актрисой Дианой Крюгер. Собственно, Елена (все-таки дадим кое-какие пояснения) была женой спартанского царя Менелая, ее умыкнул влюбленный троянский царевич Парис, в связи с чем оскорбленные греки пошли на Трою войной. Но им все никак не удавалось взять хорошо укрепленный город, поэтому они и применили знаменитый трюк с конем, придуманный хитроумным Одиссеем: сделали вид, что ушли от стен города, и оставили на месте своего лагеря огромную деревянную фигуру — будто бы дар богине Афине. Троянцы, неизвестно почему, решили затащить коня в город, а ночью из чрева деревянной лошади повыскакивали греки, перебили стражу, открыли ворота, дальнейшее понятно. А может, на самом деле все было совсем не так. Кто теперь скажет? Сама идея троянского коня оказалась довольно долговечной и универсальной. Всем известны (надеемся, что лишь теоретически) так называемые вирусы-трояны (троянские программы), которые неосторожный пользователь компьютера подхватывает, опрометчиво открыв почтовое вложение (если файл имеет расширение .exe, не открывайте его ни в коем случае!). Вирус вольготно располагается на диске, собирает нужную информацию, иногда превращает зараженный компьютер в еще одну точку рассылки вирусов, а иногда проделывает еще более опасные и неприятные штуки. Собственно, обычные вирусы, орудующие в биологических организмах, занимаются тем же самым. Трудно бороться с врагом, про которого даже не очень понятно, живой он или нет (некоторые биологи рассматривают вирусы просто как набор нехитрых биохимических инструкций), и который ловко перехватывает управление клеткой, заставляя ее выполнять нужную захватчику программу, то есть предоставлять ему кров и пищу, чтобы вирус мог спокойно питаться и размножаться. Когда же клетка в конце концов лопнет от перенаселенности вирусами, захватчики преспокойно оккупируют другую. Внедрение шпионов в стан врага — один из самых распространенных приемов в военных противостояниях. При этом на смену живым разведчикам все чаще приходят те же шпионские програм-
30
Ныне город Троя принадлежит Турции. О знаменитом коне здесь хорошо помнят
мы. В сущности, они могут почти все: в непрерывном режиме вести сбор стратегически важной информации, заменять ее дезинформацией, вносить сумятицу в работу банковских систем, оборонных предприятий или электростанций и даже дезорганизовывать предвыборный процесс. В современной войне главным бойцом становится не лучник, не пулеметчик, не пилот бомбардировщика, а хакер. Да, сам он лично никого не убивает, но его действия способны нанести огромный ущерб инфраструктуре противника, а иной раз и психическому состоянию неприятельской армии, не говоря уж о гражданском населении. Гомеру такое и не снилось.
31
VIII в. до н. э.
НЕЛЕПЫЕ ЗАКОНЫ
С
читается, что так называемое римское право появилось еще на заре существования древнеримской цивилизации — в середине VIII в. до н. э. Его основной принцип сводится к тому, что все правовые вопросы должно решать государство (собственно, главным образом для этого и создаваемое гражданами) согласно определенным правилам, заранее принятым общим консенсусом граждан, причем все граждане равны перед законом. Отсюда постепенно выросли правовые системы многих государств, не только европейских. Своды законов формировались на протяжении столетий, и в эти тома нередко просачивались довольно странные нормы. Так, в Древней Греции существовал закон о наказании для человека, чей петух своим криком расколет кувшин у соседа. (Неизвестно, бывали такие случаи или нет, хотя явление акустического резонанса существует на самом деле.) Говоря о нелепых законах, часто приводят в пример юридические акты, принятые в конце XVIII – середине XIX в. (а иногда и позже) в некоторых штатах США и формально действующие до сих пор: x незаконно носить стаканчик мороженого в заднем кармане брюк (Алабама); x любой проступок, совершенный в красной маске, автоматически считается уголовным преступлением (Аризона); x ослам запрещено спать в ванне (тот же штат). Но зато: x противозаконно отказать человеку в стакане воды (там же). Аризона славится засушливым климатом; x запрещается ехать в автобусе с аквариумом, поскольку плеск воды может побеспокоить других пассажиров (штат Вашингтон, славный город Сиэтл); x женщинам запрещается носить красное в общественных местах (штат Висконсин, город Сен-Круа). Женщинам запрещается носить обувь на высоких каблуках в черте города (Калифорния, г. Кармел.) (Ну, генезис подобных законов как раз понятен.) И чемпион среди чемпионов: запрещено приклеивать пчелу к шляпе (Канзас, городок Лоуренс). А вот закон о запрете покупки скобяных изделий по воскресеньям (штат Виргиния) недавно был отменен. В странах, где вот уже несколько веков законы неукоснительно соблюдаются (ну, как правило), иной раз можно воспользоваться какими-нибудь древними актами, чтобы избежать наказания или, 32
скажем, помешать принятию какого-нибудь нового закона. Условно говоря, в той же Англии всегда можно апеллировать к тому, что произносящий приговор судья не совсем точно произнес слова клятвы или был в парике неподходящего цвета: юридические уложения средневековой Англии знамениты подробным описанием самих судебных процедур, причем ряд этих норм не отменен до сих пор. Увы, все это малоприменимо для стран, где испокон веков суровость закона компенсируется избирательностью и необязательностью его исполнения, карикатурной легкостью отмены старых законов и принятия новых, а также давними коррупционными традициями.
Многие сочтут все эти запреты нелепыми
Нельзя использовать помидоры для приготовления блюд из моллюсков и овощей (штат Массачусетс). Может быть, бостонские законодатели в чем-то правы? Если после окончания марта вы еще не сняли со своего дома новогоднюю иллюминацию, вам угрожает штраф в долларов (Калифорния, Сан-Диего). Как известно, в Англии существует так называемое прецедентное право, т. е., отыскав некое дело, по которому (пусть даже несколько веков назад) вынесен определенный приговор, защита или обвинение вполне могут убедить суд вынести аналогичный вердикт за сходное деяние.
33
VIII в. до н. э.
БЕСПРОЦЕНТНЫЕ КРЕДИТЫ И ПОТРЯСАЮЩЕ ВЫГОДНЫЕ ВКЛАДЫ
У
лицы наших городов, особенно в не самых обеспеченных районах, пестрят объявлениями, обещающими КРЕДИТЫ или просто ДЕНЬГИ. Вам не нужно ничего, кроме паспорта. Получение денег за 5 минут. И прочее, и прочее. Среди так называемых схем быстрого обогащения эта — самая примитивная. Мошенники рассчитывают поживиться за счет тех, кто попал в сложную жизненную ситуацию (часто — в чужом и незнакомом городе). Да, при этом действительно дают деньги — под процент, который несведущему заемщику может показаться небольшим, поскольку исчисляется он обычно в расчете на сутки: Всего 0,5% в день! А прикиньте-ка, сколько это в месяц. Увы, такие зазывы вовсю применяют и вполне, казалось бы, респектабельные банки, обманывающие таким нехитрым методом бедных, неискушенных в финансовых операциях пенсионеров. То же самое касается и банковских вкладов, по которым сулят баснословные проценты. Специалисты предупреждают: если банк предлагает вам больше 10–12% годовых в рублях (и больше 5–6% в валюте), имеет смысл насторожиться: вполне возможно, что идет эксплуатация извечного желания человека сделаться богатым рантье, то есть получать много, ничего при этом не делая. Первые банки появились еще в Вавилонии (в VIII в. до н. э.), а в Древней Греции трапезиты (название происходит от слова, означающего «стол») принимали на хранение вклады и платили одним вкладчикам за счет других. В Средние века благодаря разнообразию монетных систем расцвели бесчисленные меняльные лавки, частенько превращавшиеся в самые настоящие банки. Правда, Ватикан не раз осуждал такой промысел, заявляя, что давать ссуды под проценты грешно (и, более того, нередко своею властью освобождая должников от их финансовых обязательств перед кредиторами). Во многих исламских странах религиозные власти до сих пор официально запрещают ссужать деньги под проценты, поэтому тамошние банки идут на всевозможные ухищрения, чтобы обойти этот запрет. Конечно, не исключено, что какое-то финансовое учреждение сумеет вложить средства вкладчиков в проект, который принесет и владельцам банка, и его клиентам баснословную прибыль. Но такие случаи очень редки, а главное, непредсказуемы. Обычно банк, извините за выражение, диверсифицирует свои активы, то есть, по сути, вкладывает деньги в разные акции, приносящие раз-
34
ный доход (высокодоходные бумаги обычно более рискованны, зато низкодоходные надежнее). Тем же самым вы, по идее, можете заняться напрямую или через брокера. Но этот посредник тоже не должен обещать вам колоссальных процентов. Читатель! Быстрое обогащение посредством таких вот схем практически невозможно. Лучше уж купи лотерейный билет. Это не так рисНикакие деньги не достаются кованно, а вероятность получить просто так. Ну, почти никакие честные деньги без всяких неприятностей гораздо выше. Еще лучше просто получить хорошее образование, набраться профессионального опыта и найти достойную высокооплачиваемую работу. Например, пойти работать в банк.
Конечно, никакой Сбербанк, скорее всего, не станет присылать громил-коллекторов к жертвам своих операций, а вот те, кто обещает быстрые деньги за 5 минут, частенько прибегают именно к такому способу возврата долга, иной раз заставляя доверчивых должников продавать квартиру или внутренние органы. За г. Центробанк РФ выявил более так называемых черных кредиторов — мошеннических организаций, выдающих микрокредиты населению. Некоторые из этих кредитов выдавались под % годовых (да-да, девятьсот процентов). Недобросовестные операционисты иной раз изменяют одну букву в фамилии покойника (или цифру в дате его/ ее рождения), тем самым утаивая вклад от наследников.
35
VI в. до н. э.
ВЕЩИЕ СНЫ
В
Ветхом Завете рассказывается, как пророк Иезекиль увидел во сне четырех крылатых существ, колёса с глазами и т. п. Считается, что случилось это в VI в. до н. э. Видение Иезекиля, по мнению Отцов Церкви, стало предвестием появления четырех евангелистов. Конечно, верить в вещие сны никто не может запретить, но придется вас разочаровать: они почти никогда не сбываются. Во всяком случае, в реальной жизни (не в святых писаниях, книгах или фильмах). За свою жизнь мы успеваем увидеть несметное количество снов. Исследователи процесса сна и собственно сновидений (то и другое очень важно для понимания психологии и физиологии человека) научились определять, в какие именно моменты испытуемый видит сон: это происходит во время так называемой фазы быстрых движений глаз (конечно же, тут имеется в виду движение глазных яблок спящего — под закрытыми веками). Пока мы еще не научились узнавать содержание чужих снов, если только сам сновидец не расскажет нам их по пробуждении. Но зачем все эти ночные фильмы, которые нам неутомимо показывает неведомый режиссер? Отдыхая от дневных трудов, мозг разнообразными способами комбинирует воспринятое за день — возможно, чтобы лучше запомнить полученную информацию или эффективнее обработать ее. Не зря же бытует легенда, что Менделеев увидел свою таблицу во сне: то же самое якобы произошло с Кекуле и бензольным кольцом. Впрочем, перед этим оба химика напряженно работали над своими задачами наяву. Распространена формула: «Сон — небывалая комбинация бывалых [т. е. реальных] впечатлений». Иными словами, если в течение дня вы трудились над сложным проектом, играли в футбол и ходили в театр, не исключено, что ночью вам приснится, как вы сидите за своим офисным столом на ярко освещенной сцене, и под ногами у вас почему-то мяч, который вам очень мешает (потом окажется, что это просто одеяло сбилось в комок). Трудно истолковать такое сновидение как прогноз, правда? Впрочем, тут как с пророчествами. Если на сотню снов найдется хотя бы один сбывшийся, вы это запомните. (Такое попадание вполне допустимо из чисто статистических соображений: сделайте шесть разных предсказаний о том, как упадет игральная кость, и одно из них непременно сбудется.) Следует еще учесть, что из всех снов, которые нам снятся, мы запоминаем ничтожную часть —
36
Видение пророка Иезекиля (витраж из брюссельского Кафедрального собора Святых Михаила и Гудулы)
обычно те, которые видим непосредственно перед пробуждением. Может быть, самые главные сны — как раз те, которых мы не помним? В литературе и кино — совсем другое дело, там сны служат важнейшим структурным элементом. Классические примеры — сон Татьяны Лариной из пятой главы «Онегина» (предсказана гибель Ленского от руки Онегина), или повторяющийся сон Анны Карениной («мужичок что-то делает с железом»), или сны героев Джорджа Мартина, выстраивающего свою «Песнь льда и пламени» именно как игру бесчисленных отголосков сбывшихся и несбывшихся видений и пророчеств.
37
VI в. до н. э.
ПРИКЛАДНАЯ НУМЕРОЛОГИЯ
П
ифагор, как известно, не раз говорил, что в основе всех вещей лежит число, но вряд ли он предвидел, что его слова будут иметь столь далеко идущие последствия, вплоть до рождения нумерологии — лженауки об особом тайном значении чисел. Среди ее краеугольных камней — знаменитый стих из Откровения Иоанна Богослова: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (). Как известно, многие (в том числе Пьер Безухов) отыскивали это число в имени Наполеона, подозревая в нем зверя Апокалипсиса. В наше время нашлось немало людей, которые очень серьезно отнеслись к двум предыдущим стихам из той же главы Откровения: «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» ( –17). Что это, как не ИНН? Что это, как не штрих-код? Количество отказов от использования документов с ИНН или продуктов со штрих-кодом невероятно велико. Страшнее всего почему-то число Ну, то есть понятно почему: у Христа было 12 апостолов, в сумме получается 13 сотрапезников, и тринадцатый, Иуда Искариот, предал учителя, а потом повесился на осине. Вряд ли об этой печальной истории вспоминает, скажем, администрация многоэтажных гостиниц, официально лишающая их тринадцатого этажа, так что вслед за двенадцатым формально сразу идет четырнадцатый, чтобы не отпугивать суеверных постояльцев. А вот в Китае и Японии у гостиниц и больниц редко бывает четвертый этаж, поскольку в китайском числительное «четыре» и глагол «умирать» звучат одинаково, а в японский и корейский эти слова пришли из Китая. Не забудем и про всевозможные индивидуальные идиосинкразии, фобии, опасения. Кому-то не по душе вообще все нечетные числа, и он/она старается, идя по лестнице, сделать так, чтобы число шагов непременно оказывалось четным (это всегда можно устроить, если ступенек больше одной). У автомобилистов есть примета, что в номере машины не должно быть цифр 4 и 7 (впрочем, эти цифры варьируются). Герой «Чисел» Пелевина (настольной книги всякого российского адепта нумерологии) решает заключить «контракт с семеркой», но поскольку ей и так поклоняется слишком много душ, он обращается к менее популярному числу 34, сумма цифр которого тоже дает 7. Это приводит к ряду странных и неожи38
Фото Алексея Капанадзе
Нумеролог задумается
данных последствий. Однако нельзя не согласиться с остроумным пелевинским утверждением: делая жизненный выбор на основе привязанности к числу 34 (скажем, выбирая из двух билетов на самолет тот, где имеются 3 и 4, идущие подряд или разделенные несколькими цифрами), мы поступаем не менее эффективно, чем те, кто обращается к оракулам, астрологам или гадалкам.
При расчете каждой букве присваивается числовое значение, это подробно описано у Толстого в «Войне и мире», хотя там есть арифметическая ошибка.
39
г. до н. э.
САМОЗВАНЦЫ
Н
у да, Лжедмитрий I был на самом деле беглый монах Гришка Отрепьев, это очень убедительно показал Пушкин (хотя на самом-то деле до сих пор неизвестно, кто же это был). А Лжедмитрий II, в свою очередь, выдавал себя за чудом спасшегося Лжедмитрия I. Полтора века спустя княжна Тараканова выдавала себя за дочь Елизаветы, а Емельян Пугачев объявил себя царем Петром III, ибо в народе тогда еще существовало твердое убеждение, что правителем может стать лишь царский сын — тот, кто по праву и по закону унаследовал трон от государя. Уточним: самозванец в данном случае — тот, кто сам объявляет себя правителем, не имея на то общепринятых в данную эпоху оснований. Началась эта практика давным-давно: к примеру, Лжебардия I (Гаумата), мидийский жрец, в г. до н. э. поднял восстание и захватил власть в Персии, воспользовавшись временным отсутствием царя Камбиса II, отправившегося с походом в Египет. Гаумата выдавал себя за младшего брата правителя (и к тому же младшего сына Кира Великого), хотя на самом-то деле Камбис, судя по всему, прикончил своего брата еще до похода. (Впрочем, некоторые историки полагают, что этого убийства не было и что к власти действительно пришел самый настоящий Бардия. С этими самозванцами вечно путаница.) Камбис, конечно, тут же двинул войско против восставших, но по пути погиб при загадочных обстоятельствах (якобы он, вскакивая на коня, случайно ранил себя в бедро концом меча и через 20 дней умер от гангрены). Гаумата процарствовал всего (или целых?) семь месяцев. По Геродоту, он никогда не выходил из дворца и не показывался перед народом. Знатный перс Отан (чья дочь была одной из жен Камбиса, а затем, по тогдашнему обычаю, вместе с прочими обитательницами гарема перешла в собственность нового правителя) попросил дочку выяснить, как у царя обстоит дело с ушами: по слухам, некогда жрецу («магу») Гаумате отрезали их за какое-то преступление. Когда дочери Отана пришло время проводить ночь с царем, она обнаружила, что ушей у него действительно нет. Отан совместно с представителями еще нескольких знатнейших родов персидской аристократии тут же устроил заговор, убив не только Гаумату, но и на всякий случай его брата. Так на персидский престол взошел Дарий I. (Вскоре после этого он жестоко подавил восстание Лжебардии II.) В Новое время понятие политического самозванчества как-то потускнело. С переходом от монархии к республике стало бессмыс40
Современный метод быстрого копирования царей
ленно объявлять себя персоной царских кровей. Уже Французская революция показала, что править страной может, по сути, кто угодно, хоть адвокат, хоть мясник, хоть сын сапожника. Но и в XX в. появлялось множество лже-Романовых, якобы чудом спасшихся после расстрела. Впрочем, самозванцы объявляли себя не только наследниками земного престола. Некоторые и в наши дни норовят выдать себя ни много ни мало за нового Христа. Но это уже другая история, и ей место в учебнике психиатрии.
41
V в. до н. э.
МАХИНАЦИИ НА ВЫБОРАХ
С
читается, что первую демократическую систему придумали еще в античных Афинах. Огромный вклад в ее формирование внес Перикл, проведший ряд важнейших политических реформ. Впрочем, и в древнегреческих полисах, где граждане прямым голосованием избирали власть и утверждали законы, голосовать разрешалось лишь взрослым землевладельцам мужского пола. По некоторым оценкам, в перикловских Афинах таких насчитывалось от 30 до 50 тысяч (из – тысяч жителей). Уже в Древней Греции и Древнем Риме появились грязные предвыборные технологии, в том числе подкуп избирателей и очернение оппонентов. Еще Фукидид отмечал, что народ (демос) не склонен особенно усердствовать в поиске истины и зачастую довольствуется готовыми решениями, которые подсовывают ему ловкие манипуляторы. По сути, с тех пор мало что изменилось. Вообще-то почти всякая избирательная кампания состоит из нескольких этапов. Вначале, еще до всяких выборов, принимается избирательное законодательство, и нечистая на руку власть вполне может уже на этой стадии практически лишить потенциальную оппозицию возможности участвовать в электоральном процессе, не говоря уже о том, чтобы не включать в число избирателей целые категории населения — женщин, темнокожих, бедняков (то есть не прошедших по имущественному цензу). Затем происходит выдвижение кандидатов — и власть, понятно, может отсеивать неугодных и частенько делает это, опираясь на перечисленные законы или же придираясь к мнимым нарушениям. Затем начинается предвыборная борьба — наиболее увлекательный этап, часто насыщенный всевозможными грязными приемами: тут и черный (серый) пиар, и кандидаты-спойлеры (якобы копирующие, а на самом деле искажающие программу враждебного кандидата). Обмен любезностями между кандидатами в прямом телеэфире — нормальная практика, к тому же такие дебаты жаждет увидеть большинство избирателей. Но в телеэфир еще надо попасть. Дальше наступают собственно выборы, обычно проходящие на протяжении одного дня — с утра до вечера. (Накануне обычно объявляется день тишины, когда запрещена всякая предвыборная агитация, чтобы избиратель спокойно подумал перед голосованием. Впрочем, многие агитационные листовки так и остаются на столбах и досках объявлений.)
42
Фото Алексея Капанадзе
Предвыборная агитация, по большому счету, не так уж необходима
На выборах всё просто: каждый избиратель, имеющий право голоса, должен иметь возможность осуществить свое волеизъявление без постороннего влияния — и только один раз (термин карусель наверняка известен многим). Затем производится подсчет голосов, и тут тоже всё просто: избирательная комиссия должна точно учесть все мнения тех, кто проголосовал. (Увы, на этот подсчет зачастую как раз и приходится основная доля так называемых ночных фальсификаций.) Конечно, с официально объявленными результатами выборов может не согласиться оппозиция, что мы часто наблюдали в последние десятилетия. Иногда это становится поводом к революции или государственному перевороту. Об этом следует помнить всем нечистоплотным организаторам выборов.
Акунин в своей «Истории Российского государства» рассказывает о крикунах, которые орудовали в толпе на новгородском вече.
43
V в. до н. э.
САМОЗАРОЖДЕНИЕ ЖИЗНИ
Д
ревнегреческий философ Эмпедокл полагал, что мухи самозарождаются в речном иле под действием внутреннего тепла Земли. Отец теории четырех стихий (огня, воздуха, воды и земли) вообще-то считал, что вещи, по сути, не просто набор химических элементов — они возникают путем смешения стихий в тех или иных пропорциях, а потом распадаются. В гораздо более поздние времена вполне серьезные ученые, отстаивая теорию самозарождения жизни, рекомендовали всем исследователям этого феномена просто набить деревянный ящик тряпьем и остатками пищи, оставить его в теплом месте и спустя некоторое время убедиться, что в нем завелись мыши. Аналогичным образом позже предлагали убедиться в самозарождении плесени и бактерий. (Разумеется, на самом деле все это не берется ниоткуда. Бактерии, как и споры плесени, приносятся извне или уже существуют в такой системе. Да и мыши приходят снаружи, привлеченные запахом пищи. Не верите?) А сама жизнь на Земле как таковая — откуда она вообще взялась? Может быть, первые биомолекулы занесены из космоса метеоритами? А может быть, здесь постарался инопланетный разум? Последователи большинства религий твердо знают ответ на этот вопрос: мир создан Богом, и сей процесс подробно описан в священных текстах. А если все-таки не привлекать идею таинственной и непостижимой внешней силы? Как ни странно, здесь мы снова возвращаемся к Эмпедоклу. Согласно некоторым современным представлениям, жизнь на Земле вполне могла возникнуть благодаря счастливой комбинации компонентов первичного бульона — воды, углекислого газа, метана, аммиака и т. п. Под действием солнечного ультрафиолета или, может быть, разряда молнии произошел акт синтеза первых аминокислот, а затем появились первые микроорганизмы. Условия, которые, скорее всего, существовали на Земле один-два миллиарда лет назад, ученые не раз пытались воспроизвести в лабораторных условиях и даже получали при этом некоторые аминокислоты. Однако все-таки остается не до конца понятным, как же на основе этих веществ возникла жизнь, то есть не просто набор химических соединений, а живые организмы, способные питаться и размножаться. Правда, недавно обнаружилось, что такими способностями обладает, к примеру, просто мешанина рибонуклеиновых кислот (РНК). Среди них даже происходит подобие естественного отбора.
44
Нет, всё это выросло не само
В любом случае остается вопрос, откуда во Вселенной возникла самая первая порция вещества. Считается, что в момент Большого взрыва, положившего начало Вселенной, существовала, по сути, лишь горстка самых примитивных частиц. Правда, их количество и ассортимент затем стали быстро увеличиваться в результате определенных реакций. В сущности, такие же процессы сейчас протекают в глубине и на поверхности звезд или, скажем, в ядерных реакторах. Но откуда взялись самые первые частицы? Этого мы пока не знаем.
45
г. до н. э.
СПАРТАНЦЕВ
Н
асчет подвига спартанцев существует множество расхожих мифов, и почти все они совершенно не соответствуют действительности. В войске спартанского Леонида, оборонявшем от персидской армии Фермопильское ущелье, действительно было около собственно жителей Спарты (по другим сведениям, все-таки ближе к четырем сотням), но в нем имелось и несколько сотен воинов из других регионов (по некоторым данным, всего в этом войске было чуть ли не солдат). Сам проход вовсе не был таким узким, чтобы в него мог протиснуться всего один человек (его ширина составляла несколько десятков метров, и в него свободно могли проехать бок о бок несколько боевых колесниц). Более того, не все «жители воинской Спарты», принимавшие участие в кампании, полегли в этом кровавом бою: так, одного воина отправили в качестве гонца, и сограждане потом корили его за то, что он мог успеть вернуться и принять участие в сражении (от стыда он в ближайшей же сече бросился в самую гущу боя — и, разумеется, мгновенно погиб). Тело царя Леонида вовсе не было похоронено с почестями: персы отрубили голову у трупа вражеского правителя и долго демонстрировали ее соратникам и неприятелям. А вот насчет предателя, показавшего персам обходную горную тропу, вроде бы все верно. На фоне легенды о подвиге храбрецов как-то забывается, что в этом противостоянии крошечного спартанского войска и огромной (если верить некоторым легендам — чуть ли не миллионной) армии Ксеркса роковым образом проявилась раздробленность греческих городов-государств, которые никак не могли договориться между собой, чтобы сообща выступить против персов. Вероятно, у наших современников может вызвать особое восхищение тот факт, что рассказ о Фермопильском сражении, по-видимому, оказался довольно точен даже в изложении историков из числа жителей просвещенных Афин, хотя у афинян, казалось бы, имелись все основания принизить заслуги спартанского войска, которое они отказались поддержать в силу разных, как мы сегодня сказали бы, внутриполитических причин. Вообще с воинственными обитателями Спарты связано множество мифов. Судя по всему, вполне справедлива легенда о том, как Филипп Македонский, отец того самого Александра, подошел со своей армией к стенам Спарты и направил осажденным грозное послание, где говорилось примерно следующее: «Я покорил всю Грецию, у меня лучшее в мире войско, сдавайтесь! Потому что если я захвачу Спарту силой, если я сломаю ее ворота, если я пробью таранами ее стены, то беспощадно уничтожу все ее население». 46
Фермопильское ущелье и сегодня производит сильное впечатление
По легенде, на это спартанцы (переняв опыт жителей Лаконии) ответили ему одним-единственным словом: «Если». А вот одно распространенное и довольно характерное заблуждение. Многие исторические фильмы показывают царя Леонида молодым красавцем, на самом же деле в те дни, когда он сражался под Фермопилами, ему было уже за пятьдесят: весьма почтенный возраст по тем временам. В общественном сознании нередко устанавливаются подобного рода неверные представления, касающиеся облика легендарных героев. Впрочем, мифу ничто не может повредить, на то он и миф. На основе мифов, разумеется, можно сочинять романы и снимать фильмы. Не стоит лишь делать вид, что это и есть историческая правда. Да, мы невольно представляем себе события г. по «Войне и миру», но Толстой (хотя в Ясной Поляне у него, как он сам отмечал не без простительной гордости, «образовалась целая библиотека книг» по истории вопроса) отнюдь не претендовал на роль объективного хроникера событий Отечественной войны.
См. интереснейший рассказ историка Н. И. Басовской о спартанском царе Леониде: goalma.org programs/vsetak/echo/
47
V в. до н. э.
АМАЗОНКИ, ИЛИ ЦИЛИНДР С ВУАЛЬЮ
К
то не знает, что амазонки — чистый вымысел, миф? Но, оказывается, амазонки действительно существовали. В двухтомнике «Мифы народов мира», в статье А. А. Тахо-Годи, рассказывается, что амазонки (в греческой мифологии) — племя женщин-воительниц, происходящих от Ареса и Гармонии. Никто не знал, где они, собственно, живут: предполагалось, что они обитают на реке Фермодонт у города Фемискира (Малая Азия) или в районе предгорий Кавказа и Меотиды (Азовское море) — словом, где-то очень далеко от основных культурных центров Древней Греции. Именно поэтому многие позднейшие историки склонялись к мысли, что амазонки — существа вымышленные, вроде каких-нибудь псоглавцев. Об амазонках упоминают еще Гомер и Геродот (который непринужденно сообщает, что амазонок скифы называют ойорпата, что значит «мужеубийца», но в другом месте описывает свидания амазонок со скифскими юношами). Считалось, что, хотя это племя состоит исключительно из женщин, в определенное время года амазонки все-таки вступают в браки с мужчинами — исключительно ради продолжения рода, отдавая на воспитание (или убивая) мальчиков и оставляя себе девочек. Вооружены амазонки луком, боевым топором, легким щитом, сами изготовляют шлемы и одежду (видимо, это искусство тоже казалось древним грекам типично мужским занятием, поэтому они отдельно отмечают такое умение амазонок). Их имя якобы происходит от названия обычая выжигать у девочек левую грудь для более удобной стрельбы из лука. Амазонки поклоняются Аресу и Артемиде, проводя время в битвах (эта фраза звучит очень элегически). В свое время Геракл осадил город амазонок Фемискиру и добыл пояс их царицы Ипполиты. А вот Тесей взял в жены Антиопу (мать Ипполиты), после чего амазонки осадили Афины (осада городов, судя по всему, вообще тогда была очень популярным времяпрепровождением). Амазонкам приписывали основание города Эфеса и постройку там знаменитого храма в честь их любимой Артемиды. (Чуть ли не с XVII в. существовал женский костюм для верховой езды под названием «амазонка», любопытное сочетание элементов мужской и женской одежды: длинная юбка поверх брюк, рубашка, приталенный жакет, с викторианских времен, цилиндр с вуалью. Бытовало выражение ехать амазонкой, то есть по-мужски, сидя на лошади не боком, а по-настоящему оседлав ее.) 48
Удобно ли скакать на лошади в таком наряде?
И что вы думаете? При раскопках скифских курганов Причерноморья нашли захоронения женщин-воинов: на их профессию указывает то, что в могилу им неизменно клали лук и стрелы. По мнению современных феминисток, в картину мира древних греков просто не вписывалось представление о том, что женщина способна воевать наравне с мужчинами, поэтому таких аномальных существ пришлось выделить в отдельный мифический народ, поселив его где-то очень далеко от древнегреческих полисов и наделив довольно пугающими свойствами.
См., опять же, goalma.orgy/materials/ Нам встретится еще много таких примеров «двойного мифа»: все убеждены, что это выдумка, на самом же деле в конце концов оказывается, что древние были не глупее нашего.
49
г. до н. э.
ВСЯ ПРАВДА О ПСЕВДОНИМАХ
П
ешков, Дюпен, Клеменс, Доджсон, братья Жемчужниковы, Бугаев, Горенко, Корнейчуков, Портер, Голиков, Запоев Кто все эти люди? Что их объединяет? Да, вы угадали: все это — писатели, которые в разное время предпочли публиковаться не под своей фамилией. Собственно, псевдоним — не такой уж обман: согласно гражданскому законодательству большинства развитых стран, всякий совершеннолетний имеет полное право изменить свое имя, фамилию и/или отчество, если они ему почему-либо не нравятся. Эта практика в ходу с глубокой древности. Псевдоним позволяет начать жизнь с чистого листа — по крайней мере, жизнь литературную. И не зря Черубина де Габриак (Елизавета Дмитриева), по мнению большинства специалистов, не написала никаких выдающихся стихов под собственным именем. Проблема псевдонима глубже, чем может показаться. Далеко не всегда к «выдуманному имени» обращаются из соображений благозвучия или, скажем, чтобы вас не смешивали с более знаменитым родственником и/или однофамильцем (случай Тэффи, чья сестра Мирра Лохвицкая была в свое время довольно известной поэтессой, или Набокова, который много лет выпускал романы, рассказы и стихи под псевдонимом Сирин — возможно, еще и изза того, что ему не хотелось, чтобы его книги связывали с именем отца, весьма уважаемого думского деятеля). Псевдоним позволяет избежать нежелательных и бессмысленных притеснений (вот почему Аристофан в г. до н. э. выпустил в свет свою комедию «Птицы» от имени никоего Каллистрата, а при советской власти многим — и не только писателям — приходилось отказываться от своих еврейских фамилий). Особняком стоит Фернандо Пессоа, классик португальской литературы, среди десятков гетеронимов которого многие обладали истинным талантом. А Ромен Гари умудрился получить вторую Гонкуровскую премию — уже как Эмиль Ажар (хотя устав премии запрещает ее неоднократное вручение одному человеку). Жорж Санд (Амандина Аврора Люсиль Дюпен, – ), Льюис Кэрролл (Чарльз Лютвидж Доджсон, –), Козьма Петрович Прутков (Алексей Константинович Толстой, –; Алексей Михайлович Жемчужников, –; Александр Михайлович Жемчужников, –; Владимир Михайлович Жемчужников, –); Марк Твен (Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, –), О’Генри (Уильям Сидни Портер, 50
Памятник Фернандо Пессоа в Лиссабоне. Какую из ипостасей знаменитого писателя имел в виду скульптор?
–), Максим Горький (Алексей Максимович Пешков, –), Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев, –), Корней Чуковский (Николай Васильевич Корнейчуков, –), Черубина де Габриак (Елизавета Ивановна Дмитриева, –), Алберту Каэйру и многие другие (Фернандо Пессоа, –), Анна Ахматова (Анна Андреевна Горенко, –), Сирин (Владимир Владимирович Набоков, –), Аркадий Гайдар (Аркадий Петрович Голиков, – ), Ромен Гари (Роман Кацев, –), Тимур Кибиров (Тимур Юрьевич Запоев, р. ), Борис Акунин (Григорий Шалвович Чхартишвили, р. ).
51
IV в. до н.э.
ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ В ЭФИРЕ
П
рирода не терпит пустоты, — говаривал Аристотель. Именно он добавил к четырем стихиям Эмпедокла (воде, земле, огню и воздуху) пятую — эфир. В древнегреческой мифологии считалось, что эфиром дышат боги и что он представляет собой некий верхний слой воздуха, чрезвычайно разреженный, прозрачный и лучезарный. Аристотель же противопоставил эту пятую стихию остальным, отводя ей роль своего рода заполнителя космической пустоты. Составляющие подлунный мир четыре стихии, как он полагал, совершают движение по вертикали и горизонтали и могут преобразовываться друг в друга. Небесные же тела состоят из эфира — совершающего круговые движения, вечного, не переходящего в другие стихии. Это представление с готовностью переняли средневековые схоласты, и оно без особых изменений продержалось в науке до XVII в., когда Декарт в своем труде «Мир, или Трактат о свете» () объявил, что мировой эфир не является какой-то загадочной небесной стихией, а обладает механическими свойствами обычного вещества. Он тоже отрицал пустоту и полагал, что все пространство состоит из первоматерии, ее производных и невидимого эфира, не оказывающего сопротивления движущимся в нем телам. Частицы светоносного эфира («элемента воздуха»), указывал Декарт, обладают «абсолютной твердостью» и плотно прилегают друг к другу, благодаря чему они мгновенно распространяют изменения свойств пространства, в частности приносят на Землю свет и тепло. В конце XVII в. удается открыть множество оптических явлений, которые вполне согласуются с декартовой концепцией светоносного эфира (дифракцию, интерференцию, двойное лучепреломление). В XVIII в., во многом благодаря Ньютону, эфир начинают рассматривать как среду, которая служит переносчиком световых частиц, а преломление и дифракцию света объясняют изменением плотности эфира. В XIX в. благодаря трудам Фарадея и Максвелла эфир начинают рассматривать как некий общий носитель света, электричества и магнетизма. Менделеев, в свою очередь, допускал существование эфира как инертного газа, состоящего из атомов наилегчайшего химического элемента. На основании этой гипотезы он вывел ряд важнейших уравнений, описывающих свойства газов. Лишь на рубеже XIX–XX вв., во многом благодаря экспериментам Майкельсона и работам Эйнштейна, наука приходит к выводу, что никакого «мирового эфира», по-видимому, не существует 52
Аристотель уверял: «Солнце не состоит из огня; оно есть огромное скопление эфира; теплота Солнца причиняется действием его на эфир во время обращения вокруг Земли»
(так, электромагнитное поле начинают рассматривать не как энергетический процесс в эфире, а как самостоятельный физический объект). Само это понятие, наделенное весьма противоречивыми свойствами, оказалось лишним с появлением специальной теории относительности. Однако гипотеза о «мировом эфире», как мы видим, очень помогла развитию физики и химии (иногда ее пытаются применить и сегодня — например, при исследовании вакуума или гравитационных явлений). Заблуждения бывают очень полезны.
Лукреций Кар в поэме «О природе вещей» утверждал, что «эфир питает созвездия». Декарт, своеобразно развивая античную теорию стихий, разделяет «эфирные материи» на три категории: 1) элемент огня — мелкие подвижные частицы, из которых состоит Солнце; 2) элемент земли – крупные частицы, из которых состоят планеты; 3) элемент воздуха, заполняющий пространство и являющий собой светоносный эфир. В начале XIX в. одерживает победу волновая теория света, рассматривающая свет как волны в эфире. Гоголевский почтмейстер тоже слыхал об этом понятии: «Вдруг в комнате, понимаете, пронеслась чуть заметная суета, как эфир какойнибудь тонкий» («Мертвые души», глава 10). Вероятно, излишне напоминать, что речь у нас идет о гипотетической «стихии». Группа химических веществ под названием простые и сложные эфиры, конечно же, существует на самом деле.
53
ок. IV в. до н. э.
КАК ОНА ВЫГЛЯДИТ НА САМОМ ДЕЛЕ
И
сторики утверждают, что прообразы декоративной косметики появились примерно тогда же, когда и человек. Первобытные люди нередко использовали пигменты растительного и животного происхождения для устрашения врагов или во время ритуальных церемоний. Дамы Античности начинают использовать косметику как средство для улучшения внешности. В древних захоронениях археологи нередко находят что-то вроде губной помады и кисточек для подкрашивания век. По сути, женщины вдохновенно обманывают мужчин уже не одно тысячелетие, и мужчины не всегда это понимают. Говорят, в Древней Греции (уже примерно в IV в. до н. э.) даже существовал закон, разрешавший мгновенное расторжение брака с женщиной, которая «ввела мужчину в заблуждение посредством помад, пудр, благовоний и притираний». В XVIII и XIX вв. европейские дамы частенько носили турнюры и корсеты, кардинально меняющие фигуру. (Такой корсет часто не удавалось как следует затянуть без помощи пары крепких горничных.) В наши дни к этому впечатляющему арсеналу добавились силиконовые импланты, гель для увеличения губ, накладные ресницы и ногти, полиамидные парики, чулки-утягивалки, бюстгалтеры с пуш-апом и много чего еще. Правда, уже в наши дни один чрезвычайно наивный британец даже потребовал развода, потому что, когда он отправился на пляж со своей молодой женой, вода быстро смыла с нее косметику и фальшивые ресницы и бедный муж впервые увидел, как она выглядит без этих прикрас, а кроме того, «понял, что она подвергалась пластическим операциям». Все эти средства улучшения внешности дают женщине свободу, о которой прежде она могла только мечтать. Не все родились на свет фотомоделями, но современные средства (см. выше) способны помочь почти каждой. Мы уж не говорим о фотошопе и других программах-фоторедакторах — своего рода виртуальной косметике, благодаря которой можно менять собственную наружность (на фото) в весьма широких пределах. Разумеется, с фотомоделями проделывают то же самое, и не следует думать, что в жизни они такие же, как в журналах и на сайтах. Косметика, пластическая хирургия, парикмахерские/модельерские изыски и прочее — это, в сущности, обман по взаимному согласию. Кому какое дело, сколько вам лет на самом деле? Кому какое дело, что на самом деле вы брюнетка? 54
Это лишь небольшая часть обычного женского арсенала
Впрочем, не следует думать, будто женщина всегда идет на это лишь ради мужчин. Само слово привлекательность справедливо подвергается осуждению со стороны феминисток — как предвзятая объективация женщины в качестве сами знаете чего. Да и многие мужчины сами нередко пускаются на обман, иначе зачем эти пиджаки с подбитыми ватой плечами, или парики, отлично закрывающие плешь, или краска для волос, или накладные мускулистые икры, которые носили британские щеголи XVIII в. Не говоря уж о заячьих хвостиках, которые… (но тут мы смущенно умолкаем).
Кроме того, культура селфи породила невиданное прежде разнообразие специфических гримас, обобщенно именуемых «Надо еще раз сфоткаться, а то я щеки не втянула». О хитростях, к которым женщины прибегали сто лет назад для увеличения груди: goalma.org?p=
55
IV–III вв. до н. э.
МЕЖДУ СОБАКОЙ И КОШКОЙ О порочности примитивных дефиниций
В
еликий древнегреческий математик Евклид дал в своем трактате «Начала» несколько фундаментальных определений, которые легли в основу математики. Многие убеждены, что четкое и логичное определение (дефиницию) можно вообще дать всему на свете. Но это глубочайшее заблуждение. Попробуйте, например, устроить с кем-нибудь из приятелей такой диалог: — Значит, ты утверждаешь, что всё всегда можно объяснить чисто логически. Тогда объясни мне, пожалуйста, чем отличается кошка от собаки. — Ну, собаки лают, а кошки мяукают. (Мы почти гарантируем, что первый ответ будет именно таким.) — Ага. Значит, если они молчат, ты не отличишь? — Ну нет, ну тут всё просто. Ну, собака большая, а кошка поменьше. — Значит, той-терьер и карликовая такса — это кошки, а мейнкун и сибирская голубая — это собаки? — Ну погоди, ну что ты в самом деле. У собаки уши торчком, а у кошки обычно прижаты к голове. — Значит, если она без ушей, ты не отличишь? А если кошка уши насторожила? А если собака прижала уши от удовольствия? И так далее. Диалог можно продолжать практически до бесконечности — или до того момента, когда ваш приятель (или приятельница) окончательно не взбеленится и, позабыв всякую логику, возмущенно завопит: — Да ты что, никогда не видел(-а) кошку и собаку, что ли?! Что автоматически означает вашу победу: оппонент так и не сумел дать четкое определение тому, что он (или она) видит, скорее всего, практически ежедневно. Большое заблуждение — считать, будто всему можно всегда с легкостью дать простое, четкое и недвусмысленное определение. Даже в математике, которая во многом строится именно на четких дефинициях («Окружность есть геометрическое место точек, равноудаленных…»), некоторым базовым понятиям, по сути, не дают никакого определения. Скажем, точка в общем-то не определяется, можете сами спросить у знакомых математиков: Евклид определил точку как «объект, не имеющий частей», современные же математики трактуют ее как «абстрактный объект в пространстве, не имеющий никаких изме56
С первого взгляда же можно отличить. Без всяких там дефиниций
римых частей (нульмерный объект)». При этом на понятии точки преотлично строится масса других определений и аксиом. Как ни странно, почти всё наше общение (в том числе и научные диспуты) во многом основано на том, что великое множество понятий мы принимаем как бы на веру, как бы подразумевая, что собеседники заранее условились об их значении и что это значение незачем обсуждать и уточнять. На самом-то деле огромная доля споров, если избавить их от шелухи взаимных обвинений, как раз и сводится к спорам о значении понятий.
57
III в. до н. э.
ФАЛЬШИВЫЕ ДЕНЬГИ
К
ак только человечество придумало деньги, наверняка сразу же появились и первые фальшивомонетчики. Само применение драгоценных металлов для изготовления ценных вещей словно бы подталкивает жуликов к мошенничеству, ведь сплав часто выглядит так похоже на чистый металл, хотя и обходится, как правило, куда дешевле. Известна история с Архимедом, который применил свой знаменитый закон (насчет того, что всякое тело, погруженное в воду, вытесняет объем, равный… можно мы не будем продолжать?) для того, чтобы помочь местному правителю определить, действительно ли тому сделали золотую корону или же хитроумные мастера все-таки подмешали в нее серебро (которое во все времена стоило дешевле золота). В исторических романах и фильмах часто можно встретить сцену, где недоверчивый трактирщик пробует золотую монету, протянутую посетителем, на зуб, тем самым пытаясь определить, не подделка ли перед ним. Золото — мягкий металл, и мягкость монеты в общем-то можно проверить таким вот прикусыванием, хоть здесь и требуется немалый опыт. Ювелиры умеют, пусть и приблизительно, по звону брошенной на стол монеты определять, золотая ли она. А английского короля Генриха VIII прозвали «Старый медный нос» из-за того, что скупец повелел выпускать медные монеты под видом серебряных: их покрывали тонким слоем серебра, которое быстро стиралось. Первым, разумеется, стирался нос (самая выступающая часть королевской физиономии, традиционно чеканящейся на монетах). А потом появились бумажные купюры, и фальшивомонетчикам настало раздолье. Банкноты долгое время было легче подделать, чем монеты, особенно государствам, обладающим мощными печатными станками (скажем, наполеоновская империя или Третий рейх, наводняющий оккупированные территории фальшивыми рублями: в частности, именно поэтому сразу же после войны в СССР прошла денежная реформа). Разумеется, в наше время лучше не пытаться рисовать купюры, ибо у них появилось слишком много степеней защиты, почти не воспроизводимых в кустарных условиях: от сложных водяных знаков до рельефных полосок, узоров, светящихся в ультрафиолете, блестящих линий с микронадписями, пресловутой красной нити и прочего. И не пытайтесь вскрыть банкомат — там спецкраска, необратимо метящая купюры при попытке взлома. Проще всего обратиться непосредственно к банковским серверам, на которых 58
Банкноты частенько проверяют на подлинность с помощью ультрафиолета. Выглядит очень впечатляюще. Когда недоверчивый кассир в супермаркете смотрит вашу купюру на свет, это почему-то гораздо обиднее
в цифровом виде записаны все сбережения вкладчиков, в том числе и очень богатых. Если вы будете понемножку снимать со счетов у каких-нибудь толстосумов, никто этого и не заметит, верно? (Наказание за эту шалость в разных странах различно, однако шалунам, как правило, дают за это приличный тюремный срок — если они попадутся, а они, как правило, попадаются.)
Архимед сумел разоблачить жуликов: объем золотой короны такой массы оказался бы меньше, поскольку плотность золота выше плотности серебра. Не станем описывать печальную судьбу мастеров, надеявшихся, что их обман останется незамеченным.
59
III в. до н. э.
ЭКСТРАПОЛЯЦИЯ
С
лово «экстраполяция» может казаться устрашающим (есть еще близкая по значению аппроксимация), однако на самом-то деле он означает очень простой прием, который хорошо описан в известной шутке о математиках и физиках. Математик исходит из того, что 0, 1, 2 и 3 — простые числа. На этом основании он, проводя несложную экстраполяцию, делает вывод, что 4 — тоже простое число. Этот метод применяется значительно чаще, чем можно подумать. (Собственно, его применял в своих расчетах еще Архимед.) Половина всех звучащих в новостях громких заявлений («Ученые установили, что…») основана, прямо скажем, на некорректной экстраполяции экспериментальных данных. Чаще всего этот подход используют в статистике — особенно почему-то при анализе характеристик населения. Казалось бы, мощные и хорошо организованные демографические службы имеют все возможности для того, чтобы изучать сколь угодно обширные выборки. Но это, увы, происходит не так часто. Нередко на основании анализа сведений, полученных от совсем небольшого количества респондентов, делаются далеко идущие выводы касательно населения в целом. Сторонники теории глобального потепления тоже склонны чересчур доверяться экстраполяции при анализе данных о климате, притом, что подробную фиксацию погодных условий человечество осуществляет меньше двух веков. Да и в быту (в нашем отношении к собственной жизни) экстраполяция встречается очень часто. Нам — даже если мы не отдаем себе в этом отчет — кажется, что ничего не меняется и измениться не может. Мы уверены, что в природе и обществе просто не существует никаких сил, способных внести какие бы то ни было значимые перемены в нашу частную жизнь и в жизнь общества. Именно в силу привычной экстраполяции («то, что было вчера, скорее всего, будет и завтра») перемены частенько застают нас врасплох. Правда, экстраполяцию все равно приходится применять сплошь и рядом. Научный метод познания мира неизбежно сводится к упрощению реальности. Ученый всегда вынужден работать с ограниченным набором данных и, конечно, стремится выжать из этих данных максимум информации. Иногда он слишком увлекается, и тогда мы получаем, к примеру, совершенно безмятежные прогнозы о том, что никаких экономических кризисов в ближайшие десять лет не случится (просто на основании экстраполяции дан60
Нас не запугать вашими устрашающими экстраполяциями
ных по прошедшим нескольким десятилетиям, которые выдались относительно спокойными). То же самое касается и, например, предвыборных предсказаний. Социологи с важным видом изучают тренды общественных настроений, уверенно проводят экстраполяцию — и очень часто ошибаются. Анекдот, который мы процитировали, имеет и продолжение: физик, проанализировав череду чисел 0, 1, 2, 3, 4, 5 (среди которых, как нетрудно заметить, лишь 4 не является простым), невозмутимо заключает, что 4 должно быть ошибкой эксперимента.
Расхожий образ, применяемый сегодня при описании неожиданных событий в самых разных областях жизни: мы привыкли видеть лишь белых лебедей, но вдруг появляется черный, напрочь разрушая устоявшуюся картину мира. (Эту метафору не так давно ввел в оборот американский экономист Нассим Талеб.)
61
II–I вв. до н. э.
БЕССМЕРТИЕ
У
мирать вообще-то не обязательно. Взяли же живым на небо ветхозаветного праведника Еноха — в награду за примерное поведение (хотя, возможно, он в глубине души был против). Считается, что праведник стал автором Книги Еноха (она датируется II–I вв. до н. э.). Брюс, естествоиспытатель и политический деятель петровских времен, считался чернокнижником, и многие уверяли, что он не умер, а улетел. В наши дни многие ученые, специализирующиеся на продлении жизни (врачи, генетики, инженеры…), почти всерьез утверждают: «Тот, кто сумеет протянуть еще три десятка лет, потом проживет двести. А тот, кто проживет двести, обретет бессмертие». Имеется в виду, конечно, не что-то мистическое, а просто неуклонное развитие технологий. Энтузиасты технологического бессмертия уверяют: главное — научиться сохранять личность человека, то есть, по сути, его память и сознание. Если мы найдем долговечную матрицу для их переноса, можно будет считать, что бессмертие достигнуто. Отдельное направление исследований — криотехнологии, которые якобы должны позволить на много лет замораживать человека без ущерба для организма, чтобы затем разморозиться уже в ту эпоху, когда наука придумает, как продлевать жизнь по-настоящему. Кажется, пока на этом пути не сделано выдающихся открытий. Наш организм как минимум на 60% состоит из воды, и неосторожная заморозка просто разрушит многие ткани и органы. Некоторые генетики полагают, что для достижения бессмертия достаточно научить хромосомы наших клеток никогда не прекращать деление (почитайте как-нибудь про теломеры и фермент теломеразу). Впрочем, здесь требуется очень тонкая настройка: всем известно, к каким опасным недугам приводит неконтролируемое деление клеток. Первобытный человек редко доживал до 30 лет. Человеческий организм изначально рассчитан на то, чтобы вырасти, размножиться, успеть, может быть, научить ребенка ходить и охотиться… после чего родители уже могут, извините, умереть. Что с ними частенько и случалось. Правда, в наше время археологи полагают, что представление о максимум тридцатилетнем возрасте первобытных людей — тоже в некоторой степени заблуждение: находят останки наших древних предков, скончавшихся в более почтенные годы. В любом случае очевидно, что в давние времена (ну, скажем, несколько десятков тысяч лет назад) человек куда больше подвергался опасности умереть от болезней или клыков саблезубого тигра (или дубины сородича), чем теперь.
62
Настенное изображение в одном из храмов города Хух-Хото, Внутренняя Монголия. Восемь бессмертных — даосские святые, которых часто рисуют пересекающими море на лодке. Девятая фигура на этой иллюстрации (в шляпе) — смертный, восхищенно взирающий на это поучительное зрелище
Некоторые современные правители, мечтающие о личном бессмертии, вкладывают огромные средства (как правило, не личные, а государственные) в исследования, направленные на продление жизни. Так что если вы молоды и думаете о выборе профессии — вот вам интересная и выгодная сфера приложения сил. Как знать — может, вы сумеете открыть секрет вечной жизни? Чехов в одном из писем Суворину (от 17 декабря г.) замечает: «Мне кажется, что жить вечно было бы так же трудно, как всю жизнь не спать». А в одной из записных книжек пишет жестче и печальнее: «Смерть страшна, но еще страшнее было бы сознание, что будешь жить вечно и никогда не умрешь». Некоторые виды медуз (в том числе Turritopsis dohrnii и Laodicea undulata) способны после акта размножения вновь превращаться в полип (это так называемое обращение жизненного цикла), а не погибать, как их сородичи. Таким образом, эти виды считаются биологически бессмертными.
63
III в. н. э.
ПОЛТЕРГЕЙСТ
Э
нтузиасты паранормальных явлений очень любят приводить цитату из дневника Пушкина: «В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. Кн. В. Долгорукий нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки. N сказал, что мебель придворная и просится в Аничков» (17 декабря г.). Полтергейст (от немецких слов, означающих «шумный дух») — разнообразные необъяснимые сигналы, при помощи которых, по мнению адептов парапсихологии, дает о себе знать какая-то невидимая и неосязаемая сущность (иногда ее и именуют собственно полтергейстом). Считается, что этими сигналами может быть не только передвижение «мебелей» незримой рукой, но и всякого рода стуки, стоны, внезапное появление предметов, самовозгорание и т. п. «Дух» иной раз норовит ущипнуть или укусить жителей злосчастного дома, где он себя проявляет, а то и забросать этот дом камнями. Не исключено и появление загадочных надписей на стенах и зеркалах. Свидетельства о таких случаях время от времени появлялись еще в античные времена и в Средневековье (когда, разумеется, их объясняли «бесовским наваждением» и предпочитали бороться с ними при помощи молитвы или даже серебряных пуль), но учащаются ближе к XIX в., когда всякие мистические феномены прочно вошли в моду. При этом следует отметить, что полтергейст обычно привязан к конкретному дому, где живет конкретная семья. Исследователи не раз отмечали, что в такой семье обычно живут дети-подростки: скорее всего, именно этим объясняется подавляющая часть этих загадочных происшествий. И дело тут, конечно, не в том, что дети обладают какой-то «психической энергией», а в обычных шалостях, имеющих вполне земную природу. Впрочем, и многие взрослые люди намеренно фальсифицируют проявления «шумного духа», чтобы привлечь к себе внимание прессы и, может быть, немного заработать на доверии любителей паранормального. Кроме того, психологи объясняют случаи полтергейста галлюцинациями, провалами в памяти и просто страстным желанием поверить, что вы стали свидетелем чего-то необычайного. (При этом используется звучное выражение «аффективная и когнитивная динамика интерпретации реципиентами неоднозначных стимулов».) 64
Явное проявление полтергейста. Или нет?
Зачастую речь идет и о воздействии физических сил, которые легко обнаружить: например, о мощных потоках воздуха из каминной трубы, срывающих со стены зеркало и переворачивающих стулья. Выдвигались предположения, что воздействие на «проклятые дома» иногда могут оказывать подземные водяные потоки, вызывающие и странные звуки, и движение предметов. Порой не исключается и влияние сейсмической активности. (Известный факт: 4 марта г. в Москве ощущались подземные толчки магнитудой 4–5 баллов, ставшие отголоском карпатского землетрясения. При этом некоторые наблюдали странное движение «мебелей».)
65
г. н. э.
КОГДА У НАС БЛИЖАЙШИЙ КОНЕЦ СВЕТА? Об эсхатологических ожиданиях
В
ыдающийся теолог св. Иларий, живший в IV в., предсказывал, что конец света наступит в г. (впрочем, сам он благополучно пережил этот год). Мартин Турский в конце IV в. заявлял, что конец света наступит до г. (он умер, не успев проверить свое пророчество). Что уж тут говорить о г.: на эту круглую дату так и просилось что-нибудь эсхатологическое. Когда же в г. ничего такого не произошло, конец света отодвинули на й: мол, следует отсчитать тысячу лет от распятия Христа, а потом Антихрист вырвется из оков и будет править три с половиной года. Пожалуй, один из самых известных нашим современникам эсхатологических сроков — й год. Согласно календарю майя, современная эпоха началась 13 августа г. до н. э. и должна была завершиться не то 21, не то 23 декабря го. Еще в начале х профессор-майянист Майкл Коу в шутку предположил, что в м надо, стало быть, ждать конца света. Уже в наши дни эту теорию стали всерьез тиражировать некоторые довольно серьезные издания. Но, как вы знаете, никакого конца света не произошло. Откуда вообще эта потребность не только оглядываться на некое начало истории, но и постоянно иметь в виду ее завершение? Церковь (во всяком случае, христианская) учит, что человек при жизни должен вести если и не праведную, то по возможности безгрешную жизнь, иначе он попадет не в Царствие Небесное, а в преисподнюю. В этой картине важную роль играет так называемый Страшный суд, который как раз и должен состояться вскоре после того, как для всех и навсегда завершит свое существование тот мир, который мы знаем, и наступит нечто совершенно другое (зловеще описанное, к примеру, в Откровении Иоанна Богослова). Религиозный человек всегда должен быть готов к концу света и вообще к смерти — иными словами, он должен успеть покаяться, прежде чем умрет. Казалось бы, наш современник редко задумывается о таких сложных вещах, требующих постоянных усилий и душевного напряжения. Откуда же тогда эта наивная вера в то, что конец света все-таки близок, присущая даже весьма, казалось бы, просвещенным людям? В середине XX в. на эсхатологические ожидания (так это называется), связанные с туманными пророчествами Нострадамуса или
66
Некоторые представляют себе неизбежный конец света как-нибудь так
древних центральноамериканских жрецов, наложились и опасения, имеющие под собой вполне реальную почву: достаточно вспомнить Карибский кризис г. В настоящее время на Земле (под землей) насчитываются десятки тысяч убежищ, приготовленных на случай ядерной войны. Многие из них находятся в отличном состоянии. Запасов воды, консервов и воздуха в каждом из них хватит средней семье на несколько месяцев. Будем надеяться, что никому никогда не придется воспользоваться этими бункерами по прямому назначению. Хотя, конечно, Земля не вечна и через два-три миллиарда лет ее неизбежно поглотит расширяющееся Солнце. Но думать об этом пока несколько преждевременно.
По расчетам Григория Турского, конец света должен был случиться в – гг. Еще один роковой рубеж — й год от сотворения мира (й по нашему календарю: тот самый год, когда открыли Новый Свет).
67
III–IV вв. н. э.
ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ
Е
ще античные естествоиспытатели знали, что при смешивании кислоты и щелочи образуется соль, а при прокаливании металла на воздухе — окись. Первые алхимики предположили: может быть, существует и способ получения благородных металлов из каких-то иных веществ? Считалось, что для трансмутации металлов (серебра, свинца, олова) в золото необходим философский камень (великий эликсир, красная тинктура, магистериум и т. п.), обладающий еще и способностью исцелять все болезни и продлевать жизнь. По-видимому, впервые четко сформулировал идею философского камня античный алхимик Зосима Панополитанский на рубеже III–IV в. н. э. В одном из своих трактатов он сообщает, как имитировать золото и серебро (по-видимому, отчаявшись отыскать честный способ алхимического получения этих металлов). В VII в. монах Теофиль, живший на севере Германии, подробно объяснял в своем труде «Различные ремесла», как добыть золото при помощи молодых василисков (выводимых из яиц, снесенных старым петухом), крови рыжего мужчины и пластинок из красной меди. В XIV в. Николас Фламель в своей «Немой книге», целиком состоящей из гравюр без подписей, показывает стадии создания пресловутого эликсира. В «Великом Гримуаре» описывается, как получать золото из свежей земли, окиси меди, мышьяка, дубовой коры, сажи и т. п. Это руководство по черной магии долго относили к XIV–XV вв., но современные исследователи полагают, что это умелая подделка, состряпанная в начале XIX в. Следует подчеркнуть, что, вопреки распространенным представлениям, для настоящих алхимиков получение золота при помощи философского камня отнюдь не являлось самоцелью: великий эликсир символизировал превращение низшего в высшее и должен был принести его обладателю власть над природой и духовное освобождение. Этой идеей воспользовались масоны и представители множества эзотерических учений. Впрочем, земные владыки Средневековья часто поддавались простительному заблуждению и нанимали алхимиков для того, чтобы те «делали золото». Это один из характерных примеров государственного финансирования науки. Золото сделать так и не удалось (многие алхимики поплатились за это головой), зато удалось сделать множество открытий и изобретений, касающихся свойств металлов, особенностей их взаимодействия, приборов для проведения реакций и т. п.
68
Фото Алексея Капанадзе
Честно говоря, для большинства бытовых задач не требуется ни серебро, ни золото
Алхимия породила химию, а отчасти и физику. В начале XX в. вовсю начинает развиваться ядерная физика, в конце концов позволившая получать золото из других элементов в ядерном реакторе. Процесс это долгий и дорогостоящий: добыча золота традиционными методами обходится гораздо дешевле. Впрочем, и в наше время мечта получить золото при помощи особого рода реакций не оставляет человечество.
Поисками великого эликсира занимались чуть ли не с I в. н. э.: по некоторым сведениям, такие изыскания проводила еще Мария Иудейская, один из первых алхимиков. Попутно она изобрела одну из разновидностей водяной бани и прообраз перегонного аппарата. Кстати, для изготовления серебра алхимики предполагали использовать белую тинктуру.
69
V–VI вв. н. э.
ПОДПИСЬ НЕРАЗБОРЧИВА Почерковедение и графология
К
ак только человечество стало составлять юридические документы, понадобился простой и надежный способ удостоверения личности тех, к кому эти документы относились. Грамотой до самого последнего времени владел лишь ничтожный процент населения, поэтому подписью часто служил просто отпечаток пальца. Правда, его и подделать, как правило, гораздо сложнее, чем подпись. Эксперты-почерковеды выносят заключения о подлинности рукописей (не только старинных), основываясь на достоверных образцах почерка того или иного писателя. При этом учитывается и марка бумаги, и марка чернил, но главное — собственно графологические особенности: размер и наклон букв, особенности их начертания, относительная толщина их элементов, расстояние между словами и строками, степень нажима на перо и т. п. Рукописи знаменитостей часто продаются на аукционах по очень высокой цене, и мошенникам иной раз удается выгодно сбыть с рук ловко состряпанную подделку. (Вспомним хотя бы нашумевшую историю с «дневниками Пушкина», которые не сразу были признаны фальшивкой.) Конечно, при этом важно воспроизвести не только почерк, но и стиль автора: вот почему так мало поддельных пушкинских стихотворений (все-таки дневниковую прозу подделать несколько легче). Те же принципы используются и в криминалистике при анализе почерка обычных людей. Еще при византийском императоре Юстиниане в V–VI вв. приняли законы об исследовании почерка в судебных целях. Удивительна сама идея о том, что одна только подпись человека способна служить весомым юридическим основанием для признания того, что он заключил данную сделку, выписал данный чек, составил данное завещание, ознакомился с данным документом, получил данный избирательный бюллетень и т. п. Этим трогательным доверием к нескольким чернильным закорючкам вовсю пользуются бесчисленные мошенники. Именно поэтому в начале XX в. появляются удостоверения личности с фотографией, а банки начинают вводить все более сложную систему идентификации вкладчиков (куда теперь может входить не только карточка с пин-кодом, но и, к примеру, секретное парольное слово, которое вносится в договор).
70
Лев Толстой считается обладателем одного из самых неразборчивых почерков среди великих русских писателей
Сейчас человечество все-таки отходит от архаичной привязанности к традиционным подписям, которые так легко подделать (или признать поддельными без всяких оснований). Во многих странах вводятся законы об электронной подписи. По сути, электронная подпись — это нечто вроде сложного многоступенчатого пароля. Такой пароль обычно куда надежнее, но его нужно суметь запомнить (к тому же его в принципе можно перехватить электронным же образом). История сделала круг: во многих случаях теперь снова применяется дактилоскопическая идентификация. Двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев не существует. Почерковедение — почтенная и уважаемая дисциплина. Что же касается графологии как учения, устанавливающего связь между почерком и особенностями личности, то это еще одна лженаука. Такой связи нет. Интересная подборка образцов почерка Эдгара По, Гюго, Пушкина, Толстого, Кафки, Набокова, Толкина, Хемингуэя представлена здесь: http://lifeinbooks. net/interesnoe-o-knigax/rukopisi-velikix-pisatelej-o-chemrasskazhet-ix-pocherk/
71
VI в. н. э.
НЕССИ И ДРУГИЕ
В
о всякой уважающей себя энциклопедии заблуждений непременно рассказывается о лох-несском чудовище. Как вы отлично знаете, этот ископаемый плезиозавр якобы каким-то чудом пережил все вымирания сородичей, подобно героям «Затерянного мира» Конан Дойла, «Плутонии» и «Земли Санникова» Обручева или заглавному персонажу «Ревуна» Рэя Брэдбери. Вообще-то все динозавры (как сухопутные, так и водные) благополучно вымерли несколько десятков миллионов лет назад. Одни считают — в результате падения гигантского метеорита в нынешний Мексиканский залив, что породило катастрофические землетрясения и цунами, слегка сместило земную ось и сделало климат более прохладным. По мнению других, массовую гибель этих любимцев Спилберга вызвала какая-то эпидемия. (И даже если бы единичной особи удалось выжить в какой-то столь ценимой фантастами изолированной области, это везучее существо попросту не смогло бы прожить так долго: такой громадине нужно много пищи, а в озере для этого недостаточно биомассы. Кроме того, для выживания популяции требуется, чтобы в ней было как минимум несколько сотен особей. И это при условии, что не происходит никаких катастроф и что данный вид животных не пользуется популярностью у охотников.) Но некоторые твердо убеждены: после всех этих катаклизмов кто-то все-таки уцелел. В той же Википедии даже упоминается о жизнеописании св. Колумбы (Кримтана), который еще в VI в. с помощью молитвы одержал победу над таинственным «водяным зверем Нисагом», обитавшим в озере Несс и охотно пожиравшим местных жителей: «Зверь походил на гигантскую лягушку». Согласно одному из преданий, святой обратил чудище в дерево. Тем не менее сообщения о лох-несском монстре время от времени появлялись и в XVIII, и в XIX, и в XX, и даже в XXI в. С середины прошлого века энтузиасты (некоторые из них гордо именуют себя криптозоологами) неутомимо снаряжают регулярные экспедиции на берега шотландского озера Лох-Несс (собственно, слово Loch и означает Плезиозавр под водой 72
Туристы до сих пор охотно приезжают в эти края, надеясь сфотографировать если и не само чудовище, то хотя бы древний замок Уркухарт, стоящий на северном берегу озера Лох-Несс
«озеро», а не то, что вы подумали). Некоторые утверждали, что видели, как из глубины озерных вод высовывается голова плезиозаврихи на длинной шее (почему-то почти все верящие в монстра убеждены, что это самка, отсюда женское имя Несси, по-научному же это существо именуют Nessitera rhombopteryx). Современные специалисты на всякий случай неоднократно просканировали озеро при помощи гидролокационных устройств и не обнаружили там ни древнего чудища, ни какой-то расщелины, где оно могло бы скрываться. Однако власти приозерных городков с удовольствием поддерживают легенду о Несси, строят новые и новые гостиницы, ежегодно продают массу прелестных сувениров, не говоря уж об инфракрасных биноклях.
Есть множество фотографий и фильмов, где (как правило, не очень отчетливо) видно какое-то странное создание. Впрочем, эти появления и эти свидетельства неоднократно разоблачали как типичный розыгрыш с применением резиновых или пластмассовых муляжей. Другие случаи объясняли тем, что в сумерках любое бревно, плавающее в озере, при должном уровне воображения можно принять за древнее чудище.
73
VIII в. н. э.
МОЖНО ЛИ ВЕРИТЬ НОВОСТЯМ?
С
реди базовых потребностей человека (в воздухе, пище, воде, крыше над головой…) немаловажное место занимает потребность в информации. В былые времена она передавалась из уст в уста или, скажем, при помощи курьера, скачущего на взмыленной лошади. Потом появились и другие способы доставки новостей. Считается, что первым прообразом современных газет стали древнеримские свитки и дощечки, на которые заносилась хроника событий и которые затем вывешивались на площадях или доставлялись политикам и другим знатным горожанам. Первой печатной газетой вроде бы стал «Столичный вестник», выходивший в Китае уже в VIII в. (газеты печатали с покрытых тушью досок, на которых предварительно вырезались нужные иероглифы). В е гг. Иоганн Гутенберг изобрел печатный пресс, и дело пошло веселее. Французская La Gazette издавалась с г. и уже на заре своего существования распространялась тиражом около экземпляров — очень много по тем временам. Дальше — телеграф, телефон, телетайп. Теперь же потребителям новостей раздолье: тут тебе и телевизор, и радио, и новостные агрегаторы, и социальные сети. Если раньше весть о вторжении Наполеона могла идти до Петербурга несколько дней, то теперь мы зачастую наблюдаем развитие событий в прямом эфире. Разумеется, сама такая возможность налагает огромную ответственность на журналистов. Увы, сама возможность оперативной и непосредственной проверки информации есть далеко не всегда. Поэтому следует с большой настороженностью относиться к журналистским формулировкам типа «Наш источник в правительстве на условиях анонимности сообщил…» или даже «По данным ВЦИОМ, 86% россиян…» (про статистику будет отдельная заметка, здесь лишь укажем, что корректнее говорить «86% опрошенных»). Что касается телевизионной картинки, то мы никогда не можем быть уверены, действительно ли она снята в то время и в том месте, о которых идет речь в репортаже (примеры все могут вспомнить сами). Никто не знает, что находится за пределами шокирующей фотографии, вывешенной на новостном сайте, и вообще не фотошоп ли это (в наше время подделки снимков бывают весьма искусными, и нужно быть специалистом, чтобы их распознать). Опытные руководители СМИ внушают своим сотрудникам: «Всякая информация должна иметь подтверждение как минимум из двух независимых источников». (И даже двух источников зача74
Даже самые современные методы сбора и передачи информации отнюдь не гарантируют, что она будет точной и правдивой
стую мало.) Важна и сама подача новостей. Невольно вспоминается знаменитый анекдот советских времен о том, как в программе «Время» рассказывают про импровизированные автогонки, которые Брежнев с Никсоном вдвоем устроили вокруг Белого дома. «Генеральный секретарь ЦК КПСС занял почетное второе место, — информирует диктор, — тогда как президент Соединенных Штатов пришел предпоследним».
«Объективным, — учил глава российского филиала Euronews, — может быть лишь внесистемное всесильное существо, всегда точно знающее все причины, последствия и исходы. А журналист может быть только беспристрастным». Если захочет, добавим мы. И если сумеет. Чем больше вокруг нас разнообразных сведений, тем больше вероятность, что они окажутся не совсем верными или попросту ложными.
75
VIII–X вв.
ПАПЕССА ИОАННА
С
редневековые хронисты с готовностью подхватывали необычные легенды: в этом они мало отличаются от наших современников. Вымышленные фигуры возникали даже в высших эшелонах католической церкви, хотя, казалось бы, церковная жизнь была жестко регламентирована и обильно документирована. Один из самых характерных примеров — папесса Иоанна, будто бы несколько лет или месяцев занимавшая Святой престол под видом мужчины не то в VIII, не то в IX, не то в X, не то в XI в. Любопытно отметить, что первые сведения о ней появляются в летописях лишь в середине XIII в. Согласно «Всемирной Мецской хронике» доминиканца Жана де Майи, некая женщина, выдавая себя за мужчину, служила нотарием папской курии, затем — кардиналом, а в г. заняла папский престол. Мартин Поляк в своей «Хронике пап и императоров» (ок. ) пишет, что некий Иоанн (VIII?) был римским папой в период между понтификатами Льва IV (–) и Бенедикта III (–): мы указываем здесь реальные сроки, тогда как, по «Хронике», Иоанн VIII был понтификом в течение «2 лет, 7 месяцев и 4 дней». Если верить Поляку, этот Иоанн в действительности был женщиной, которую привез в Афины любовник, переодев ее в мужское платье. В Афинах она училась, выказав при этом необычайные способности. Затем она преподавала в Риме. Дальше — кардинальство и папство. Впоследствии Иоанна забеременела от своего спутника и публично родила во время церковного шествия — где-то между Колизеем и базиликой св. Климента (только тогда раскрылся ее обман). По версии Поляка, она почти тотчас же умерла. По версии де Майи, папесса родила ребенка, садясь на лошадь, после чего ее протащили по улицам, привязав к конскому хвосту, и побили камнями. В конце XIII в. хронисты устанавливают связь этой легенды с обрядом усаживания новоизбранного папы на так называемое порфировое сиденье, предназначенное для проверки пола нового понтифика. Обряд был якобы введен как раз после пребывания на римском престоле Иоанны. Впрочем, официальные представители папской курии горячо отрицали такую трактовку обряда. Некоторые церковные деятели поддерживали эту легенду для продвижения идеи о «верховенстве соборов над папой», подчеркивая, что на папском престоле может оказаться лицо, не способное исполнять пастырские функции, и что такой папа должен быть низложен, даже если он не является еретиком. Протестанты ис-
76
Публичные роды папессы Иоанны. Раскрашенная гравюра г. из немецкого перевода книги Боккаччо «Сто знаменитых женщин» (первое издание вышло в г.)
пользовали историю о папессе как один из аргументов в полемике с католиками. Образ женщины на папском престоле служил примером нравственного падения папства и католичества в целом. Историки церкви начали выражать сомнения в реальности папессы уже в конце XV в. Отмечалось отсутствие документальных подтверждений современников «папессы», многочисленные хронологические нестыковки (так, между смертью Льва IV и избранием Бенедикта III прошло чуть более двух месяцев), противоречивость версий о происхождении Иоанны. В том, что никакой «папессы Иоанны» никогда не было, историки церкви окончательно убедились лишь в XIX в.
Почему вообще возникла эта легенда? На сей счет высказывалось множество предположений, связанных, в частности, с «сильно порицаемыми женственными слабостями» реального Иоанна VIII (–), с византийской традицией рукоположения евнухов, с огромным влиянием знатной римлянки Феодоры и патрицианки Мароции на политику папского престола в X в. Сегодня считается, что легенда о папессе Иоанне носит фольклорный характер.
77
АССАСИНЫ И ШАХИДЫ
Т
руднее всего бороться с врагом, который не боится смерти. Но как заглушить в человеке главный из инстинктов — стремление жить? Что нужно вложить в его голову, чтобы он сам захотел умереть? Еще в конце XI в. фанатичный исламский проповедник Хасан ас-Саббах, хитростью захватив горную крепость Аламут (в Западной Персии), создал там своего рода фундаменталистское государство исмаилитов-низаритов, одной из основ могущества которого стал наводящий ужас отряд самоубийц-ассасинов, славившихся умением проникать в любые дворцы и замки, уничтожая вражеских сановников или военачальников и не боясь при этом погибнуть. Впервые, в г., такой пример подал юный Бу Тахир Аррани. Убийца сумел пробраться в сад визиря сельджукского султана и успел несколько раз ударить сановника отравленным ножом, прежде чем ассасина растерзала охрана. (Этому предшествовала целая цепочка событий: визирь приказал схватить и подвергнуть мученической казни предводителя местных исмаилитов в отместку за то, что те убили муэдзина, чтобы тот не выдал их сельджукским властям.) Считается, что само название ассасин (гашшишин) происходит от слова гашиш, поскольку неофитов, готовящихся стать смертниками-фидаинами, одурманивали наркотическими веществами, а затем допускали до «райских гурий» и невиданных яств, чтобы измученные аскезой юноши ощутили вкус будущего «рая», куда они якобы попадут после теракта. (По другой версии, это слово означает «травоед» и просто характеризует подчеркнутую аскетичность низаритов.) Хитроумный ас-Саббах, уважительно прозванный крестоносцами Старцем Горы, настойчиво внушал своим адептам: они могут попасть в рай, минуя чистилище, лишь если примут мученическую смерть по его приказу. После ас-Саббаха осталась целая сеть неприступных горных крепостей, управляемых его фанатичными сторонниками. С ней долго не могли справиться ни турки-мамлюки, ни монголы. Государство исмаилитов просуществовало до середины XIII в. (в г. египетский султан Бейбарс I уничтожил последний оплот низаритов, располагавшийся в горных районах Сирии). Впрочем, сам исмаилизм (одно из ответвлений шиизма) существует до сих пор. К сожалению, никуда не делась и практика терактов, исполняемых смертниками, которым заморочили голову хитрые проповедники. Только теперь в распоряжении убийц нередко оказываются 78
Крепость сирийских исмаилитов Масиаф в наши дни
не только отравленные клинки, но и взрывчатка, химическое оружие, пассажирские авиалайнеры, а главное — Интернет, позволяющий мгновенно и неограниченно широко распространять губительные проповеди и вербовать сторонников. (На словах осуждая бесовские изобретения западной цивилизации, такие радикалы, личности весьма циничные, охотно ими пользуются.) Разумеется, в борьбе с этим злом не поможет никакое «запрещение Интернета», за которое так ратуют некоторые ретивые законодатели. Нужно сделать так, чтобы потенциальным смертникам захотелось жить. Но добиться этого непросто.
79
ФАЛЬШИВЫЕ РЕЛИКВИИ
С
ейчас об этом как-то дико подумать, но в Средние века прихожане охотно покупали гвозди из креста Спасителя и шипы из Его тернового венца. Этот бизнес особенно расцвел после г., когда участники Первого крестового похода, одной из официальных целей которого было освобождение Святой земли от мусульманского владычества, завоевали Иерусалим. Одних только пальцев св. Петра удалось продать в общей сложности более трехсот, причем многие подозрительно хорошо сохранились. Помимо всего прочего, эти святыни, подлинные или мнимые, наделялись целебными свойствами. Впрочем, для предметов религиозного поклонения подлинность — не главное. И потом, реликвии ведь могут быть не только религиозными. Первые издания знаменитых книг (или, к примеру, первые пластинки «Led Zeppelin») продаются и покупаются очень дорого, но их трудно подделать, тем более что прицениваются к ним, как правило, настоящие знатоки, которых практически невозможно обмануть. Другое дело — какая-нибудь прядь волос Байрона или салфетка, на которой Пол Маккартни некогда набросал первые строчки «Yesterday» в парижском кафе. Битломаны тут же возмущенно заявят, что это происходило не там, но многие фанаты с радостью купят такую святыню. О бесчисленных гитарных струнах, на которых якобы впервые были исполнены знаменитые ныне хиты, и говорить нечего. На весьма почтенных современных аукционах (в том числе, конечно, и на онлайновых площадках вроде eBay) регулярно выставляются лоты, которые нашим предкам показались бы как минимум странными. Поклонницы Элвиса Пресли скупили уже, наверное, больше тысячи его разнообразных жилетов (о более интимных деталях туалета поп-звезды умолчим, ими тоже вовсю торгуют предприимчивые дельцы). Йоко Оно преспокойно продала забрызганные кровью очки своего убитого мужа. Мало кто посмеет усомниться в подлинности такого лота, но, увы, часто за аутентичность подобных реликвий никто не может поручиться. Как доказать, что этого предмета (гитары, гусиного пера, бейсбольной биты) действительно касалась рука вашего кумира? Чаще всего это попросту недоказуемо, даже если предмет как две капли воды похож на тот, что изображен на прославленном живописном портрете или легендарной фотографии. Разумеется, это не останавливает ни мошенников, ни их жертв, особенно во времена, когда массовая культура чуть ли не в еже-
80
Одних только шипов из тернового венца распятого Христа удалось продать несколько тысяч
дневном режиме порождает все новых и новых знаменитостей. Кто из фанаток откажется от футболки, которую хотя бы полчаса носил Джастин Бибер? Кто из фанатов пройдет мимо мяча с автографом Криштиану Роналду? Понятно, что и то и другое может не иметь никакого отношения к упомянутым звездам. Но вера творит чудеса — и фальшивка становится священной реликвией.
81
ок.
ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ
И
дея вечного двигателя веками не дает покоя энтузиастам. Человечество с давних пор мечтает о дармовом или, по крайней мере, очень дешевом источнике энергии. Индийский математик и астроном Бхаскара II (не путать с его коллегой Бхаскарой I, жившим в VII в.) в стихотворении, которое датируется примерно г., описывает колесо, на ободе которого прикреплены сосуды, до половины заполненные ртутью: при его вращении центры тяжести сосудов должны постоянно смещаться, а значит, такое колесо вроде бы должно вертеться безостановочно. Это одна из первых моделей perpetuum mobile — вечного двигателя. Идея проста: нужно сконструировать устройство, в котором будут иметься некие части, постоянно и неустанно движущиеся без топлива и без подвода внешней энергии. Желательно, чтобы при этом можно было как-то использовать энергию этого движения (например, дешево преобразовывать ее в электрическую). Современная физика различает вечный двигатель первого рода (бесконечно производящий работу) и второго рода (превращающий в работу тепло, извлекаемое из окружающих тел). Разумеется, оба устройства — чисто гипотетические: их реализации мешает закон сохранения энергии. Неутомимые изобретатели, свято верящие в то, что вечный двигатель возможен, предлагали использовать металлические, деревянные, пластмассовые, даже стеклянные детали, применять редкие сплавы, задействовать хитроумные пружины, течение воды и дуновение ветра. Много чего предлагалось. Одно из главных препятствий на пути к созданию perpetuum mobile — вездесущая сила трения, а также сопротивление воздуха (в сущности, разновидность трения). Может быть, тогда применять двигатель в вакууме с какой-нибудь невероятно эффективной смазкой? Но никакие ухищрения подобного рода не способны полностью снять воздействие трения. А значит, двигатель рано или поздно остановится — если, конечно, какой-нибудь жулик тайком не подпитывает его от внешнего источника. Впрочем, таким вот внешним источником вполне может служить сама Земля, которая, как известно, все время вращается. Эту идею еще в е гг. предложил в своей научно-популярной книге «Смотри в корень!» физик Петр Маковецкий. В рамках мысленного эксперимента он призвал построить полую башню до нижних слоев стратосферы, а в башню поместить вертикальную металлическую штангу с грузом (расположенным вверху). Этот груз будет стре82
Простенькая модель вечного двигателя. С первого взгляда может показаться, что такие маятники могут качаться очень долго. На самом деле вся система быстро остановится из-за трения
миться под действием центробежной силы унестись прочь от поверхности планеты — до тех пор, пока будет вертеться сама Земля. Проекты perpetuum mobile частенько присылают и приносят в патентные бюро даже в наше время. Клерки, конечно, давно разработали стандартную форму вежливой отписки: «К сожалению, в настоящее время мы по ряду независящих от нас причин не принимаем к рассмотрению каких бы то ни было проектов вечного двигателя…»
«Не будем удерживать груз, — советует Маковецкий. — Будем наращивать штангу». Если же подъем все новых и новых километров штанги в околоземное пространство кажется вам бессмысленным, можно нанести на этот металлический стержень зубцы и приспособить к нему передаточный механизм, который и осуществит вековую мечту человечества – будет поставлять практически бесплатную энергию. И так до тех пор, пока Земля не остановится, а она этого не сделает еще много-много сотен миллионов лет. Первое и второе начало термодинамики постулируют, что вечный двигатель (первого и второго рода соответственно) невозможен. Законы термодинамики неоднократно подтвердили экспериментальным путем, а вот работающий вечный двигатель так и не удалось соорудить.
83
XII в.
ФАЛЬШИВЫЕ НИЩИЕ И ЛОЖНАЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ
О
рганизованная благотворительность возникла как минимум в XII в., когда богобоязненные богачи средневековой Европы начали открывать больницы для бедных (в том числе и лепрозории). Именно в ту пору появилось множество религиозных орденов, основной (по крайней мере, официально заявленной) целью которых стала как раз организация помощи нуждающимся. Впрочем, многие историки заявляют, что уже тогда одной из целей благотворителей было повышение собственного социального статуса. На вполне естественном желании большинства людей помочь бедным испокон веку наживались всякого рода мошенники. Еще в античную эпоху проходимцы искусно рисовали на своем теле ужасные язвы и без зазрения совести отправлялись на улицы просить милостыню. Сама, если можно так выразиться, культура подаяния особенно расцвела с началом распространения христианства (отсюда печально знаменитое «подайте Христа ради»). Церковная паперть стала традиционным местом сбора нищих — и тем местом, где богатые пытаются искупить свои грехи, отдав на благие цели ничтожную часть своего богатства. В ту пору мало кто мог себе представить, что по прошествии веков организованное попрошайничество станет одной из статей дохода мафиозных структур в самых разных странах. Увы, сейчас на улицах наших крупных городов вы практически не встретите попрошаек, которые не имели бы надежную крышу — и не обязательно бандитскую. Чтобы разжалобить даже самых черствых прохожих, в ход идет все — от украденных младенцев (опоенных всякой дрянью, чтобы не особенно кричали) до фальшивых боевых наград. Возможно, иногда среди просящих все-таки попадаются, прости господи, аутентичные, но отличить их можно разве что по более тихому голосу. В наши дни благотворительность чаще всего осуществляется через разного рода фонды. Даже когда печальная необходимость заставляет людей, к примеру, срочно собирать деньги на сложную операцию для кого-то из близких, это все равно рекомендуется делать через специальные организации, а не просто указывать в фейсбучном объявлении собственный банковский счет. Нормальная благотворительная организация проследит за тем, чтобы собранные средства расходовались разумно, а при необходимости сможет дать в них отчет — и собирающим, и дающим, и проверяющим. 84
Статуэтки Будды с щелью для сбора пожертвований — продукт массового производства
К сожалению, и среди таких организаций попадаются мошеннические, поэтому, если вы решили пожертвовать деньги на благое дело (или, не дай бог, сами нуждаетесь в такой помощи), рекомендуем все-таки обращаться в уважаемые и проверенные фонды. И как бы ни хотелось сразу же откликнуться на мольбы в соцсетях, следует помнить, что они могут оказаться враньем. Известна история об американском семействе, обрившем голову своей маленькой девочке и выдававшем ее на многочисленных фейсбучных фотографиях за прошедшую химиотерапию и срочно нуждающуюся в финансовой помощи. Пожалуй, это даже циничнее, чем многолетнее получение пенсии за давно умершую родственницу, практикуемое во многих странах (из тех, где пенсионная система еще существует). 85
XII в.
ЛЕВИТАЦИЯ
К
ак известно, еще в древнегреческих мифах Дедал и его сын Икар мечтали научиться летать, подобно птицам. Дедал пристроил Икару на спину огромные крылья, и тот даже сумел взлететь, но перья в них были скреплены воском, который вскоре расплавился от солнца. Дальнейшее известно. С тех пор успели появиться аэропланы, самолеты, вертолеты, реактивные ранцы, космические корабли. Но и дедаловское изобретение не пропало даром: на похожей идее основаны, скажем, парапланы (нет, воск в них не используется). Однако левитация — это возможность летать вообще без помощи аппаратов и приспособлений. В парапсихологии уточняется, что при этом не должно производиться отталкивание от воздуха, так что птицы, насекомые и летучие мыши не считаются. Такое парение в земных условиях, вообще говоря, невозможно без приложения компенсирующих физических сил: гравитация неумолима. Некоторые фокусники, привычно обманывая публику, демонстрируют полеты под куполом цирка, но если это зрелище показывают по телевизору, при определенном угле камеры можно заметить почти прозрачные (и очень прочные) нити, на которых держится в воздухе иллюзионист. В XII в., в эпоху Крестовых походов, по Европе распространяются легенды, гласящие, что посреди Мекки парит гробница с телом пророка Магомета. Европейские авторы того времени называли пророка обманщиком и еретиком, объясняя, что парение мраморного храма с гробницей происходит исключительно благодаря тому, что в это сооружение встроены магниты. (Другая версия: железный гроб Магомета парит под магнитным сводом.) Средневековые теологи вообще рассматривали всякие неканонические полеты и парения как своего рода карикатуру на вознесение Христа, поэтому только рады были разоблачить подобное чудо. Впрочем, рассказы о статуях и идолах, висящих в воздухе, возникали еще в античные времена. Миф же о парящем гробе Магомета окончательно изгладился из сознания европейцев лишь в XVIII в.: эпоха Просвещения изображает пророка уже не как еретика и лжесвятого, а как законодателя и завоевателя. Кстати, квантовая механика и теория вероятностей не запрещают варианта, при котором все ваши частицы в процессе своего хаотического движения вдруг устремятся вверх. Но во-первых, вероятность такого события крайне мала, а во-вторых, все-таки не все наши частицы движутся хаотически: нелишне вспомнить, что 86
Считается, что левитация может выглядеть так
обычно на них постоянно действует сила земного тяготения. Ну да, космонавты в своем корабле могут левитировать и частенько это проделывают. Но вообще-то невесомость вредна для организма и ведет к атрофии мышц. Поэтому на МКС часто применяют искусственную гравитацию. На Земле же можно испытать чувство полета в специальной камере, где на ваше тело действуют мощные восходящие струи воздуха. Но, вероятно, сторонникам «классической» левитации такое тоже должно казаться обманом, ведь при этом не применяется никакая мистическая сила.
История о летающей гробнице Магомета: http://arzamas. academy/mag/muhammad
87
середина XII в.
ЦАРСТВО ПРЕСВИТЕРА ИОАННА
В
середине XII в. в Европе начинают распространяться бесчисленные копии письма от «пресвитера Иоанна — царя Индии» византийскому императору Мануилу I Комнину. Из послания явствовало, что где-то на востоке, среди мусульманских земель, до сих пор существует христианское царство, основанное еще в V в. Несторием (архиепископом Константинопольским, признанным ересиархом на Эфесском соборе в г.). «Пресвитер Иоанн» утверждал, что ведет свой род от одного из трех волхвов и обладает неисчислимыми богатствами. Он писал, что его царство простирается от Индии «до тех краев, где восходит солнце», и что оно изобилует удивительными существами (семирогими быками, огромными птицами, способными поднять рыцаря в латах, рогатыми людьми с тремя глазами на затылке). По словам «пресвитера Иоанна», имелся в его землях и фонтан вечной юности. Письмо пришлось очень кстати: участники Второго крестового похода (–) верили, что этот могущественный владыка христианского царства окажет им поддержку и поможет отвоевать Палестину у мусульман. И хотя рыцари так и не обнаружили такого царства, в г. папа Александр III отправил Иоанну письмо со своим эмиссаром Филиппом. О дальнейшей судьбе эмиссара ничего не известно. Автором письма нынешние исследователи считают кого-то из европейцев (возможно, итальянца). В XIII в. католические миссионеры пытались отыскать царство пресвитера Иоанна в Средней Азии, но тоже безуспешно (хотя некоторые монгольские князьки были христианами, например хан Сартак, третий правитель улуса Джучи). В середине XIII в. европейцы узнали, что Абиссиния (нынешняя Эфиопия) — могучее христианское государство, но контакты с ним по мере роста могущества исламских стран становились все более фрагментарными. В начале XIV в. Европу посетила делегация из 30 абиссинских посланников, и в отчетах об их визите упоминается о пресвитере Иоанне как о главе тамошней церкви. Прототипом легендарного пресвитера Иоанна считали самых разных людей: монгольского царька Елюя Даши (разбившего в г. войска сельджукского султана Санджара — отсюда слухи о христианских убеждениях победителя), одного из тибетских правителей, Далай-ламу, грузинских царей. Сама легенда существовала, в том или ином виде, вплоть до XVII в., вдохновляя бесчисленных путешественников, ученых, миссионеров, охотников за
88
Царство пресвитера Иоанна на испанской карте конца XVI в. Картограф разместил его в Восточной Африке
сокровищами. Местонахождение таинственного царства перемещалось то в Среднюю Азию, то обратно в Индию, то на Кавказ, то в Африку. В XVII в. некоторые уважаемые ученые (например, немецкий востоковед и африканист Хиоб Лудольф) показали, что между «пресвитером Иоанном» и эфиопскими правителями нет никакой связи и что сам пресвитер — легенда. После этого его имя навсегда исчезло с географических карт.
В г. португальский король Жуан II отправил путешественников Педру де Ковильяна и Альфонсо Паиву в Африку, надеясь, что легендарное государство отыщется там (заодно им предписывалось поискать морской путь в Индию). Добравшись до Абиссинии, исследователи выяснили, что там действительно исповедуют христианство (одну из разновидностей восточного православия). Тамошнего царька они поспешили объявить пресвитером Иоанном (вероятно, ему полагалось быть бессмертным). Правда, никаких баснословных богатств и чудесных зверей обнаружить не удалось.
89
ок.
КОЛБА И КЛОБУК
Р
асхожее представление о том, что косная церковь, как правило, тормозит развитие науки и технологии, не совсем верно. Конечно, инквизиция и догматизм, что называется, имели место. Конечно, отрицание античных открытий тоже было, взять ту же гелиоцентрическую теорию, которую упорно отвергали в течение многих столетий отчасти из-за того, что церковь настаивала: в центре мироздания — Земля. Но именно при монастырях в Средние века работали многие астрономы, алхимики, ботаники, изобретатели. Во многом это понятно: в миру им, возможно, пришлось бы зарабатывать на хлеб случайными занятиями, никак не связанными с их призванием (в университетах приживались далеко не все, да и попасть туда было непросто), монастырское же существование позволяло им всецело сосредоточиться на главном деле своей жизни (разумеется, посещая службы и исполняя прочие необходимые обязанности). Университеты и монастыри долгое время оставались главными научными центрами средневековой Европы. Представление о том, что религиозность чужда всякому истинному ученому, является глубочайшим заблуждением. Так, дань изучению теологии отдали и Ньютон (посвятивший много сотен страниц толкованию Апокалипсиса), и Фрэнсис Бэкон — не только основоположник современного научного метода, но и автор таких религиозных сочинений, как «Исповедание веры» и «Священные размышления». Научные изыскания Фарадея вовсе не заставили его порвать с сектой зандемановцев (одним из течений шотландского протестантизма). Вспоминается и полулегендарный немецкий монах-францисканец Бертольд Шварц, который считается европейским изобретателем пороха. Легенда гласит, что он погиб при взрыве в своей лаборатории. Легко представить себе, какой вывод могли сделать из этого тогдашние богословы. Даже в XIX в. нашлись ученые-монахи. Один из типичных примеров — австриец Георг Мендель, принявший постриг в летнем возрасте, изучивший (в том числе самостоятельно) множество наук, от философии до математики и биологии, преподававший эти науки, но так и оставшийся монахом-августинцем (позже он дослужился до аббата). Именно в экспериментальном саду Августинского монастыря в Старе Брно он в – гг. проводил свои опыты с горохом, прославившие его имя. Законы Менделя, выведенные как раз на основании этих опытов, описывают принципы передачи наследственных признаков. (Судя по всему, понятие доминантных
90
Бертольд Шварц, «изобретатель артиллерии»
и рецессивных признаков ввел именно Мендель, скрещивая растительные гибриды и выясняя, какие признаки чаще передаются по наследству, а какие — реже.) По сути, эти законы стали основой классической генетики.
Церковь тормозила и развитие медицины: мол, если уж Бог создал человека, то он как-нибудь проследит за его здоровьем и без помощи рукотворных снадобий, посредством которых слабый человек тщится помешать замыслу Творца. Между прочим, некоторые разделяют эти взгляды и теперь. Однако современная церковь давно провозгласила, что лекарства принимать можно, поскольку их изобрели тоже не без ведома высших сил.
91
ВОЕННЫЕ ХИТРОСТИ
Ч
еловечество занимается войнами практически столько же, сколько существует. А война всегда связана с обманом, и нечего прятаться за представления о том, что боевые действия могут вестись честно. Еще когда одно племя сражалось с другим каменными топорами, в ход шла дымовая завеса. А если нужно было спрятаться от врага, воины могли укрыться в незаметной землянке или даже под водой (дыша через тростинки). Вовсю применялись засады, отвлекающие маневры и т. п. Все эти приемы благополучно перекочевали в более поздние времена. (О роли засадного полка князя Владимира Серпуховского в Куликовской битве все читали в школьных учебниках.) Средневековье, с его тяжелой рыцарской конницей, добавило к этому арсеналу свои приемы и уловки: как поймать противника на ложную атаку, как заманить рыцарей, закованных в массивные латы, на хрупкий лед Чудского озера, как выехать на молодой кобылице против жеребца (чтобы враг меньше думал собственно о бое) и т. п. Потом пришла эпоха огнестрельного оружия (порох открыли еще в разгар рыцарской эпохи, но распространение в Европе он получил далеко не сразу). Сама идея того, что неприятеля можно убивать на довольно значительном расстоянии, привела к развитию целой системы приемов, например к созданию ложных целей: этот метод успешно применяется и сегодня (по утверждениям некоторых специалистов, Северная Корея обладает значительно меньшим ядерным арсеналом, чем это может показаться с воздуха: многие из ее страшных ракет — попросту муляжи). По сути, боевые действия сейчас во многом сосредоточены на — как это назвать? — нанесении ущерба не живой силе противника (ужасно бесчеловечный термин), а его инфраструктуре — транспортным магистралям, электростанциям, водохранилищам, но главное — коммуникационным сетям. Именно этот прием использовали американцы и их союзники во время обеих войн в Персидском заливе. Более того, во время второго конфликта войска США (наверняка не без тайного удовлетворения) воспользовались тем, что саму систему спутниковой навигации GPS разрабатывали американцы, а иракские командиры лишь ее пользователи, к тому же не очень опытные. Поэтому силы НАТО сумели запутать противника, намеренно вводя в эту систему ложные сигналы (у самих натовцев, разумеется, имелись программы, позволявшие отделять ложный сигнал от истинного).
92
Мечта многих диванных стратегов
Некоторые адепты теорий заговора убеждены, что главной военной хитростью западных стран стало коварное вовлечение Советского Союза в разорительную и бессмысленную гонку вооружений, которая длилась, по сути, с по г. И это редкий случай, когда с конспирологической гипотезой очень хочется согласиться.
Обман противника всегда был немыслим без особой системы разведки. В наши дни спутники, аэрофотосъемка и Интернет сделали почти ненужным традиционный шпионаж с вербовкой агентов, переодеваниями и погонями. Впрочем, какую-то информацию все равно можно получить лишь от живого человека, а не посредством электронных сетей.
93
около
ПОДДЕЛЬНЫЕ СТАТУИ
В
ообще-то подделывают, конечно, не только картины или деньги. Если вы Микеланджело, можете попробовать сделать несколько античных статуй. Еще в молодости будущий титан Возрождения изваял «Спящего Амура». По сведениям некоторых источников, он сделал это, исполняя заказ Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи (кузена Лоренцо Великолепного, тоже известного мецената), причем в условия заказа вроде бы входила «обработка» статуи, чтобы ее можно было продать как античную. По другим сведениям, молодой ваятель сам хотел продать скульптуру под видом древней. Собственно говоря, сам термин Возрождение означает возвращение к традициям и идеалам Античности, которая была в большой моде у тогдашних европейцев. Воспользовавшись растущим спросом на все древнегреческое и древнеримское, многие мошенники заказывали скульпторам такие вот стилизации, а потом искусно «состаривали» подделки, пачкая их землей, покрывая их трещинами и т. п. Иногда эту деликатную процедуру проделывали и сами скульпторы. Напомним, в ту пору не существовало радиоуглеродного анализа, и твердо удостовериться в том, что вы покупаете именно античное творение, было практически невозможно: в конце концов, сами материалы, с которыми работали ваятели (в том числе мрамор), за два тысячелетия практически не изменились, а уровень технического мастерства скульпторов лишь вырос. Согласно одной из версий, Микеланджело продал свою работу Балтассаро дель Миланезе, известному торговцу антиквариатом, а уж тот перепродал ее Рафаэлю Риарио, кардиналу Сан-Джорджиоин-Велабро. Просвещенный кардинал вскоре распознал подделку, но качество работы его так поразило, что он пригласил двадцатилетнего скульптора в Рим. Хитрец Миланезе вернул кардиналу деньги, и тот отдал ему «Амура». В письме к Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи (от 2 июля г.) Микеланджело сообщал, что хотел выкупить статую у торговца, но тот отказался ее продать, заметив, что скорей уж разобьет скульптуру, чтоб она никому не досталась. Затем «Спящий Амур» попал к Чезаре Борджиа, который подарил ее в г. Изабелле д’Эсте, графине Мантуйской (без Википедии наша книжка была бы куда беднее материалом). В г., в ходе так называемой войны за мантуанское наследство, Карл I Гонзага вывез всю коллекцию дома Гонзага, в том числе и «Амура», в свою резиденцию, которая располагалась в лондонском двор-
94
«Спящий Амур» не сохранился, поэтому вот вам гравюра Жан-Луи Потреля, сделанная по автопортрету Микеланджело (примерно г.). В столь почтенном возрасте мастер явно уже не опускался до подделок
це Уайтхолл. Правда, 4 января г. дворец сгорел вместе со всем содержимым, так что следы «Амура» теряются. Нелишне напомнить также, что в Музее изобразительных искусств на Волхонке, вопреки убежденности многих посетителей, представлены исключительно копии знаменитых скульптур (так замышлял еще его создатель — Иван Владимирович Цветаев). Противопожарная безопасность в нем соблюдается безукоризненно.
95
XV в.
ЛОЗОХОДСТВО
В
ообще говоря, лозоходство — это поиск под землей воды, металлов, руд, нефти, захоронений и многих других объектов и материалов без помощи научных методов и приборов. Как правило, при этом используется «лоза» — Y-образная ветка, хотя некоторые лозоходцы применяют другие средства или же вообще обходятся без каких бы то ни было приспособлений. По-видимому, лозоходство возникло в Германии в XV в.: с помощью этого метода под землей пытались отыскивать металлы. На протяжении XVI в. немецкие методы добычи руды становятся все более популярными в Европе, и практику лозоходства тоже перенимают многие страны, хотя она далеко не всегда приносит результаты. На рубеже XIX–XX вв. лозоходство применялось в США (например, в довольно засушливой Южной Дакоте): фермеры пытались выяснять с его помощью, где копать колодцы. В конце х, во время вьетнамской войны, американские морпехи пытались использовать лозоходство для поиска мин и подземных туннелей. Наиболее распространенное устройство у лозоходцев — раздвоенная ветка, срезанная с дерева или куста (часто это орешник или ива). Лозоходец держит ветку перед собой, взявшись руками за ответвления. Затем он медленно проходит над теми местами, где может залегать то, что он ищет. Ветка слегка наклоняется или подергивается, когда искомое удается обнаружить. И здесь у скептиков неизбежно возникает главный вопрос: что же нарушает это равновесие — таинственное влияние подземного объекта или же нечто иное? Британский медик Уильям Прайс, совладелец некоторых шахт, в своем трактате «Mineralogia Cornubiensis» (), посвященном шахтерскому промыслу в Корнуолле, предполагал, что объяснением лозоходства могут служить «корпускулы… поднимающиеся из минералов и входящие в поры ветки, что заставляет ее клониться книзу». Однако современная наука не нашла этому подтверждений. Более того, многочисленные эксперименты, проведенные на протяжении XX–начала XXI в., показали, что при правильной постановке опыта, исключающей мошенничество, лозоходцы не в состоянии определить, к примеру, по каким из подземных труб протекает вода. Все успехи лозоходцев наука объясняет сочетанием психологических и вероятностных факторов (в некоторых областях подземные воды представлены достаточно обильно и распределены достаточно равномерно, и высоки шансы, что вы угадаете, где они протекают, просто ткнув пальцем в любую точку). Сама по
96
Лозоходцы до сих пор иногда ищут подземную воду именно таким способом, хотя спектрально-сейсморазведочное и резонансно-акустическое профилирование куда эффективнее, пусть и обходится дороже
себе «лоза» не может двигаться, она лишь усиливает слабые движения рук лозоходца, вызванные так называемым идеомоторным эффектом (он сводится к влиянию подсознательных ожиданий или представлений на поведение тела). Но и сейчас лозоходцы нередко предлагают платные услуги, например тем, кто планирует обзавестись колодцем или артезианской скважиной. Соглашаться ли за это платить? Решайте сами.
В г. полковник Белл создал Британское общество лозоходцев – некоммерческую организацию, призванную «всячески поощрять и поддерживать изучение и практику лозоходства… а также оказывать помощь развивающимся странам, особенно в том, что касается водных ресурсов». На юге Франции в XVII в. этот метод пытались использовать для выявления преступников и еретиков, но в г. инквизиция запретила его применение в судебной системе.
97
конец XV в.
ПИЩЕВЫЕ ПРЕДРАССУДКИ
М
ногие пищевые новинки поначалу вызывали отторжение у потенциальных едоков. На протяжении веков это породило целый букет разнообразных заблуждений (а порой и обманов). До XVII в. вся морковь была фиолетовая, и только в XVII веке вывели оранжевую (сообщает Татьяна Толстая — помимо всего прочего, очень сведущий и опытный кулинар). Привыкшим к другому цвету новинка, разумеется, казалась дикой. В XVIII в. русские крестьяне долго отказывались сажать картошку — заморское непонятно что: не то овощ, не то фрукт. Властям пришлось удвоить охрану на правительственных картофельных огородах. Тогда новинку стали воровать, и она быстро распространилась по российским хозяйствам. Еще в XIX в. простой народ неохотно ел помидоры. «А вы с маслом ешьте», — посоветовал некий барин. «Попробовали — экая пакость получается» (взяли сливочное). Реальный случай. А сегодня помидоры почти неотъемлемая часть нашего рациона. Не говоря уж о картошке. Разумеется, с открытием новых земель в Европу стала приходить и новая пища: кукуруза, тыквы, сладкий перец… В более поздние времена отечественный стол пополнили манго, фейхоа, помело, нектарин и множество других интересных плодов. Но сегодня пришло время от экстенсивного развития перейти к интенсивному. И появилась молекулярная кулинария — по мнению многих, самое что ни на есть шарлатанство. В специальном очень дорогом заведении вам подают на специальной охлажденной тарелке горсточку непонятно чего, часто приготовленную с использованием жидкого азота, чтобы несочетаемые компоненты (условно говоря, засахаренное крыло бабочки и лепесток фиалки) дольше держались вместе, представляя собой впечатляющую композицию не столько даже во вкусовом отношении, сколько в зрительном (и финансовом). Это особое современное развлечение вряд ли можно назвать сугубо гастрономическим. При этом совершенно ошибочно расхожее представление о том, что вот наши предки ели здоровую пищу, а теперь всё синтетика, добавки и ГМО. В этом смысле одним из самых показательных традиционных блюд является шашлык — по мнению сегодняшних диетологов, он являет собой кладезь канцерогенных веществ (ничего-ничего, в малых количествах и иногда его все-таки можно есть, однако не увлекайтесь). Что может быть вреднее, чем мясо,
98
Кому что
приготовленное на открытом огне, овеянное угарным газом, порой даже слегка обугленное? Однако это блюдо входит в рацион кавказских долгожителей и, похоже, совершенно не мешает им достигать столетнего возраста. Столь же ошибочным многие ученые считают мнение о невероятной пользе свежевыпеченного хлеба. Его аромату трудно противостоять, однако современные специалисты все-таки рекомендуют не есть этот замечательный продукт килограммами в первые часы после того, как его вынули из печи: белковые компоненты хлеба должны некоторое время побыть на воздухе. Впрочем, это ерунда. Ешьте всё что хотите (конечно, если вам не запрещают врачи). Главное — не ешьте слишком много.
99
КАК ПРАВИЛЬНО ПРОРОЧЕСТВОВАТЬ
У
бедительно пророчествовать очень просто. Для этого нужно всего несколько составляющих: прорицание должно быть достаточно туманным и допускать двоякие толкования (чтобы оно в любом случае казалось сбывшимся), но при этом оно должно содержать достаточное количество конкретных деталей (иначе это будет не прорицание, а пустая болтовня). Кроме того, полезно бывает напророчить одновременно несколько разных исходов: какой-нибудь вариант да сбудется (на этот прием указывал в свое время Мартин Гарднер). Идеально владеют этим искусством цыганки и авторы астрологических прогнозов. Сравните: «А будет тебе, милый, дальняя дорога да казенный дом, а бояться тебе, милый, надо человека рыжего, недоброго» — и какое-нибудь: «Тельцам на этой неделе нужно опасаться незавершенных дел и стараться завязать новые деловые связи» (тавтология на совести автора). По такому принципу строятся все подобные предсказания. В Средние века придворные астрологи иной раз немало получали за свои прорицания от царствующих особ, однако не следует забывать, что за несбывшееся пророчество могли и казнить. Считается, что Нострадамус прославился благодаря тому, что в г. сумел предсказать подробности смерти Генриха II, короля Франции. При этом ссылаются на катрен XXXV из центурии 1: «Молодой Лев победит старого/На поле боя, во время одиночной дуэли,/В золотой клетке ему выцарапают глаза./Два флота соединятся в один, потом он умрет страшной смертью» (здесь и далее перевод В. Б. Бурбело и Е. А. Соломарской, с небольшими изменениями). Отмечая свадьбу дочери (и заодно заключение Като-Камбрезийского мира, положившего конец итальянским войнам), Генрих II в июле г. устроил трехдневный рыцарский турнир и на второй день лично вступил в бой с графом Монтгомери. Копье графа сломалось о панцирь короля, и осколки копья попали монарху в лоб и в глаз. Несколько дней спустя правитель умер от этой раны. (Насчет соединения двух флотов не очень понятно.) Нострадамус написал десять центурий по сто катренов (первую он опубликовал в г.), но других столь же эффектных предсказаний ему сделать, кажется, не удалось. Впрочем, в центуриях содержится много красивых и довольно конкретных пророчеств: «Король ночью будет ранен, сидя на муле с черной попоной». Или: «Морским городом, платящим налог,/Будет править бритая
На просьбы дать политический прогноз известный телеведущий Владимир Познер любит отвечать: «Раньше у меня был хрустальный шар, но он потерялся во время какого-то из моих многочисленных переездов»
голова». А вот прогноз погоды: «Большой город у океана,/Окруженный хрустальными болотами,/Во время зимнего солнцестояния и весной/Подвергнется испытанию ужасным ветром». Такой город наверняка найдется, ведь место и год благоразумно не указаны. Вообще-то пора открыть тайну: как утверждают профессиональные синоптики, чуть ли не в 70% случаев простое прорицание «Завтра будет такая же погода, как сегодня» (в смысле температуры, осадков, ветра) оказывается совершенно справедливым. То же самое касается и выборов президента во многих достойных странах.
ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ
А
лекс Боз в своей статье «О происхождении Дня дураков» отмечает целый ряд версий генезиса этого почтенного праздника. Одна из них связана с тем, что в XVI в. во многих европейских странах (например, во Франции — с г.) стали отмечать наступление нового года не на Пасху, а 1 января. Те же, кто норовил по старой привычке отметить это событие в апреле, оказывались, стало быть, одураченными, и им даже, по уверениям некоторых специалистов, старались незаметно приклеить бумажную рыбку на спину: собственно, бедняг и прозвали Poisson d’Avril, «апрельскими рыбками». В г. фламандец Эдуард де Дене опубликовал комическую поэму о дворянине, который 1 апреля заставляет слугу выполнять всякие нелепые поручения, якобы приготовляясь к свадебному пиру. Английский писатель и антиквар Джон Обри составлял книгу о популярных обычаях и суевериях (мы с большим уважением относимся к его занятию) и в г. писал, что «священный День дурака отмечаем мы апреля 1-го дня». 2 апреля г. британская газета Dawks’s News-Letter опубликовала заметку о том, как накануне десятки зевак явились к Тауэру, чтобы посмотреть, как там будут купать львов. Оказывается, такой первоапрельский розыгрыш (зазывание несведущих простофиль посмотреть на купание львов в Тауэре) был очень распространен в ту эпоху. Легковерных приглашали при этом зайти в Тауэр через несуществующие «Белые ворота». Чем регламентированнее общество, тем ценнее подобные праздники, несущие в себе раскрепощающее карнавальное начало, о котором столько писал Бахтин. Чем строже общество застегнуто на все пуговицы, тем больше ему хочется расстегнуться, и полезно, когда сами же власти устраивают для этого отдушины, не дожидаясь бунтов и революций. Уже в XX в., с развитием и универсализацией всепроникающей массовой культуры, первое апреля стало чуть ли не официальным праздником, и четвертые номера многих ежемесячных журналов считали своим долгом порадовать читателя очередным сообщением о том, что в Аральском море обнаружена американская подводная лодка, а первоапрельские газеты предупреждали, что 1 апреля сего года с до водопровод жилого сектора в вашем районе будет промываться чистым спиртом, так что большая просьба не открывать краны. Всякий может вспомнить множество таких шуточек, разной степени удачности. Пожалуй, в наши дни СМИ как-то перестали чтить
Стандартный первоапрельский розыгрыш. Многим он никогда не надоедает
первое апреля: и так уж слишком много сообщений подвергается сомнению. Респектабельные издания не хотят подрывать доверие к своей информации, а желтая пресса, чего уж там, частенько врет без оглядки на дату. Правда, в телеэфире по-прежнему множество так называемых юмористических передач, и первого апреля они нередко помечены в телепрограмме радостными словами «праздничный выпуск».
Alex Boese: goalma.org origin_ of_april_fools_day. Есть и отдельная статья про мытье львов в Тауэре: goalma.org Washing_The_Lions Корней Чуковский до конца жизни утверждал, что родился 1 апреля, но это был розыгрыш, видимо, ему просто хотелось походить в этом на Гоголя, но и тот родился 20 марта, а 1 апреля просто результат пересчета на новый стиль.
ок.
ПРИВИДЕНИЯ
П
редставьте себе, что вы живете в эпоху, когда еще не додумались применять электричество для освещения и верят лишь в какую-то электрическую силу, а наряду с ней в духов и призраков. Скудное освещение и богатая фантазия создают отличную почву для явления обитателей потустороннего мира. Привидения зачастую не безгласны (вспомним одного мрачного персонажа «Гамлета», которого исполнял сам Шекспир в первых постановках своей пьесы — году в м). По легендам, призраки умерших нередко открывают своим еще живым родственникам, где они, покойники, при жизни спрятали сокровище (об этом со знанием дела пишет тот же Джером Джером: у него, правда, родственнику приходится разобрать весь дом, ибо призрак запамятовал, где именно зарыл свой клад). Считается, что особенно активизируются эти посланцы иного мира в определенные ночи, скажем, в полнолуние или на Рождество. На этих поверьях вырос целый жанр святочных рассказов, где отметились и Диккенс, и Чехов, и многие наши современники. И в Европе, и в Америке существует множество старинных дворцов и особняков (ну да, в Соединенных Штатах не таких уж старинных по европейским меркам), где якобы обитает то или иное привидение того или иного знаменитого покойника, некогда принявшего мученическую смерть в одной из комнат. За посещение этих домов с привидением (haunted houses) их владельцы берут немалые деньги — вовсе не призрачные. Психиатры объясняют возникновение зрительных галлюцинаций у сравнительно здоровых людей тем, что наше подсознание порой стремится достраивать реальность теми вымышленными образами, которые наиболее подходят к данному случаю, исходя из опыта аналогичных ситуаций. (Иначе мозг просто не успевал бы справляться с обработкой непрерывно поступающих сигналов об окружающем нас мире.) Нам кажется, что мы непосредственно воспринимаем происходящее, однако на самом деле значительная часть поступающей в наше сознание информации — результат такой вот достройки. Как правило, наш мозг умеет отличить правду от вымысла, но это касается лишь важнейших слоев реальности: все остальное вполне может при ближайшем рассмотрении оказаться призрачным. Проверить реальность того, что вы якобы видите, очень просто. Если перед вами реальный объект, он раздвоится при сосредоточении взгляда на каком-то более близком предмете (например, если
Типичный дом с привидением
вы держите перед лицом карандаш, то взгляд, сосредоточенный на нем, заставит раздвоиться более далекий объект, допустим, столб или дерево). Если же перед вами галлюцинация или привидение, никакого раздвоения не произойдет. Кроме того, известно, что призраков нельзя запечатлеть при помощи фото- и видеотехники. Хотя даже Артур Конан Дойл, много лет увлекавшийся спиритизмом и другими оккультными верованиями, верил шарлатанским фотографиям «духов», вовсю тиражировавшимся бульварной прессой начала XX в. Интересно, что сказал бы по поводу такой веры Шерлок Холмс?
Сама идея связи с потусторонним миром всегда казалась человеку очень притягательной. В самом деле, как допустить, что наши близкие ушли навсегда и больше не смогут с нами общаться? Многие убеждены: не исключено, что это общение иногда все-таки происходит, например посредством сновидений или тех внутренних предостережений, которые мы наивно принимаем за голос нашего собственного подсознания. Но призраки тут, конечно, ни при чем.
КАРТЫ ЛГУТ
П
ервые наскальные картоподобные изображения гор, рек, долин и проложенных по ним маршрутов нашли в окрестностях чешского города Павлова. В Древнем Вавилоне (уже примерно 9 тыс. лет назад) при создании карт начали применять измерительные методы. В Средние века поперек неизвестных земель (пресловутых «белых пятен» на карте) любили с похвальной откровенностью написать: terra incognita. Всем этим создателям схематических изображений мира и в голову не могло прийти сознательно вносить искажения в эту схему (разве что поставить интригующее here be dragons). Нередко создатели карт искренне заблуждались. Так, в знаменитом атласе Меркатора — Хондиуса, вышедшем в начале XVII в., имеется страна Тартария, куда якобы входили и Московия, и Манчжурия, и земли Средней Азии. А вот мы с вами живем в стране, где несколько десятков лет намеренно искажались географические карты — что известно каждому, кто в е, е или е годы прошлого века пытался проехать из одной полузнакомой деревни в другую, сверяясь с подробным атласом, выпущенным почтенным государственным издательством. Прямые дороги получали на этих картах необъяснимые изгибы, а между городом П. и городом Т. оказывалось вдвое больше километров, чем на самом деле, к тому же на странице атласа их почему-то разделяла река, которая в действительности протекала гораздо восточнее. Видимо, считалось, что таким нехитрым способом мы не позволяем шпионам даже боюсь сказать что — проехать из П. в Т.? отравить нашу речку? Но ведь шпионы уже в е гг. вполне могли ориентироваться по спутниковым снимкам, на которых вообще-то видно все (кроме разве что подземных объектов). Фальшивые карты мешали ориентироваться на местности совершенно невинным людям — лесникам, рыбакам, туристам. Вместе с тем, вот сейчас, в Новейшее время, мы все так или иначе пользуемся спутниковыми снимками, всецело доверяя сервисам вроде Google Maps или Yandex. Пробки. Но и на гугловских картах попадаются выдуманные локации, не говоря уж о сознательно скрываемых военных базах. Иногда несуществующие населенные пункты или улицы наносятся на карту (бумажную или электронную) для того, чтобы таким своеобразным способом защитить ее от нелегального копирования: если в такой копии тоже попадется данный вымышленный городок, значит, ее явно скопировали именно с этого источника.
Фото Алексея Капанадзе
Таким указателям тоже не следует безоговорочно доверять
Короче говоря, не стоит всегда так уж безоглядно полагаться на системы спутниковой навигации. Да, многие карты (особенно крупных городов и их окрестностей) регулярно обновляются, но мы не всегда находимся в крупных городах. По-настоящему подробных карт амазонских джунглей (или сибирской тайги) попросту не существует, по крайней мере, в свободном доступе. За последние годы удалось открыть массу новых островов и вообще самых разных, что называется, уголков земли. На наш век еще хватит географических открытий, пусть и не великих, но всё же вполне впечатляющих.
Довольно показательна книга современного американского журналиста и путешественника Дэвида Гранна «Затерянный город Z», где он, отправляясь на поиски таинственного поселения в амазонскую сельву, простодушно сетует, что в эпоху гугловских карт и GPS такие путешествия утрачивают былую романтичность. В качестве примера он приводит карты, на которых его ньюйоркский дом виден со всеми балкончиками и припаркованными внедорожниками.
КАЗИНО И ЛОТЕРЕИ
С
реди популярных способов быстрого обогащения есть вполне законные, например казино или лотерея (там, где они не запрещены официально). Следует помнить, однако, что в них изначально заложен некоторый обман. Первым казино Европы считается «Ридотто», открытое еще в г. в Венеции, в левом крыле церкви Сан-Моизе — как раз для того, чтобы власти могли контролировать азартные игры, проходящие во время весеннего карнавала. Правда, в г. его закрыли, вняв протестам ревнителей благочестия, и вновь открыли только в м, уже в более светском месте — во дворце Вендраминов. Лотереи же проводились еще в Древнем Риме. Специалисты по теории вероятностей предупреждают, что выиграть у казино практически невозможно, ведь игра идет нечестно: круг разделен на черное и красное (или чет и нечет) не поровну, ибо есть еще зеро (а в некоторых вариантах — еще и двойное зеро). Когда шарик попадает на это поле, все ставки забирает себе заведение. Да, есть стратегии, позволяющие хотя бы не проиграть много, а при везении (и при наличии достаточной стартовой суммы) даже чуть-чуть выиграть. Нужно поставить, скажем, один евро на четное (или черное, или треть) — и потом последовательно удваивать ставку, пока не выиграешь. При этом вы все время ставите на один и тот же большой сектор. Но и этот метод следует применять с осторожностью и не слишком увлекаться. С лотереями и того проще. Они бывают двух видов: либо вы просто покупаете билет и от вас совсем уж ничего не зависит (в моментальном варианте вы стираете монеткой защитный слой и обычно читаете надпись «Без выигрыша» или что-то в этом роде), либо вы (как в достопамятном «Спортлото» или британской суперлотерее) сами выбираете несколько чисел из набора в 36 (или в 48) и затем ждете, какие из них выпадут при очередном розыгрыше. Шары с номерами выпадают, как считается, абсолютно случайным образом. Когда вы обводите или зачеркиваете цифры на лотерейном билете, важно помнить, что, к примеру, последовательность 1, 2, 3, 4, 5, 6 может выпасть ровно с той же вероятностью, что и последовательность 5, 7, 16, 25, 31,
Это зрелище зачаровывает многих. Главное — вовремя остановиться. Все-таки на с. — более безопасный вариант (хотя и здесь нужна мера)
В лотерейном деле тоже возможны обманы. К примеру, все эти «беспроигрышные лотереи» — чистой воды надувательство. Ну да, выигрыш получает каждый, только вот цена билета зачастую превышает стоимость утешительного приза. Ну хорошо, но кто-то ведь срывает куш в казино и выигрывает в лотерею блестящий новенький «бентли»? Да. Если бы никто никогда не выигрывал, никто бы не ходил в казино и не покупал лотерейных билетов. Социология азартных игр давно показала, какой именно процент выигравших достаточен для того, чтобы интерес к игре не угасал. И этот процент очень невелик.
Как известно, Достоевский, страстный игрок, всё хотел вывести оптимальную стратегию игры в казино, однако так и не сумел этого сделать. Зато мы получили роман «Игрок», написанный во многом из-за того, что проигравшемуся автору нужно было на что-то жить.
ОБЪЯСНЕНИЕ НЕОБЪЯСНИМЫХ СОВПАДЕНИЙ, ИЛИ ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТЕЙ
П
редставьте себе, что вы идете по улице вечером или темным утром — и какой-то из фонарей при вашем приближении непременно гаснет. Казалось бы, объяснить это невозможно, если только не предположить, что в фонарный столб встроен фотоэлемент. На самом деле все просто. Если улица достаточно длинная, на ней несколько десятков фонарей, и какой-то из них обязательно время от времени гаснет и вскоре (обычно спустя минуту-две) зажигается вновь. Просто вы редко наблюдаете за всей улицей в целом, и обычно в поле вашего зрения попадают лишь несколько фонарей. Понятно, что светильник должен выключиться именно при вашем подходе к нему, чтобы этот случай вам запомнился, но такое событие отнюдь не является удивительным или маловероятным. Более того, систему освещения постоянно усовершенствуют, поэтому с недавних пор это явление стало наблюдаться куда реже. В повседневной жизни таких явлений полно. Мы редко даем себе труд увидеть всю картину в целом (иногда это и невозможно, как со звездным небом), а потому фрагментарные совпадения кажутся нам чем-то чудесным. О теории вероятностей у людей вообще, как правило, довольно смутные представления. Многие склонны думать, что при подбрасывании монетки вслед за решкой, скорее всего, выпадет орел, хотя череда из трех или четырех решек отнюдь не редкость. Вам кажется почти невероятным и почти обидным, что у сослуживца день рождения тогда же, когда и у вас, хотя в вашей конторе работает тысяча человек, а значит, скорее всего, каждый ДР отмечают два-три сотрудника. Между тем человечество уже довольно давно пытается подвести математическую основу под случайные события. Основные понятия теории вероятностей ввел еще Гюйгенс в своей работе, вышедшей в г. Независимо от него Блез Паскаль и Пьер Ферма открыли первые вероятностные закономерности, касающиеся игры в кости (их переписку на эту тему опубликовали в г.). Позже Якоб Бернулли дал доказательство закона больших чисел в его простейшем варианте. Этот закон, по сути, сводится к следующему: совместное действие большого числа одинаковых и независимых случайных факторов приводит к результату, в пределе не зависящему от случая. В первой половине XIX в. теорию вероятностей
Фото Алексея Капанадзе
Вероятность нечаянной встречи двух определенных людей на улице тоже довольно велика
начинают привлекать к анализу ошибок наблюдений, а затем, с развитием ее математического аппарата, она стала находить все более широкое применение. При этом очень важно не поддаваться распространенному заблуждению и уметь отличать по-настоящему случайные события от взаимно обусловленных. И все-таки мы страшно удивляемся, случайно встречая в метро полузабытого одноклассника, хотя на самом деле такое совпадение — вещь совершенно понятная, если учесть, что в нашем классе училось человек тридцать, а станций в московском метро всего-навсего около двухсот, и если ездить каждый день и время от времени посещать разные линии, то рано или поздно можно повстречаться с множеством своих знакомых. Скорее даже удивительно, что мы не встречаем их чаще.
ВИДЕТЬ КОЖЕЙ
И
звестно, что у тех, кто утратил какое-то из пяти чувств или никогда не обладал им, часто происходит своего рода компенсация: глухие иногда лучше чувствуют запахи, слепоглухонемые более чутки к вибрациям и т. п. Энтузиасты экстрасенсорики с готовностью хватаются за такие случаи, пытаясь доказать, что способности человеческого организма значительно шире тех, которые описаны в учебниках анатомии. Характерный пример — так называемое кожно-оптическое восприятие. Парапсихологи уверяют, что иногда кожа человека умеет воспринимать очертания и цвет объектов — и даже «читать» текст (самый обычный, не набранный шрифтом Брайля в виде рельефных точек). Еще Роберт Бойль в своей книге г. сообщал о человеке, ослепшем в двухлетнем возрасте и якобы умевшем на ощупь различать цвет предметов. В е гг. советские психологи и физиологи провели целую серию исследований по «формированию кожно-оптического восприятия» и заявили, что им все-таки удалось показать принципиальную возможность возникновения у человека «чувствительности кожи к видимым лучам в условиях внешнего поискового действия». А в начале х интерес к этой теме вспыхнул у нас в стране с новой силой: пациентка нижнетагильской больницы Роза Кулешова якобы продемонстрировала «феноменальную тактильную чувствительность». Она показывала, что может «читать» кожей, причем любым открытым участком тела — рукой, локтем, ступней, через непроницаемую перегородку или плотный конверт. Она различала цвета, не видя их, и даже зачитывала невидимую надпись по тепловому следу, оставшемуся на бумаге от пальца. Позже она якобы научилась диагностировать заболевания внутренних органов. Однако детальное исследование, проведенное психологами, показало, что речь идет о самом обычном мошенничестве. В одном из протоколов проверки записано: «Опыты, проводимые с предосторожностями против подглядывания и подслушивания, дают отрицательный результат. Если же демонстрация проводится во время перерывов и не соблюдаются условия жесткого контроля, все получается». На протяжении х — х гг. во многих странах проводились подобные эксперименты — как со зрячими, так и со слепыми испытуемыми. Конечно, умение развить такую способность очень помогло бы тем, кто лишен зрения. Однако так и не удалось
Определить, какая из лампочек включена, часто можно просто по ее температуре
получить убедительные и воспроизводимые результаты, которые показывали бы реальное существование этого феномена. Все его проявления, описанные в парапсихологической литературе, оказывались следствием небрежно проведенных опытов или обычного жульничества, при котором экстрасенс пользуется не кожным, а самым обычным зрительным или слуховым восприятием. Современная наука отказывается признавать существование каких бы то ни было каналов восприятия, не совместимых с известными видами физических взаимодействий. И она, по-видимому, права.
Парапсихологи различают три формы кожно-оптического восприятия – контактную (когда экстрасенс касается объекта), дистантную (когда он находится от него на некотором расстоянии) и проникающую (когда такое восприятие осуществляется сквозь преграду).
ФЛОГИСТОН И ТЕПЛОРОД
К
казино с бесплатным фрибетом Игровой автомат Won Won Rich играть бесплатно ᐈ Игровой Автомат Big Panda Играть Онлайн Бесплатно Amatic™ играть онлайн бесплатно 3 лет Игровой автомат Yamato играть бесплатно рекламе казино vulkan игровые автоматы бесплатно игры онлайн казино на деньги Treasure Island игровой автомат Quickspin казино калигула гта са фото вабанк казино отзывы казино фрэнк синатра slottica казино бездепозитный бонус отзывы мопс казино большое казино монтекарло вкладка с реклама казино вулкан в хроме биткоин казино 999 вулкан россия казино гаминатор игровые автоматы бесплатно лицензионное казино как проверить подлинность CandyLicious игровой автомат Gameplay Interactive Безкоштовний ігровий автомат Just Jewels Deluxe как использовать на 888 poker ставку на казино почему закрывают онлайн казино Игровой автомат Prohibition играть бесплатно