За Мной Деревня А За Тобой Казино

Самовлюбленный, но обаятельный бенефис Ивана Охлобыстина в образе Робина Гуда российских суглинок. Поклонникам «Мамы не горюй» и «ДМБ» посвящается.

Послужив некоторое время в банке (и в итоге вышвырнув в окошко его владельца), Севастьян Соловьев () уступает-таки настойчивому зову крови — дед и папа были честными разбойниками — и перебирается поближе к земле, в деревню Клюево. Где, в компании со слетевшим с катушек мажором-бухгалтером Дебетом (), отставным кузнецом (Сергей Бадюк) и оперной примой Алевтиной Юрьевной () деятельно грабит награбленное и вершит пороховую справедливость при поддержке местного населения. Развеселой этой музыке, понятно, не доведется играть долго. После того, как Соловей вступит в конфликт с властями, планирующими превратить Клюево в игорный центр («За мной деревня, за тобой казино»), на подмогу бессильной полиции подтянется спецагент N7 (Игорь Жижикин) и регулярные войсковые части.

С целевой аудиторией «Соловья-Разбойника», второго режиссерского проекта перспективного летнего режиссера («Самоубийцы») все просто. Вы полагаете, что Ивана Охлобыстина, фигуры яркой и, само собой, вызывающей, в последнее время стало вокруг слишком много, и он сидит у вас в печенках? Тогда коротенькие 85 минут рискуют показаться купанием в адском котле с постоянным подогревом температуры. Широта охлобыстинских талантов (он, например, наверное, лучший в современном русском кино мастер диалога) и устремлений (из батюшек — в отцы нации), вызывает у вас уважение, а то и любовь? Вэлкам, полтора часа чистого удовольствия.

Впрочем, любить Ивана Ивановича больше, чем любит себя сам Иван Иванович, едва ли возможно. Дождавшись реализации написанного семь лет назад именно что под себя сценария, актер, сценарист и продюсер на экране ни в чем себе не отказывает. «Красота моя с ума меня свела», как писал в дневниках , и это более или менее тот случай. Охлобыстин в щегольском пальто белой кожи с парой золотых маузеров, вхолостую пощелкивающий золотой же «зиппо»: «курить вредно, потом при стрельбе руки трясутся». На мотоцикле-тачанке, честь по чести оснащенной пулеметом (в планах артиста — созвучная, думается, нынешней заглавная роль в картине «Чапаев Чапаев»). На пути к храму: «Религиозные убеждения? Поражаюсь широте ваших интересов». Пронзительным петушиным тенороком исполняющий со сцены утесовский «Случайный вальс» на концерте по случаю Дня колхозника. Сгорающий в адском пламени финальной битвы в русском полюшке-поле под обильным бензиновым ливнем.

В снятом за очевидные копеечки, но при  этом на диво бодром «Соловье-Разбойнике» легко считывается тарантиновская эстетика (от замечательно смешных диалогов до нестыдной боевой части), обильно спрыснутая освежителем сермяжного русского духа. А он, в первую очередь, состоит в бунте, который здесь образцово бессмыслен и беспощаден и тем красив (на территории кино-лубка картина на раз обыгрывает, скажем, недурно задуманный, но вяло исполненный «Гоп-стоп»). Но самые ближайшие аналогии — такие снятые при участии Охлобыстина хиты приблизительно летней давности, как «Мама не горюй», «ДМБ», «Даун Хаус» и «Восемь с половиной долларов». Не самое, как показало дальнейшее развитие индустрии, скучное кино на свете. 

Иван Гиреев21 ноября

Линкольн писал(а):

Удивительно, что люди вообще могут просить Божьей помощи, чтобы вырвать тяжко заработанный кусок хлеба изо рта другого человека, но не станем судить, да не судимы будем. Молитвы каждой из сторон не были услышаны. По крайней мере они не исполнились до конца. У Всемогущего свой замысел. «Горе миру от соблазн. Нужда бо есть приити соблазном, обаче горе человеку тому, имже соблазн приходит!» Если предположить, что рабство в Америке является одним из тех соблазнов, который, по Божьей воле, должен был придти, но который, по окончании предназначенного времени, Он теперь намерен уничтожить, и что Он насылает на Север и Юг эту страшную войну в качестве горя для тех, через кого этот соблазн пришел, то нужно ли нам усматривать в этом какой-либо отход от тех божественных атрибутов, которые, верные живому Богу, Ему приписывают? Мы надеемся и пылко молимся, чтобы это тяжелое наказание войны вскоре прошло. Однако если Богу угодно, чтобы она продолжалась, пока богатство, накопленное невольниками за двести пятьдесят лет неоплаченного труда, не исчезнет и пока каждая капля крови, выбитая кнутом, не будет отплачена другой каплей, вырубленной мечом, — как было сказано три тысячи лет назад, — это все равно должно свидетельствовать, что «наказания Господни праведны и справедливы».
Не испытывая ни к кому злобы, с милосердием ко всем, с непоколебимой верой в добро, как Господь учит нас его видеть, приложим же все усилия, чтобы закончить начатую работу, перевязать раны нации, позаботимся о тех, на кого легло бремя битвы, об их вдовах и их сиротах, сделаем все, чтобы получить и сохранить справедливый и продолжительный мир как среди нас, так и со всеми другими странами.

Jeks писал(а) Ср авг 24, am:Ты можешь оставлять что угодно где угодно ты не понимаешь одного человеческой природы!
Если ты идешь в глухой тайской провинции, где и фарангов в глаза невидали, а за тобой идет таец, а в недалеке стоят или идут другие местные тайцы и у тебя выпадет из кармана кошелек, таец его подберет догонит тебя и с улыбкой возвратит, но если вы пойдете дальше и будет глухое место, где этого тайца небудут видеть его соседи и у него будет убежденность что место глухое и тебя ненайдут он не задумываясь размозжит тебе голову камнем ради того кошелька который час назад сам и вернул!
В провинциях тая НЕЛЬЗЯ узнать характер тайцев там они играют роль так как выход из этой роли жестко наказывается по жизни соседями и родными.
Истинное лицо и моральные ценности можно увидеть ТОЛЬКО в паттае, там где недействуют традиционные барьеры там где они показывают истинное лицо а не маску как в обычной жизни.

VIII

С этого дня совершенно изменилась наша жизнь и наши отношения. Нам уже не так хорошо было наедине, как прежде. Были вопросы, которые мы обходили, и при третьем лице нам легче говорилось, чем с глазу на глаз. Как только речь заходила о жизни в деревне или о бале, у нас как будто мальчики бегали в глазах, и неловко было смотреть друг на друга. Как будто мы оба чувствовали, в каком месте была пропасть, отделявшая нас, и боялись подходить к ней. Я была убеждена, что он горд и вспыльчив, и надо быть осторожнее, чтобы не задевать его слабости. Он был уверен, что я не могу жить без света, что деревня не по мне, и что надо покоряться этому несчастному вкусу. И мы оба избегали прямых разговоров об этих предметах, и оба ложно судили друг друга. Мы уже давно перестали быть друг для друга совершеннейшими людьми в мире, а делали сравнения с другими и втайне судили один другого. Я сделалась нездорова перед отъездом, и вместо деревни мы переехали на дачу, откуда муж один поехал к матери. Когда он уезжал, я уже достаточно оправилась, чтоб ехать с ним, но он уговаривал меня остаться, как будто боясь за мое здоровье. Я чувствовала, что он боялся не за мое здоровье, а за то, что нам нехорошо будет в деревне; я не очень настаивала и осталась. Без него мне было пусто, одиноко, но когда он приехал, я увидала, что и он уже не прибавлял к моей жизни того, что прибавлял прежде. Прежние наши отношения, когда, бывало, всякая непереданная ему мысль, впечатление, как преступление, тяготили меня, когда всякий его поступок, слово казались мне образцом совершенства, когда нам от радости смеяться чему-то хотелось, глядя друг на друга, эти отношения так незаметно перешли в другие, что мы и не хватились, как их не стало. У каждого из нас явились свои отдельные интересы, заботы, которые мы уже не пытались сделать общими. Нас даже перестало смущать то, что у каждого есть свой отдельный, чуждый для другого мир. Мы привыкли к этой мысли, и через год мальчики даже перестали бегать в глазах; когда мы смотрели друг на друга. Исчезли совершенно его припадки веселия со мной, ребячество, исчезло его всепрощение и равнодушие ко всему, прежде возмущавшие меня, не стало больше этого глубокого взгляда, который прежде смущал и радовал меня, не стало молитв, восторгов вместе, мы даже не часто виделись, он был постоянно в разъездах и не боялся, не жалел оставлять меня одну; я была постоянно в свете, где мне не нужно было его.

Сцен и размолвок больше не бывало между нами, я старалась угодить ему, он исполнял все мои желания, и мы будто любили друг друга.

Когда мы оставались одни, что случалось редко, я не испытывала с ним ни радости, ни волнения, ни замешательства, как будто я сама с собой оставалась. Я знала очень хорошо, что это был муж мой, не какой-нибудь новый, неизвестный человек, а хороший человек, – муж мой, которого я знала, как самое себя. Я была уверена, что знала всё, что он сделает, что скажет, как посмотрит; и ежели он делал или смотрел не так, как я ожидала, то мне уже казалось, что это он ошибся. Я ничего не ждала от него. Одним словом, это был мой муж и больше ничего. Мне казалось, что это так и должно быть, что не бывает других и между нами даже не было никогда других отношений. Когда он уезжал, особенно первое время, мне становилось одиноко, страшно, я без него чувствовала сильнее значение для меня его опоры; когда он приезжал, я бросалась ему на шею от радости, хотя через два часа совершенно забывала эту радость, и нечего мне было говорить с ним. Только в минуты тихой, умеренной нежности, которые бывали между нами, мне казалось, что что-то не то, что что-то больно мне в сердце, и в его глазах, мне казалось, я читала то же. Мне чувствовалась эта граница нежности, за которую теперь он как будто не хотел, а я не могла переходить. Иногда мне это грустно было, но некогда было задумываться над чем бы то ни было, и я старалась забыть эту грусть неясно чувствуемой перемены в развлечениях, которые постоянно готовы были мне. Светская жизнь, сначала отуманившая меня блеском и лестью самолюбию, скоро завладела вполне моими наклонностями, вошла в привычки, наложила на меня свои оковы и заняла в душе всё то место, которое было готово для чувства. Я никогда уже не оставалась одна сама с собой и боялась вдумываться в свое положение. Всё время мое от позднего утра и до поздней ночи было занято и принадлежало не мне, даже ежели бы я не выезжала. Мне это было уже не весело и не скучно, а казалось, что так, а не иначе всегда должно было быть.

Так прошло три года, во время которых отношения наши оставались те же, как будто остановились, застыли и не могли сделаться ни хуже, ни лучше. В эти три года в нашей семейной жизни случились два важные события, но оба не изменили моей жизни. Это были рождение моего первого ребенка и смерть Татьяны Семеновны. Первое время материнское чувство с такою силой охватило меня и такой неожиданный восторг произвело во мне, что я думала, новая жизнь начнется для меня; но через два месяца, когда я снова стала выезжать, чувство это, уменьшаясь и уменьшаясь, перешло в привычку и холодное исполнение долга. Муж, напротив, со времени рождения нашего первого сына, стал прежним, кротким, спокойным домоседом и прежнюю свою нежность и веселье перенес на ребенка. Часто, когда я в бальном платье входила в детскую, чтобы на ночь перекрестить ребенка, и заставала мужа в детской, я замечала как бы укоризненный и строго внимательный взгляд его, устремленный на меня, и мне становилось совестно. Я вдруг ужасалась своего равнодушия к ребенку и спрашивала себя: «Неужели я хуже других женщин? Но что ж делать? – думала я, – я люблю сына, но не могу же сидеть с ним целые дни, мне скучно; а притворяться я ни за что не стану». Смерть его матери была для него большим горем; ему тяжело было, как он говорил, после нее жить в Никольском, а хотя мне и жалко было ее, и я сочувствовала горю мужа, мне было теперь приятнее и спокойнее в деревне. Все эти три года мы провели большею частью в городе, в деревню я ездила только раз на два месяца, и на третий год мы поехали за границу.

Мы проживали лето на водах.

Мне было тогда двадцать один год, состояние наше, я думала, было в цветущем положении, от семейной жизни я не требовала ничего сверх того, что она мне давала; все, кого я знала, мне казалось, любили меня; здоровье мое было хорошо, туалеты мои были лучшие на водах, я знала, что я была хороша, погода была прекрасна, какая-то атмосфера красоты и изящества окружала меня, и мне было очень весело. Я не так была весела, как бывала в Никольском, когда я чувствовала, что я счастлива сама в себе, что я счастлива потому, что заслужила это счастье, что счастье мое велико, но должно быть еще больше, что всё хочется еще и еще счастья. Тогда было другое; но и в это лето мне было хорошо. Мне ничего не хотелось, я ничего не надеялась, ничего не боялась, и жизнь моя, казалось мне, была полна, и на совести, казалось, было покойно. Из числа всей молодежи этого сезона не было ни одного человека, которого бы я чем-нибудь отличала от других или даже от старого князя К., нашего посланника, который ухаживал за мной. Один был молодой, другой старый, один белокурый Англичанин, другой Француз с бородкой, все они мне были равны, но все они были мне необходимы. Это были всё одинаково безразличные лица, составлявшие радостную атмосферу жизни, окружавшую меня. Один только из них, итальянский маркиз Д., больше других обратил мое внимание своею смелостью в выражении восхищения передо мною. Он не пропускал никакого случая быть со мною, танцовать, ездить верхом, быть в казино и т. д., и говорить мне, что я хороша. Несколько раз я из окон видела его около нашего дома, и часто неприятный пристальный взгляд его блестящих глаз заставлял меня краснеть и оглядываться. Он был молод, хорош собой, элегантен и, главное, улыбкой и выражением лба похож на моего мужа, хотя и гораздо лучше его. Он поражал меня этим сходством, хотя в общем, в губах, во взгляде, в длинном подбородке, вместо прелести выражения доброты и идеального спокойствия моего мужа, у него было что-то грубое, животное. Я полагала тогда, что он страстно любит меня, и с гордым соболезнованием иногда думала о нем. Я иногда хотела успокоить его, перевести его в тон полудружеской тихой доверенности, но он резко отклонял от себя эти попытки и продолжал неприятно смущать меня своею невыражавшеюся, но всякую минуту готовою выразиться страстью. Хотя и не признаваясь себе, я боялась этого человека и против воли часто думала о нем. Муж мой был знаком с ним и еще больше, чем с другими нашими знакомыми, для которых он был только муж своей жены, держал себя холодно и высокомерно. К концу сезона я заболела и две недели не выходила из дома. Когда я в первый раз после болезни вышла вечером на музыку, я узнала, что без меня приехала давно ожидаемая и известная своею красотой леди С. Около меня составился круг, меня встретили радостно, но еще лучше круг составлен был около приезжей львицы. Все вокруг меня говорили только про нее и ее красоту. Мне показали ее, и действительно, она была прелестна, но меня неприятно поразило самодовольство ее лица, и я сказала это. Мне этот день показалось скучно всё, что прежде было так весело. На другой день леди С. устроила поездку в замок, от которой я отказалась. Почти никто не остался со мной, и всё окончательно переменилось в моих глазах. Всё и все мне показались глупы и скучны, мне хотелось плакать, скорей кончить курс и ехать назад в Россию. В душе у меня было какое-то нехорошее чувство, но я еще себе не признавалась в нем. Я сказалась слабою и перестала показываться в большом обществе, только утром выходила изредка одна пить воды или с Л. М., русскою знакомой, ездила в окрестности. Мужа не было в это время; он поехал на несколько дней в Гейдельберг, ожидая конца моего курса, чтоб ехать в Россию, и изредка приезжал ко мне.

Однажды леди С. увлекла всё общество на охоту, а мы с Л. М. после обеда поехали в замок. Покуда мы шагом въезжали в коляске по извилистому шоссе между вековыми каштанами, сквозь которые дальше и дальше открывались эти хорошенькие элегантные баденские окрестности, освещенные заходящими лучами солнца, мы разговорились серьезно, как мы не говорили никогда. Л. М., которую уже я давно знала, в первый раз представилась мне теперь хорошею, умною женщиною, с которою можно говорить всё и с которою приятно быть другом. Мы говорили про семью, детей, про пустоту здешней жизни, нам захотелось в Россию, в деревню, и как-то грустно и хорошо стало. Под влиянием этого же серьезного чувства мы вошли в замок. В стенах было тенисто, свежо, вверху по развалинам играло солнце, слышны были чьи-то шаги и голоса. Из двери, как в раме, виднелась эта прелестная, но холодная для нас, Русских, баденская картина. Мы сели отдохнуть и молча смотрели на заходящее солнце. Голоса послышались явственнее, и мне показалось, что назвали мою фамилию. Я стала прислушиваться и невольно расслышала каждое слово. Голоса были знакомые; это был маркиз Д. и Француз, его приятель, которого я тоже знала. Они говорили про меня и про леди С. Француз сравнивал меня и ее и разбирал красоту той и другой. Он не говорил ничего оскорбительного, но у меня кровь прилила к сердцу, когда я расслышала его слова. Он подробно объяснял, что было хорошего во мне и что хорошего в леди С. У меня уж был ребенок, а леди С. было девятнадцать лет, у меня коса была лучше, но зато у леди стан был грациознее, леди большая дама, тогда как «ваша, сказал он, так себе, одна из этих маленьких русских княгинь, которые так часто начинают появляться здесь.» Он заключил тем, что я прекрасно делаю, не пытаясь бороться с леди С., и что я окончательно похоронена в Бадене.

– Мне ее жаль.

– Ежели только она не захочет утешиться с вами, – прибавил он с веселым и жестоким смехом.

– Ежели она уедет, я поеду за ней, – грубо проговорил голос с итальянским акцентом.

– Счастливый смертный! он еще может любить! – засмеялся Француз.

– Любить! – сказал голос и помолчал. – Я не могу не любить! без этого нет жизни. – Делать роман из жизни одно, что есть хорошего. И мой роман никогда не останавливается в середине, и этот я доведу до конца.

– Bonne chance, mon ami[4], – проговорил Француз. Дальше уже мы не слыхали, потому что они зашли за угол, и мы с другой стороны услыхали их шаги. Они сходили с лестницы и через несколько минут вышли из боковой двери и весьма удивились, увидав нас. Я покраснела, когда маркиз Д. подошел ко мне, и мне страшно стало, когда, выходя из замка, он подал мне руку. Я не могла отказаться, и мы сзади Л. М., которая шла с его другом, пошли к коляске. Я была оскорблена тем, что сказал про меня Француз, хотя втайне сознавала, что он только назвал то, что я сама чувствовала; но слова маркиза удивили и возмутили меня своею грубостью. Меня мучила мысль, что я слышала его слова, и, несмотря на то, он не боится меня. Мне гадко было чувствовать его так близко от себя; и, не глядя на него, не отвечая ему и стараясь держать руку так, чтобы не слыхать его, я торопливо шла за Л. М. и Французом. Маркиз говорил что-то о прекрасном виде, о неожиданном счастии встретить меня и еще что-то, но я не слушала его. Я думала в это время о муже, о сыне, о России; чего-то мне совестно было, чего-то жалко, чего-то хотелось, и я торопилась скорей домой, в свою одинокую комнату в Hotel de Bade, чтобы на просторе обдумать всё то, что только сейчас поднялось у меня в душе. Но Л. М. шла тихо, до коляски было еще далеко, и мой кавалер, мне показалось, упорно уменьшал шаг, как будто пытаясь останавливать меня. «Не может быть!» подумала я и решительно пошла скорее. Но положительно он удерживал меня и даже прижимал мою руку. Л. М. завернула за угол дороги, и мы были совершенно одни. Мне стало страшно.

– Извините, – сказала я холодно и хотела высвободить руку, но кружево рукава зацепилось за его пуговицу. Он, пригнувшись ко мне грудью, стал отстегивать его, и его пальцы без перчатки тронули мою руку. Какое-то новое мне чувство не то ужаса, не то удовольствия морозом пробежало по моей спине. Я взглянула на него с тем, чтобы холодным взглядом выразить всё презрение, которое я к нему чувствую; но взгляд мой выразил не то, он выразил испуг и волнение. Его горящие, влажные глаза, подле самого моего лица, страстно смотрели на меня, на мою шею, на мою грудь, его обе руки перебирали мою руку выше кисти, его открытые губы говорили что-то, говорили, что он меня любит, что я всё для него, и губы эти приближались ко мне, и руки крепче сжимали мои и жгли меня. Огонь пробегал по моим жилам, в глазах темнело, я дрожала, и слова, которыми я хотела остановить его, пересыхали в моем горле. Вдруг я почувствовала поцелуй на своей щеке и, вся дрожа и холодея, остановилась и смотрела на него. Не в силах ни говорить, ни двигаться, я, ужасаясь, ожидала и желала чего-то. Всё это продолжалось одно мгновение. Но это мгновение было ужасно! Я так видела его всего в это мгновение. Так понятно мне было его лицо: этот видневшийся из-под соломенной шляпы крутой низкий лоб, похожий на лоб моего мужа, этот красивый прямой нос с раздутыми ноздрями, эти длинные остро-припомаженные усы и бородка, эти гладко выбритые щеки и загорелая шея. Я ненавидела, я боялась его, такой чужой он был мне; но в эту минуту так сильно отзывались во мне волнение и страсть этого ненавистного, чужого человека! Так непреодолимо хотелось мне отдаться поцелуям этого грубого и красивого рта, объятиям этих белых рук с тонкими жилами и с перстнями на пальцах. Так тянуло меня броситься очертя голову в открывшуюся вдруг, притягивающую бездну запрещенных наслаждений…

«Я так несчастна, – думала я, – пускай же еще больше и больше несчастий собирается на мою голову».

Он обнял меня одною рукой и наклонился к моему лицу. «Пускай, пускай еще и еще накопляется стыд и грех на мою голову».

– Je vous aime[5], – прошептал он голосом, который был так похож на голос моего мужа. Мой муж и ребенок вспомнились мне, как давно бывшие дорогие существа, с которыми у меня всё кончено. Но вдруг в это время из-за поворота послышался голос Л. М., которая звала меня. Я опомнилась, вырвала свою руку и, не глядя на него, почти побежала за Л. М. Мы сели в коляску, и я тут только взглянула на него. Он снял шляпу и спросил что-то, улыбаясь. Он не понимал того невыразимого отвращения, которое я испытывала к нему в эту минуту.

Жизнь моя показалась мне так несчастна, будущее так безнадежно, прошедшее так черно! Л. М. говорила со мной, но я не понимала ее слов. Мне казалось, что она говорит со мной только из жалости, чтобы скрыть презрение, которое я возбуждаю в ней. Во всяком слове, во всяком взгляде мне чудилось это презрение и оскорбительная жалость. Поцелуй стыдом жег мне щеку, и мысль о муже и ребенке была мне невыносима. Оставшись одна в своей комнате, я надеялась обдумать свое положение, но мне страшно было одной. Я не допила чаю, который мне подали, и, сама не зная зачем, с горячечной поспешностью стала тотчас же собираться с вечерним поездом в Гейдельберг к мужу.

Когда мы сели с девушкой в пустой вагон, машина тронулась, и свежий воздух пахнул на меня в окно, я стала опоминаться и яснее представлять себе свое прошедшее и будущее. Вся моя замужняя жизнь со дня переезда нашего в Петербург вдруг представилась мне в новом свете и укором легла мне на совесть. Я в первый раз живо вспомнила наше первое время в деревне, наши планы, в первый раз мне пришел в голову вопрос: какие же были его радости во всё это время? И я почувствовала себя виноватою перед ним. «Но зачем он не остановил меня, зачем лицемерил передо мной, зачем избегал объяснений, зачем оскорбил? – спрашивала я себя. – Зачем не употребил свою власть любви надо мной? Или он не любил меня?» Но как бы он ни был виноват, поцелуй чужого человека вот тут стоял на моей щеке, и я чувствовала его. Чем ближе и ближе я подъезжала к Гейдельбергу, тем яснее воображала мужа и тем страшнее мне становилось предстоящее свидание. «Я всё, всё скажу ему, всё выплачу перед ним слезами раскаяния, – думала я, – и он простит меня». Но я сама не знала, что такое «всё» я скажу ему, и сама не верила, что он простит меня.

Но только что я вошла в комнату к мужу и увидела его спокойное, хотя и удивленное лицо, я почувствовала, что мне нечего было говорить ему, не в чем признаваться и не в чем просить его прощения. Невысказанное горе и раскаяние должны были оставаться во мне.

– Как это ты вздумала? – сказал он: – а я завтра хотел к тебе ехать. – Но, всмотревшись ближе в мое лицо, он как будто испугался. – Что ты? что с тобой? – проговорил он.

– Ничего, – отвечала я, едва удерживаясь от слез. – Я совсем приехала. Поедем хоть завтра домой в Россию.

Он довольно долго молча и внимательно посмотрел на меня.

– Да расскажи же, что с тобой случилось? – сказал он.

Я невольно покраснела и опустила глаза. В глазах его блеснуло чувство оскорбления и гнева. Я испугалась мыслей, которые могли придти ему, и с силой притворства, которой я сама не ожидала в себе, я сказала:

– Ничего не случилось, просто скучно и грустно стало одной, и я много думала о нашей жизни и о тебе. Уж так давно я виновата перед тобой! За что ты ездишь со мной туда, куда тебе не хочется? Давно уж я виновата перед тобой, – повторила я, и опять слезы мне навернулись на глаза. – Поедем в деревню и навсегда.

– Ах! мой друг, уволь от чувствительных сцен, – сказал он холодно: – что ты в деревню хочешь, это прекрасно, потому что и денег у нас мало; а что навсегда, то это мечта. Я знаю, что ты не уживешь. А вот чаю напейся, это лучше будет, – заключил он вставая, чтобы позвонить человека.

Мне представлялось всё, что он мог думать обо мне, и я оскорбилась теми страшными мыслями, которые приписывала ему, встретив неверный и как будто пристыженный взгляд, устремленный на меня. Нет! он не хочет и не может понять меня! Я сказала, что пойду посмотреть ребенка, и вышла от него. Мне хотелось быть одной и плакать, плакать, плакать…

[4] Желаю успеха, друг мой.

[5] Я люблю вас.

Охотники На Ведьм - Очень хорошо, очень Трэшево и Очень предсказуемо Ведь по сути дела почти весь фильм нам уже показали в трейлерах - брата с сестрой, Ганзель и Гретель, первая убитая в детстве ведьма, далее сотни, очень таинственное дело с пропажей детей, главная злодейка Джина Грей из Людей Икс, сестру похищают а братец помчится спасать ее на всеобщий шабаш с какой то девушкой которая на самом деле Все предсказуемо и по ходу фильма - события по ходу будут угадываться со скоростью сжигания обезглавленного ведьминого тела, но это даже и не минус, надеюсь ведь никто не ждал мегасупер гениальной истории? Мне лично хотелось мясца и кровишки да с кишочками прям на глаза хехе. Все это есть, уж будьте уверены когда ГГ примутся за работу будет Вам хорошо. Сцены отлова нечисти (а особенно финальная мочиловка) добротно поставлены и почти не блещут самоповторами, разве только декорациями вечнозеленого леса. А так все хорошо и здорово - 4 балла. Запаситесь покорном и приготовьтесь к очень простому фильму, не лишенного юмора, легкой эротики и КРОВИ
p.s. фанат Dragon Age во мне немного улыбнулся ибо голос главной Ведьме подарила Ольга Плетнёва т.к. один раз она уже прекрасно справилась с этой задачей!

В девяностых годах прошлого века в чешской деревушке Розвадов местные жители жили тихой размеренной провинциальной жизнью и даже представить не могли, что спустя каких-то два десятилетия про их родную деревушку будут писать самые авторитетные покерные издания. Причина проста — в местном казино “King’s Casino” стали проводиться самые крупные покерные серии в Европе. Например, прямо сейчас там проходит Pokerstars Festival c гарантией в полмиллиона Евро в Main Event с бай-ином €

«Население деревушки Розвадов — жителей. За прошлый год их посетили около игроков в покер»

А через две недели там же стартует WSOP Circuit, где будет разыграно14 золотых колец и € Главное событие пройдет с 7 по 10 апреля, бай-ин €1,, гарантированный призовой фонд — €

Розвадов (Rozvadov) —  тихая спокойная деревушка в Чехии на границе с Германией с населением до жителей. До ближайших крупных городов (Мюнхен и Прага) по км. У этого места нет своей особой истории, оно не может похвастаться уникальной архитектурой или мягким благоприятным климатам. И в принципе об этом месте никто никогда и не узнал бы, если бы в году Леон Цукерник не открыл здесь King’s Casino, крупнейшее на сегодняшний день казино в Европе, тем самым превратив Розвадов в Эльдорадо для всех любителей покера из Европы.

Бессменный владелец King’s Casino Леон Цукерник родился в Москве, но на родине в России долго не прожил. Он постоянно путешествовал вместе с семьей, переезжая то в Израиль, то в Канаду, но в итоге оказался в Чехии. Леон Цукерник — бизнесмен, антиквар и безумный фанат покера. В х его главной страстью были старинные вещи. Так продолжалось до начала нулевых, когда каждый день после работы Леон Цукерник начал играть в покер и проигрывать доход, который приносила ему антикварная лавка.

В году Леону Цукернику поступило предложение купить участок земли неподалеку от границы Германии. Кто бы в тот момент мог подумать, что в тихом Розвадове удастся создать крупнейшее казино в Европе. Возможно, безграничная любовь к покеру сделала свое дело. Вопреки насмешкам знакомым в году Леон Цукерник открывает на новом месте казино. Фактически для себя, чтобы избавиться от лудомании. Помогло ли ему это? Не особо. Леон сейчас активно играет в покер, в декабре даже выиграл турнир хайроллеров EPT.

Более того, Леон может рассказать, как выиграть в крэпс € в перерыве турнира или как угадать пару чисел и получить €, чтобы о тебе писали все газеты. У Леона Цукерника есть свой психолог, тренер, учитель по медитациям. Но дух игрока в этом человеке все равно ни за что в жизни не искоренить.

Главный секрет успеха Леона Цукерника заключается в том, что он думает не только как бизнесмен, но и, прежде всего, как игрок и преданный фанат покера. Поэтому с года в турнирах King’s Casino была введена гарантия, а вместе с ней появились и постоянные оверлеи. Зато теперь от клиентов в казино нет отбоя.

Читайте также: Легендарные лудоманы — Леон Цукерник

В King’s Casino создаются все условия для игроков. Трансфер от Мюнхена или Праги, номер в отеле от 30€ за ночь, круглосуточный шведский стол, любые лимиты от € и выше. Розвадов — это то место, где многие теперешние регуляры построили свои банкроллы.

WSOP Circuit — рай для покериста в центре Европы

С 23 марта по 19 апреля в Розвадов вновь слетятся игроки. Потому что именно здесь будут разыграны 14 золотых колец WSOP Circuit и общий гарантированный фонд серии €

WSOP Circuit — серия турниров, проходящих по всему миру с года. В году помимо США WSOP Circuit посетит Нидерланды, Бельгию, Португалию, Францию и, конечно же, Чехию. Главная особенность WSOP Circuit — уникальные золотые кольца победителей. За все время существования серии было разыграно более колец.

С года официальным партнером WSOP Circuit является poker. WSOP — самая узнаваемая серия в мире, poker — один из лучших покер-румов в интернете, King’s Casino — крупнейшее казино в Европе. Такое сотрудничество определенно обречено на успех.

Специально к WSOP Circuit покер проведёт сателлиты с бай-инами от 1₵. Найти их можно будет во вкладке "Live Events". Саппорт King’s Casino заверил нас, что расписание онлайн-сателлитов появится в ближайшее время.

Сателлиты poker — это уникальная возможность побороться за путевку на крупную офлайн-серию даже игрокам с небольшими банкроллами. Здесь стоит вспомнить случай игрока из Великобритании Томми Йейтса. В году ему удалось в Main Event WSOP заработать $19,, заняв место из игроков. Кто-то скажет, что выигрыш так себе, но Томми Йейтс отобрался в этот турнир через сателлит покер всего за 1₵.

Владелец бара из Греции превратил $0,01 в $19, на Главном Событии WSOP

В году более игроков приняли участие в Main Event WSOP, отобравшись через сателлиты poker. Фернандо Понс и Гриффин Бенгер даже стали участниками November Nine, отобравшись на Главный турнир через сателлиты за €30 и € Фернандо Понс выиграл $, а Гриффин Бенгер $

Хотите посетить Чехию и сыграть в Main Event WSOP Circuit с гарантией в €? Участвуйте в сателлитах poker от 1₵.