КИРПИЧИ
Издательство
«Манн, Иванов и Фербер»
Информация от издательства
Возрастное ограничение: 18+
Книга рекомендована к изданию Дамиром Халиловым
Сугралинов, Данияр
Кирпичи / Данияр Сугралинов. — М. : Манн, Иванов и Фербер,
ISBN
Это жизненная история про слабость и безвольность, про падения, борьбу и преодоление себя.
Главный герой — молодой офисный сотрудник, за внешней воспитанностью которого
скрывается инфантильность, малодушие и отсутствие уважения к самому себе. Он пытается
изменить себя, мечтая о красивой и успешной жизни. Действуя вопреки всем стереотипам о
неудачниках, ошибаясь снова и снова, он выходит из многих жизненных ситуаций, которые
знакомы каждому из нас.
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы
то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс»
© Д. Сугралинов,
© Издание, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер»,
Муфке и Пушпику с любовью
От автора
Дорогой читатель! Первым делом поясню название.
Если ты не читал первые «Кирпичи» — не сомневайся, читай сразу
вторую версию, которую ты держишь в руках. «» в заголовке
свидетельствует о том, что это вторая версия книги и ты ничего не
упустишь.
Если же ты читал первые «Кирпичи» — не сомневайся, можешь
читать и эту книгу, причем с начала. Ведь здесь многое изменилось,
добавилось. И если ты ждал продолжения, то оно у тебя в руках.
Просто история Сергея Резвея стала подробнее и длиннее.
Первая версия книги была написана мной осенью года.
Это была небольшая повесть, выходившая поглавно на одном из
популярных тогда «контркультурных» интернет-ресурсов[1]. Когда я
начинал ее, даже не думал о том, что это будет книга. Я писал
небольшой рассказ о неуверенном в себе молодом человеке. По
задумке он должен был переоценить себя, влипнуть в какую-нибудь
криминальную историю и этим закончить свой жизненный путь.
Я выслал первую главу, которая практически не отличается от той,
что представлена в этой книге, владельцу и редактору
«контркультурного» сайта Дмитрию Соколовскому, и он ее
опубликовал.
Читатели сайта, или, как их там называли, «фтыкатели»,
неожиданно для меня стали симпатизировать главному герою Сергею
Резвею и требовать продолжения.
Воодушевленный, я писал главу за главой, и к шестой о «Кирпичах»
заговорили в сети. От идеи прикончить главного героя пришлось
отказаться — читатели бы не простили. К тому времени он и мне
полюбился. А вскоре персонажи зажили собственной жизнью, мне
оставалось только записывать происходящее.
Ночами я писал продолжение, утром высылал очередную главу
Диме, а днем читал отзывы-комментарии читателей и мотивировал
себя к тому, чтобы продолжить «писательство». В кавычках, потому
что никогда не считал себя писателем, трезво оценивая свои силы.
После десятой главы мне позвонили из одного питерского
издательства и предложили публикацию повести. Еще один звонок
был с популярного московского телеканала — они решили снять
фильм. На протяжении последующих десяти лет каждый год ко мне
обращались продюсеры, кинорежиссеры, небольшие издательства с
аналогичными предложениями.
Забавно, но ни книга, ни фильм по разным не зависящим от меня
причинам так и не вышли, и сейчас я уверен, что это к лучшему.
Потом на кураже я тут же написал продолжение, но вторая книга
так и не увидела свет. Продолжение было откровенно неудачным —
мне было 25 лет, и просто не хватало жизненного опыта, чтобы
написать так, как надо. Первую главу неудавшегося продолжения по
сей день можно найти в сети. Она, кстати, вошла и в эту книгу с
незначительными изменениями. Больше от тех «вторых кирпичей», как
их называли в сети, ничего не осталось: файл был утерян при переезде.
К началу года количество прочтений книги в сети превысило
пару миллионов. Первую версию «Кирпичей» активно размещали в
электронных библиотеках, на форумах, развлекательных,
пикаперских [2] и мотивационных сайтах. Кто-то выпустил
аудиоверсию, а кто-то опубликовал на Google Play. В соцсетях
создавались группы поклонников, книгу разодрали на цитаты.
Я к тому времени окончательно отпустил историю с «Кирпичами»,
занимаясь карьерой и семьей.
Наступил год. Мы с семьей были в отпуске, и мне подумалось,
что я готов. Десять лет с выхода первой версии дали мне столько
жизненного опыта и интересных людей, что я ощущал готовность
написать продолжение. Для этого я прочел первую версию книги —
чтобы вспомнить героев, события. Дочитав, я понял: продолжения не
будет. Идея и мораль первой книги категорически не соответствовали
мне, тридцатичетырехлетнему. Я решил полностью переписать книгу и
развить историю.
И я это сделал.
У тебя в руках, читатель, «Кирпичи ».
ГЛАВА 1
Инициация
— Ты в магазин? Купи мне шоколадку, Резвей, — попросила Лида. —
Пожалуйста!
Лидка Фрайбергер, вопреки стереотипу о некрасивых немках,
обладала сногсшибательной внешностью. Конечно, она это знала и —
хуже всего — вовсю этим пользовалась.
Народ в офисе встрепенулся. Всем стало интересно, как я
отреагирую. Черт!
А дело было так. Шеф дал нам проект. Свою часть я выполнил, а
деловая стрекоза Лидочка, занятая куда более важными делами, не
успела. И ладно бы покаялась — шеф побурчал бы, но продлил срок.
Нет!
Утром на планерке не моргнув глазом заявила: «Михаил
Степанович, выполнение проекта задержано по вине Резвея, не
собравшего в срок данные по заказчику». Резвей — это моя фамилия.
Степаныч, старый хрыч, внимательно изучив длиннющие Лидкины
ноги, вынес вердикт:
— Проект закончить до завтра, Резвея лишить квартального бонуса.
В общем, послать Лидку в далекие края или принести шоколад,
темный с орехами, как всегда, вопрос не стоял. Первое сделать не
позволяли врожденная робость и воспитание. Оставалось второе. Но
вопрос в том, как бы ответить, не растеряв остатки гордости. Если бы
мы с Лидкой были одни, я не задумываясь согласился бы, но
коллектив, до того сосредоточенно кликавший мышками, замолк в
ожидании.
Подумав, я нашел, казалось бы, компромиссное решение:
— Хорошо, возьму. Слушай, а ты не поможешь мне вечером с
проектом? Хочу задержаться, но добить его наконец сегодня.
— Вот еще, разбежался, — Лида скривила губы, — у меня уже весь
вечер расписан. Ничего, сам закончишь, из-за тебя же сроки горят.
Такого ответа я не ожидал. Где-то в углу программистов прозвучал
смешок. Это Саня Бородаенко не сдержал презрения. Он вообще всех
презирал, а меня — особенно.
— Резвей, и мне сигарет купи! — крикнул стажер Панченко.
— А мне щенка, кроссовки и барабан! Ладно, Резвей? С получки
отдам! — проявил остроумие Бородаенко.
Тут уж и сидящий на диете Гараян не сдержался и заказал упаковку
овсяного печенья.
— От него не толстеют, Сережа, — пояснил он. — А деньги я тебе с
получки верну, хорошо?
***
Чавкающая грязь при каждом шаге взлетала и опускалась на штаны.
Моросящий дождь заставлял жмуриться, а это при моем плохом
зрении преимуществ в ориентации на местности не давало.
Коммунальные службы перекопали участок дороги возле офиса,
сменили трубы, но заасфальтировать забыли. Местность напоминала
колхозное поле после уборки урожая.
Мимо с гудением пронесся грузовик, водитель которого весело
погрозил мне кулаком. Меня облепили комья грязи, а сопутствующие
водопады залили очки. В голову упорно лезли мысли о ковровых
бомбардировках. Настроение ухудшалось с каждой секундой, срочно
хотелось кого-нибудь убить.
Цель, ради которой я вышел из офиса, явно не стоила всех этих
мучений. Разболелось горло, и мне хотелось смягчить его какими-
нибудь леденцами. До продуктового магазина недалеко, но черт меня
дернул выйти в такую погоду!
В магазине душно. Остановившись у витрины с колбасами, я снял и
очистил очки, вытер лицо. Жизнь налаживалась. За кассой стояла
женщина лет сорока, очки в роговой оправе грозно сверкали, а копна
обесцвеченных волос превращала ее в пришельца из х двадцатого
века. На меня — ноль внимания.
Пока я приводил себя в порядок, в магазин зашел еще один
покупатель. Тяжелые облепленные грязью ботинки, щетина и короткая
стрижка — мужчина среднего возраста, рабочий класс. Зал магазина
заполнил запах перегара и пота.
— Бутылку водки «Журавли» и два пива! — приятный голос
работяги не сочетался с его внешностью.
— Какое именно пиво?
— Мне «Балтику», а вот этому — мужчина обернулся ко мне. —
Какое пиво предпочитаешь, чудик? Угощаю! И зовут-то тебя как?
«Эх! — пронеслась шальная мысль. — Неудобно отказываться!»
— Мне, пожалуйста, «тройку». А зовут меня Резвей.
— Вы слышали? Две «тройки»! — бросил он продавщице и снова
повернулся ко мне. — Очень приятно, Резвей! Меня Лехой зовут!
Верняк — моя фамилия!
— Я, конечно, извиняюсь, Леха
Мужик поморщился.
— Погоди, так ты, получается, сам себя извиняешь? —
поинтересовался он.
— В смысле? — не понял я.
— Смотри. Я умываюсь — значит, я умываю сам себя, да?
Получается, ты извиняешь сам себя?
— Э-э-э, — я реально тормозил, а от этого всегда начинал
запинаться, — ну, так же говорится Извините.
— Вот, это уже по-русски. А повода нет: просто увидел хорошего
человека и захотелось его угостить.
Он расплатился и кивком предложил мне следовать за ним.
«Хороший человек» в моем лице совсем забыл и про леденцы, и про
Лидкину шоколадку, и даже про овсяное печенье для худеющего
Гараяна. И, ни капли не сомневаясь, направился вслед за Лехой. Мой
новый знакомый вышагивал так, что никто не посмел бы усомниться в
его уверенности в себе. Горделивая осанка даже вызывала невольную
зависть. Между тем дождь все еще лил.
— А куда пойдем-то?
— Да сядем сейчас на лавочке в скверике, тут недалеко.
— А дождь?
— Ты что, промокнуть боишься?
Вопрос прозвучал насмешливо, и желание что-либо выяснять сразу
пропало. Действительно, почему бы и не промокнуть? Мы шли молча,
и всю дорогу я пытался объяснить самому себе: что я делаю и зачем
куда-то иду с этим человеком? Разум подсказывал, что надо вернуться
в магазин и купить все то, что заказали ребята из офиса, где меня
минут через двадцать по закону подлости начнут искать. Но
возвращаться туда я не хотел.
***
Дождь прекратился. Выглянуло безразличное осеннее солнце. В
сквере было пусто.
Леха уселся на мокрую скамейку так, как будто она сухая: видно,
что его не заботили такие мелочи. Я робко присел рядом. Открыли
бутылки. Пить холодное пиво на улице при такой мерзкой погоде
большого удовольствия не доставляло. Глотать больно, но я сделал
несколько крупных глотков и выдохнул.
— Как пиво? — поинтересовался Леха.
— Пиво как пиво, — пожал я плечами, — холодное.
— Ясно. Тогда рассказывай!
— О чем?
— Как о чем? Чем живешь, чем дышишь? Кто ты вообще такой?
Потребность высказаться и выпитое на голодный желудок пиво
развязали мне язык. Полчаса моего сбивчивого монолога, и Леха знал
обо мне все. Ненавязчивыми вопросами и глубокомысленным
хмыканьем он направлял мой рассказ и, дослушав, подвел итоги.
— Итак, Сергей Резвей, двадцати семи лет, жены нет, девушки тоже
нет, родители далеко, работаешь рекламщиком в медиахолдинге.
Работой доволен, но в коллективе авторитетом не пользуешься. Зачем
живешь-то, Серега? В чем смысл?
— Смысл? — даже как-то удивился я. — Жить.
— Жить, чтобы жить? Серьезно? Ну ты даешь, старик! Наверняка у
тебя есть какие-то мечты, планы, цели. Проблема в том, что ты
пытаешься угодить всем в ущерб себе. Всё, что тебе нужно для
счастья, — осознать, что твои мечты вполне исполнимы и зависит всё
только от тебя. Стань эгоистом в хорошем смысле. Поставь цели.
Наберись здоровой наглости. Будь грубее и не бойся казаться
невоспитанным: сейчас воспитанные люди не в моде!
— Извините, но
— Что за идиотская привычка к месту и не к месту через слово
вставлять «пожалуйста», «прошу прощения» и «извините»? За что
извиняешься, прощения просишь, сам хоть понимаешь? Что за «э-э-
э» да «ме-е-е»? Что за «ну я не знаю» после каждого вопроса?
Отвечай односложно и предельно конкретно: либо да, либо нет. А если
хочется ответить «нет», но стесняешься, собери волю в кулак и скажи
три коротких слова: «Нет — и точка!» Забудь о воспитании: в этом
мире выживает не самый воспитанный, а самый наглый. Стань хамом:
хамство упрощает взаимопонимание в той среде, в которой ты
обитаешь. Уяснил?
— Не совсем. Наглецы и хамы, может, и успешнее в чем-то,
добиваются своего, но это всегда плохо заканчивается для них, —
услышанное от Лехи не вписывалось в мое понимание мира, его
харизма поблекла и больше не действовала на меня.
— Ты и вправду так считаешь? Я ведь не учу тебя, как превратиться
из жутко интеллигентного парня в крайне неинтеллигентное быдло,
это ты можешь понять? — вскипел Леха. — Я тебе говорю, что в
современном обществе, в большей его части, а особенно в той, в
которой ты имеешь честь жить и работать, быть тем, кто ты есть, —
значит обречь себя на вечное лузерство. Хочешь позволить себе такую
роскошь? Роскошь быть собой вместо права на нормальную жизнь,
уважение коллег, внимание красивых девушек?
— Э-э-э — пока я думал, заполнил паузу привычным блеяньем.
— Да твою же мать! — Леха взорвался.
— Нет! Нет, не хочу!
— Тогда запоминай! Все вышесказанное относится только к тем,
кто тебя использует. Неважно: родственник ли это, начальство, коллега
или просто случайный прохожий. Вот тебе простой пример: ты
спешишь на работу, но тебя останавливает прохожий и стреляет
сигарету или огня. Как ты поступишь?
— Конечно, дам сигарету, — ответил я, не задумываясь. — А что,
мне не жалко.
— И опоздаешь на работу?
— Да нет, это же не займет и минуты.
— А отказать не займет ни секунды! Представь, что по дороге на
работу тебе встретились несколько прохожих, стреляющих курево.
Представил? Останавливаешься, вытаскиваешь пачку, открываешь,
протягиваешь, дожидаешься, пока прохожий вытянет сигарету,
кладешь пачку на место, достаешь зажигалку Не успел на автобус.
Опоздал на работу. Доступно?
— Вполне, — я начал понимать, к чему он клонит.
— И вот ты опоздал на работу, что, конечно, не привело
руководство в восторг. При таком подходе рано или поздно твои
опоздания приведут к увольнению или лишению премии.
— Да меня и так уже лишили премии
— Вот видишь! Длинноногая девочка Лида живет себе припеваючи,
гуляет, работу выполняет не вовремя, а что в итоге? Ты без премии,
она на коне, совесть не мучает, над тобой посмеивается, еще и
гордится своей находчивостью Стерва?
— Она не стерва, она хорошая, — почему-то поправил я.
— Так ты к ней неравнодушен?! — изумился Леха. — Ха! Думаешь,
если и дальше позволишь ей ездить на себе, то она и ноги раздвинет?
— Ну, ноги не ноги, но
— Знай, Резвей, что нормальная, уважающая себя девушка никогда
не будет не то что спать, но даже встречаться с рохлей. Тем более
такая, как она. Зачем ей с тобой встречаться, если ты и так под нее
стелешься?..
Внезапно Леха задумался, а потом воскликнул:
— Да тут же поле непаханое! Слушай, а почему ты со мной-то
пошел? Тебе же на работу надо было возвращаться? Или нет?
— Э-э-э Надо было
— Короче! Я не я, если не сделаю из тебя нормального мужика! Вот
номер моего мобильного, — Леха протянул мне визитку. — Позвони
мне как-нибудь: попьем пива и продолжим беседу. А сейчас
возвращайся на работу и попробуй хоть остаток дня побыть мужиком!
Сможешь?
— Ну, я не знаю — протянул я, глядя вниз.
Поднял голову, увидел бешеные Лехины глаза, покраснел,
разозлился на себя и выпалил:
— Да!
Леха улыбнулся:
— Молодец! Так держать! Держи краба!
С этими словами он встал, пожал мне руку и ушел.
Я повертел его визитку — дорогая темно-зеленая бумага, белым
шрифтом на ней: «Алексей Верняк».
ГЛАВА 2
Первый кирпич
Георгий, вахтер и охранник в одном лице, расплылся в улыбке. Я тут
же представил себя и понял, что вид у меня комичный: мокрые
растрепанные волосы, нелепые заляпанные очки в толстой оправе,
промокшая одежда и визуально увеличившиеся в размерах за счет
налипшей грязи туфли.
«Ну что же, пусть веселится, я ведь и впрямь выгляжу
несуразно», — подумал я. Но, вспомнив Леху, неожиданно даже для
себя самого выпалил:
— Чего лыбишься?.. Дурак, что ли?
Вахтер застыл с оскаленным ртом, уголки губ поползли вниз, в
глазах — изумление. Не дожидаясь, пока он опомнится, я прошмыгнул
мимо него к лифту. К последствиям собственной несдержанности я
оказался пока не готов. Опомнившийся Георгий закричал вслед: «Ты
оборзел, гнида?..» — но дальнейшего я не услышал. Возможно, наш
корпоративный преторианец взывал к моей совести; возможно, просто
хотел объяснить, что улыбался он вовсе по другой причине. Эти
версии наиболее комфортны для меня, но я честен перед собой: я
оскорбил Георгия, расправа неизбежна.
Георгий, которого все, кроме меня, звали просто Жора, в юности
провел пару лет в колонии по какой-то хулиганской статье, и этот
период стал самым ярким в его жизни. Сотни, да что там, тысячи
«чмырей», по его словам, вставали ему поперек дороги, после чего
умывались кровью и становились инвалидами. Поэтому я четко
понимал, что, скорее всего, Георгий хотел максимально доступными
методами пояснить мне неприемлемость моей линии поведения без
должного к нему уважения. Проще говоря, побить меня.
Кровь прилила к лицу, пульс участился, в горле пересохло — так
происходит всегда, когда я попадаю в конфликтную ситуацию. Еще
больше я волнуюсь, впадаю в ступор при любой угрозе физического
воздействия. Я боюсь. Боюсь, что мне разобьют нос, выбьют зубы,
ударят в живот Я очень хорошо все это себе представляю, настолько
ярко и подробно, что при одной мысли о драке паникую. Поэтому я
стараюсь быть со всеми в хороших отношениях, не обострять, идти на
компромисс, входить в положение и всегда боюсь кого-нибудь обидеть.
Пробыть даже полдня «мужиком» без должной подготовки, а тем
более без возможности физически обосновать свои слова, — нелегко.
Поднявшись, я зашел в туалет и привел себя в порядок: снял очки,
счистил грязь с одежды, вымыл руки, умылся. Вгляделся в зеркало:
обычный парень, серые глаза, короткие русые волосы На лбу —
шрам в виде молнии. Когда я был маленьким, тот, чье имя нельзя
называть Ха-ха, шучу. Шрамов нет, конечно: не то что на лбу, вообще
нет. Драться — никогда не дрался, а от жестоких порезов, переломов и
падений бог миловал. В общем, важнейшая часть в моей жизненной
подготовке была упущена, а что-то наверстывать в двадцать семь
лет — поздно.
Да и зачем мне это нужно? Всегда жил по принципу: «Все люди
хорошие, пока не докажут обратное». Если же они «доказывали
обратное», в очередной раз разочаровывался в этом мире, впадал в
апатию и терял вкус к жизни. А потом просто переставал с
«доказавшими обратное» общаться.
Встал у окна, закурил. Втягивая сладкий табачный дым вместе со
свежим октябрьским влажным воздухом, вспоминал разговор с
Алексеем Верняком. Странно, но я не задавался вопросами: кто этот
человек, почему он завел со мной разговор и учил, как жить. Его
тезисы доказательств не требовали: моя неудачная жизнь была живым
примером, что так себя вести нельзя.
Пора менять принципы. Отныне все люди для меня — сволочи и
подлецы. Пока не докажут обратное.
***
На пороге офиса я расправил плечи, выпрямил спину и, задрав
подбородок, вошел. Снял куртку, сел за свое рабочее место, подвигал
мышкой. Экран монитора включился, и я увидел не прекрасный вид на
Штормград[3] с высоты полета грифона, установленный у меня в
качестве обоев, а похабную отвратительную сцену с одного из тех
сайтов, где можно найти видео любых половых извращений. Причем с
присутствием нечеловеческих персонажей.
Еще пару часов назад я бы на такую выходку не обратил
внимания — наоборот, угодливо посмеялся бы над этой «невинной
шуткой». Но сейчас следовать традициям не хотелось. Я всматривался
в каменные лица коллег, еле сдерживающих смех, быстро перевел
взгляд с одного на другого, пытаясь догадаться, кто это сделал.
И, наконец, тихо спросил:
— Кто?
Молчание. Лидка, взглянув на меня, фыркнула.
А Костя Панченко нарочито гнусавым голосом произнес:
— Резвей! Явился — не запылился! Все купил, что должен был?
Сигареты не забыл? Ничего не перепутал?
Шоу началось! Из-за мониторов появились лица коллег, уже
готовых к веселью. «Значит, шута нашли? — закрутились злые
мысли. — Будет вам шоу!» Главное — это голос, а он у меня тихий.
«Раз громко говорить не получится, придется орать», — решил я.
Набрал полную грудь воздуха и выкрикнул на одном дыхании:
— Тебе, Панченко, не о куреве надо думать, а о том, пройдешь ли
ты испытательный срок! Стажер! Где маркетинговое исследование по
ночным клубам? Ты его еще на прошлой неделе должен был
подготовить!
Обескураженный Костя примирительно, без всякой гнусавости в
голосе попросил:
— Серега, да ладно тебе, ты чего это?..
— Серега?! Да какой я тебе Серега! Для тебя — Сергей
Александрович, стажер!
Я выдохся и замолк. Не знал, что еще сказать. Излить то, что давно
накипело, — смог, а вот оскорблять и хамить специально не научился
пока.
Впервые в жизни я осознал значение выражения «звенящая
тишина». Коллеги перестали клацать кнопками клавиатур, и лишь
мерный гул работающих компьютеров повис в комнате. Даже
непомерно толстый, не дождавшийся своего овсяного печенья
копирайтер Левон Гараян перестал жевать бутерброд и, открыв рот,
внимательно меня изучал.
Я почувствовал себя неуютно и сорвался:
— Что уставились? Работать!
Нет, к работе никто не вернулся. Все с каким-то новым интересом
рассматривали меня, словно пытаясь понять, что во мне изменилось. В
глазах любопытство и небольшая тревога, лица напряжены.
Тишину нарушил удивленно-радостный Панченко:
— Ребята! А ведь он же пьяный! Принял уже где-то!
Все тут же понимающе улыбнулись, с облегчением закивали друг
другу. Люди страшатся необъяснимого, а секрет истерики Резвея
крылся лишь в его алкогольном опьянении. Элементарно, Ватсон!
Гараян продолжил трапезу. Бородаенко что-то застрочил в
мессенджере, Фрайбергер брезгливо сморщила носик. Это какой-то
кошмарный сон.
Я стоял, не зная, куда себя деть. Краска заливала лицо. Наконец сел,
в душе проклиная собственную глупость, и невидящим взглядом
уткнулся в веселую картинку на экране.
А Костя, упиваясь победой, продолжал разоблачительную речь в
духе тех старух, которые дают следователям показания об ограблении
соседской квартиры:
— А я еще думаю, от кого перегаром-то несет? Думал, может, это
спирт Бородаенки, которым он свои компы протирает? Смотрю — нет,
Бородаенке вообще всё по барабану
— Слышь, ты, салага! — встрепенулся Саня и спародировал
меня. — Для тебя я — Александр Витальевич!
— Ага, — важно кивнул Панченко, — смотрю, а Александру
Витальевичу всё по барабану. Они соизволили пасьянсик разложить, и
не до спирта им. И тут меня осенило! Это же от Резвея амбре исходит,
Сергея Александровича нашего: пришли они в грязи, как в канаве
искупавшись, перегаром от них несет, еще и истерику тут устроили
— Заглохни, Панченко, — сквозь зубы произнесла Лида.
Костя удивленно на нее посмотрел (как же так, для вас же стараюсь,
ваши благородия, развлекаю!), но умолк.
Посверлив меня изумрудными глазами, Лида тихо спросила:
— Сереж, ты мне шоколадку купил?
— Нет, Лида, извини.
— Ну и ладно, до обеда уже чуть-чуть осталось.
И улыбнулась! Вот зараза-то, а?
***
В кафе за обедом я сидел в одиночестве. Кто же знал, что одна
выпитая натощак банка пива даст такой эффект? Перегар похлеще, чем
после бутылки водки! Еще и Саня расстарался: всем разослал
сенсационную новость, никого не забыл. Я тоже получил эту рассылку.
Сосредоточенно и спокойно ел борщ (аппетит после пива проснулся
зверский) и прислушивался к окружающим столикам.
Краем уха услышал, как Панченко рассказывал утреннюю историю.
Внезапная слава меня не порадовала, хотя раньше я и переживал, что
не особенно популярен. Известность я сегодня приобрел довольно
сомнительную. Девчонки из дизайнерского отдела заливались смехом,
поглядывая на меня.
— Бывают же люди: трезвыми слово боятся вставить, а как
выпьют — так на людей с топором кидаются! Вот и Чикатило такой же
был, — донеслось до меня.
А после обеда меня вдруг вызвал Степаныч. Красный от гнева, он
полчаса сначала песочил, а потом возвестил:
— Пьяный на работе! Это же ЧП! Устроил истерику в отделе,
накричал на Панченко! Радуйся, что генеральный тебя ценит, я бы на
его месте дал тебе пинка под зад и уволил по статье! Теперь мне
понятно, почему у нас проекты в срок не выполняются! В отделе у вас
черт знает что творится! Менеджеры в игрульки играют, копирайтер
жрет весь день, вместо того чтобы тексты писать, а ты прямо на
рабочем месте водку пьянствуешь? В общем, минус пятьдесят
процентов из месячного оклада! На первый раз. Будет тебе уроком. И
чтобы я тебя сегодня больше на работе не видел! Пшел вон!
И я пшел. Поднялся к себе, взял куртку, сохранил документы,
выключил компьютер. Потом, прокашлявшись, привлек к себе
внимание и как ни в чем не бывало сказал:
— Ребята! У нас в отделе появился стукач. Фамилия — Панченко.
Знайте: все, что здесь происходит, он доносит Степанычу.
Панченко спрятался за монитор. Такое обвинение — гораздо
серьезнее, чем мой проступок, особенно для командных, гармоничных,
основанных на взаимном уважении, а также проникнутых
корпоративным духом отношений в коллективе. Я оделся, громко
попрощался со всеми.
Выходя, услышал за спиной строгий Лидин голос:
— Панченко, завтра до вечера жду результаты маркетингового
исследования. Не будет — пощады не жди!
Я улыбнулся. Несмотря на штрафные санкции Степаныча,
настроение стало отменным. Домой! Чай с лимоном и малиновым
вареньем, молоко с медом, теплая ванна и крепкий сон до вечера. А
вечером Вечером я наконец-то наберусь смелости и приглашу Лиду в
кино. А может, в ресторан — неважно. Ну и что с того, что у нее «весь
вечер расписан»? Может, и не весь. Главное — попробовать. Попытка
не пытка. А откажет — не беда, скачаю какой-нибудь сериальчик или
поиграю.
***
Мои приятные размышления прервал резкий голос вахтера Георгия:
— Резвей, еще раз что-нибудь подобное скажешь, я тебя удавлю.
Понял? Скажи спасибо, что бухой ты был. Видимо, по синему делу
совсем страх потерял.
Сердце застучало сильнее, прошиб пот. Вот они, последствия.
Хочется ответить достойно, но сейчас наглым быть опасно, можно и
по шее получить. Можно
Да и черт с ним! Я понял, что получить по шее не боюсь. Наоборот,
хочется спровоцировать Георгия, этого дебила с амбициями вора в
законе, да так, чтобы он сам накинулся с кулаками. А там А там
посмотрим по ситуации.
— Жорик, бредишь? Какое «синее дело»? Кто был нетрезвый? Я?
Уверен?
Жора открыл рот, но я продолжил:
— Может, тебе путевку выписать?
— Не понял Ты чего гонишь?.. Какую путевку?
— Путевку? В пешее эротическое путешествие!
— Куда-а-а?!
— Попить водички из пруда! — во мне проснулся рифмоплет, я
почувствовал кураж. — Расскажи мне лучше, как ты меня удавишь,
если я тебе оформлю путевку. Будешь использовать для этих целей
бельевую веревку? Или обойдешься гитарной струной?
Я выдал эту тираду, абсолютно мне не свойственную, словно
отыгрывая какую-то роль. В прошлом в подобных ситуациях мне
постоянно приходили в голову остроумные, как мне казалось, ответы,
но я никогда не озвучивал их. Но сейчас я, преодолевая собственную
культуру общения, говорил все, что вздумается. И мне это нравилось.
— Да Да я я тебя собственными руками закопаю! —
оторопевший Жора прохрипел это так, словно уже не он, а его кто-то
пытался задушить.
— Перебьешься! Удавит он, закопает Определись! А потом с
работы вылетишь, понял?
Жора бешено посмотрел, сжал кулаки, тяжело задышал, но ничего
так и не произнес, а потом и вовсе отвел глаза.
Выходя из офиса, я чувствовал на себе его угрюмый взгляд. Что
скрывать: не хотелось бы мне встретить Жору вне стен офиса. Он же
дурак, а дураки не умеют мыслить в перспективе. Встретит меня,
вспомнит обиду, да и пересчитает кости. А потом хоть трава не расти,
главное — он «этому чмырю», то есть мне, спуску не дал, на место
поставил. А работа В пьяном угаре кому нужна работа? Наверное, и
убить может Да что это я?!
К черту эти страхи!
Как ни крути, а сегодня заложен первый кирпич моей крепости.
ГЛАВА 3
Level up
— Лопата! Больше десятка ошибок, и это на первом-то этапе! — Леха,
казалось, был взволнован и обеспокоен после моего рассказа о второй
половине дня. — Тяжелый случай!
Лидке позвонить я так и не решился. Хотя после горячего чая с
лимоном, засыпая под теплым верблюжьим одеялом, присланным
ташкентскими родственниками, я мечтал поскорее проснуться, чтобы
позвонить ей. Но очнулся я в десятом часу вечера, а беспокоить
человека так поздно не позволяло воспитание.
— Ты пойми, чудила, я тебе не мессия и не добрый дядя Степа,
который пришел и решил все твои проблемы. Я только рассуждаю, а
все мои рассуждения по умолчанию спорны и уместны в какой-то
данной конкретной ситуации, — продолжал Леха лекцию. — Твоя
задача — уловить суть, принять ее за основу для линии поведения и
претворить в жизнь. Понял?
— Понял.
Кое-что я усвоил четко. Жизнь — череда маленьких и больших
стимулов, между которыми путь. Путь к цели. Есть цель. Есть
стимул — добиться ее. Простейший пример: я лежу на диване и
смотрю телевизор. Захотелось в туалет. Облегчиться — стимул. Очень
сильный, особенно после трех-четырех бутылок пива. Так вот, чтобы
добиться цели (получить удовольствие от опорожнения мочевого
пузыря), мне надо встать и пройти в туалет. То есть имеем цель —
облегчиться, стимул — чтобы больше в туалет не хотелось, и план
выполнения задачи — встать и дойти до сортира. И если стимул
перевешивает лень и неохоту, то мы движемся к цели. Поэтому очень
важно ставить перед собой хорошие стимулы и реальные цели.
— Молодец. Давай рассмотрим твои ошибки.
Я не решился позвонить Лиде, но позвонил Лехе. Он сразу ответил,
узнал и радостно завопил, как будто ждал моего звонка:
— Здорово, Серега! Как дела?
— Все нормально!
Договорились встретиться в маленьком пивном баре недалеко от
моего дома.
Как же я удивился, когда из подъехавшего джипа
представительского класса вылез улыбающийся Леха. Я в который раз
убедился в ложности стереотипов. На таких машинах работяги не
ездят.
— Итак, ошибка первая, которую ты и сам, наверное, осознал. Ты
зачем вахтеру нахамил? Ты бы сдержал улыбку, увидев кого-нибудь в
таком же виде? Учись адекватно оценивать ситуацию: ты был смешон.
Лучше было самому улыбнуться в ответ: «Мол, вот какое дело-то,
угораздило попасть под дождь без зонта».
— Раньше, до встречи с тобой, я бы так и сделал, — возразил я. —
А ты же сам учил
— Я тебя не этому учил. Повторяю: учись адекватно оценивать
ситуацию. Ошибка вторая. Ты позволил себе иметь легко выявляемое
слабое место: появился в офисе с запахом перегара. Никогда не
позволяй другим замечать свои слабости! Ахиллес знаешь как погиб?
Вот! Так и здесь: ты неуязвим, пока кажешься неуязвимым!
— Угу, — хмуро согласился я. Всякому неприятно, когда его тыкают
мордой в собственные ошибки.
— Не угукай! Не хмыкай, выражайся четко. «Да», «понял». Я
серьезно. Возвращаясь к охраннику: вот тебе третья ошибка. Ты же
слышал, что он орет тебе вслед что-то нелицеприятное? Последнее
слово должно всегда оставаться за тобой. Ошибка была в том, что ты
не вернулся.
— Так вернулся бы я, и что?
— В том-то и дело все, Серега! Человек, убежденный в том, что ты
не ответишь, будет тебе вслед говорить что угодно. И чисто
психологически победа будет за ним! Это же классический прием
толстых теток с рынка: вы будете орать друг другу в лицо гадости, но
когда ты посчитаешь, что дальнейшие препирания бессмысленны, и
развернешься, чтобы уйти, то услышишь вслед что-то типа: «Щенок!»
А ты — бац! И вернулся! И в лицо ей: «Что ты, зараза, вякнула?»
Леха так здорово изобразил базарных теток, что я рассмеялся.
— Во. А пока она будет удивляться оригинальному развитию
событий, ты, весь такой гордый и красивый, спокойно покинешь место
перебранки. Хотя Мой тебе совет: с базарными бабами пока не
пикируйся. Это высокий уровень, а ты и на первый пока не тянешь.
Пиво пилось очень легко. Я и не заметил, как официантка принесла
мне третью кружку. Леха тянул минералку.
— Какие еще ошибки я допустил? — спросил я.
Жизнь стала казаться компьютерным квестом, где очень важно без
ошибок пройти уровень.
— А жизнь и есть игра, Резвей, — сказал Леха.
— Не понял. Я что, думал вслух?
— Нет, — улыбнулся он, — у тебя просто все мысли по глазам
читаются. Ха-ха! Повелся? Ерунда это все, Серега, е-ру-нда!
Невозможно прочесть мысли, можно лишь просчитать вероятность
событий. Поверь мне, у типичного выпившего человека не более пяти
желаний и мысли, соответственно, текут в том же ключе. И сейчас мы
думаем об одном и том же, да? Что, по бабам?
— А есть? — с надеждой спросил я.
— Бабы всегда есть. В сауну поедем. Заодно и отпразднуем!
— А что будем праздновать?
— Наш первый день.
— Первый день?
— Да. Первый день оставшейся жизни!
***
Леха ехал быстро. Успевал все: и рулить, и обгонять, и лавировать, и
отвечать — лаконично «да», «нет», «понял», «до связи» — на звонки, и
разговаривать со мной. Наконец отключил телефон.
— Всё. Кто мне нужен — уже отзвонились, а кому я — потерпят.
— А вдруг дома что-то случится?
— Так этот для работы. Близким я доступен всегда, только не по
этому номеру. На чем мы остановились-то?
— На первом дне оставшейся жизни.
Пока ехали, я успел обдумать этот самый первый день и
проникнуться смыслом сказанного.
— И как ты это понял?
— Да просто все! От всего, сколько мне жить осталось, сегодня как
раз первый день, а значит, впереди вся жизнь и можно многое успеть.
А то, что не удалось в прошлом, можно попробовать исправить. Да и
вообще, прошлая жизнь — репетиция настоящей, которая прямо
сегодня началась. А значит, если даже у меня вчера день сложился
неудачно, сегодня это не имеет значения. Вот так и понял.
Леха постучал костяшками пальцев по столу:
— Балда! Плохо ты понял! Ты, конечно, правильные вещи
говоришь: и про репетицию, и про много что можно успеть, — только
вывод-то не такой! Ты прав: в первый день оставшейся жизни хорошо
ощущается, что времени — вагон. Примерно такие же чувства в
первый день на море в отпуске. Ура-ура! Сидишь у воды, пьешь пиво и
наслаждаешься тем, что времени еще много! Ты еще четко не
представляешь, когда поедешь на экскурсию, а когда — на шопинг.
Спешить некуда. Но когда отпуск переваливает экватор, ход времени
ускоряется. Все пролетает перед глазами. Тпру! Приехали, отпуск
закончен! Отличие первого дня оставшейся жизни от первого дня
отпуска ровно в одном: у тебя будут другие отпуска. И увидеть
древний храм можно будет в следующий раз. Уяснил?
Я кивнул. А потом сказал:
— Лех Я на море никогда не был
***
— Здорово, отец! Свободно что-нибудь? — гаркнул Леха.
«Отец», пожилой мужик с изборожденным морщинами лицом,
сидел на лавочке у сауны «Ихтиандр» и с удовольствием курил
папиросу. Глубоко затянувшись, он благоговейно замер, а потом,
выпуская клубы дыма, сообщил:
— Кажись, люкс свободен.
— Спасибо, отец. А невесты на выданье есть?
— Не, невест нет. Девочки есть.
— Добро!
Удовлетворенный полученной информацией, Леха зашел в сауну. Я
последовал за ним.
В приемной за баром стояла симпатичная девчонка, которой я дал
бы лет восемнадцать, если бы не глаза. Пронзительные и в то же время
настолько блудливые, что, казалось, нет в мире грехов, которых они не
видали. На бейдже написано «Мария», и имя очень подходило к ее
славянской внешности. Увидев нас, Мария заученно улыбнулась,
поприветствовала и спросила, может ли чем-то помочь.
— Машенька, конечно, можешь! — ласково сказал Леха. — Дай-ка
нам люкс на пару часов.
Внутри разделись, взяли простыни, тапочки и двинули в сауну. По
телевизору вещал музыкальный канал.
— Резвей, ты как хочешь, а я сначала попарюсь. И тебе советую:
попьешь пива потом.
— Ну, и я как ты.
Я смог выдержать минут пять, потом выбежал из парилки, на ощупь
открыв дверь. Леха, блаженно кряхтя, остался. Я принял душ и
вернулся за стол. Вскоре появился и раскрасневшийся Леха.
Открытое пиво зашипело, пена попыталась вырваться на свободу.
Леха налил себе чаю.
— Возвращаемся к разбору ошибок. К крику прибегай в
исключительных случаях. Ничто так не давит на оппонента, как
спокойный и уверенный голос. Заорав на этого Иванченко?
— Панченко.
— Ага, так вот. Ты, заорав на Панченко, изначально поставил себя в
заведомо проигрышное положение. Кричат те, кто не уверен в
собственной правоте, считает, что криком можно подавить противника.
Суть в том, что тот, кто кричит, тратит силы на крик, а не на
размышления над ответами. Поэтому в споре побеждает не тот, кто
тратит эмоции на повышение громкости, а тот, кто логично и
обоснованно высказывает свою точку зрения. Понял?
Я понял. Кивнув, решился задать ему вопрос, который в последнее
время не давал мне покоя:
— Слушай, Леха, а зачем оно тебе нужно? Благотворительность?
Леха пожал плечами и ответил:
— Знаешь, Серега, придет время, и ты сам все поймешь. А в том,
что оно придет, я теперь не сомневаюсь.
В дверь тихо постучали. «Войдите!» — заорал Леха. Дверь
приоткрылась, из-за нее появилась очаровательная мордашка.
— К вам можно?
— Нужно! — крикнул Леха и обратился ко мне. — Серега,
остальные ошибки выявляй сам! А на сегодня урок окончен, баста!
Последние слова он произнес, выпихивая меня из-за стола в
сторону девушек:
— Отдыхайте, молодежь, это приказ!
— А ты?
— Иди, иди! Мне надо пару звонков сделать, — отрезал Леха.
И я пошел, паникуя и матерясь про себя. Мне даже захотелось
отказаться от всего этого. Леха уже говорил по телефону, но, заметив
мое смущение, жестом показал девушкам на меня — мол, забирайте
парня. Они, подшучивая надо мной, обхватили меня с двух сторон под
руку и увели.
Постройка крепости из теории плавно перетекала в практику.
Первые кирпичи оказались с браком и выкинуты на свалку. На их
место встал новый стройный ряд кирпичей, закаленных пламенем
разбора ошибок и уверенности в собственной правоте.
Так мне казалось.
ГЛАВА 4
Цели и стимулы
Домой приехал вымотанный, под утро. Потом долго не мог уснуть,
анализируя прошедший день. Да уж, он выдался насыщенный!
Поворочавшись в постели еще немного, я понял, что сон не придет.
Холодный душ и легкий завтрак помогли восстановить силы. Не
одеваясь, замотавшись в плед, вышел на балкон. Свежий утренний
морозный воздух вдарил в голову, а кожа покрылась мурашками.
Холодно! Взял с собой горячий кофе, сигареты и лист бумаги с ручкой.
Итак, что мы имеем? Цель-минимум: добиться уважения и
авторитета на работе, расположения Лидки Фрайбергер, подняться как
можно выше по карьерной лестнице, стать финансово независимым.
Цель-максимум: сделать мир лучше, хотя бы тот, что вокруг меня. А
между минимумом и максимумом еще сотни и тысячи мелких целей и
задач, призванных привести меня к главной.
Много-много целей-кирпичей. Каждый поступок, каждое слово —
кирпич. А что строить из них: высокую и прочную крепость для
защиты себя и близких или ступеньки лестницы к высокой цели, —
как раз и предстоит решить.
Мне хочется, чтобы моя Родина, а не «эта страна», как выражаются
некоторые, жила лучше. Здесь рождались, росли, жили, воевали и
трудились, любили и ненавидели, мечтали и горевали мои предки.
Мысли о том, что где-то жизнь лучше, а у соседа лужайка зеленее, —
удел нищих духом. Человек, который так думает, внутри пуст, потому
что не уважает землю, на которой вырос.
Другая крайность — мечтать создать рай в своей стране, живя в
хлеву. И как бы благородны ни были мои помыслы, о каком рае речь,
когда у самого куча проблем?
А потому рай начну строить в отдельно взятой квартире. А еще
лучше — начну с себя.
***
— Людям очень важны внешний облик, голос, поведение, осанка.
Так что, Серега, советую сменить эти турецкие шмотки на что-то
другое. Девушки внимательны к таким мелочам, с которыми ты давно
свыкся и считаешь нормальными. Взгляни на свою обувь: грязная,
нечищеная.
Лил дождь, под давлением встречного воздуха капли на лобовом
стекле текли горизонтально, пока ленивые дворники не смахивали их с
глаз долой. Мимо проносились зазывные неоновые вывески.
Леха решил подвезти меня до дома. В дороге он времени не терял и
продолжал разбор полетов.
— Деньги-то есть?
— Найдутся, работаю все-таки, накопил немного.
— Прекрасно! Смени очки на контактные линзы, перемени одежду.
Побрейся, наконец, что у тебя за фиговина под носом и на подбородке
выросла? Ходишь, как Хоттабыч при постаревшем Вольке.
Леха рассмеялся собственной шутке.
— Ладно, идем дальше. Сходи к стоматологу, сделай чистку,
отбеливание. Возьми что-нибудь неброское, но стильное, сам не
сможешь — консультанты бутика помогут. И поработай над осанкой.
Ну-ка, расправь плечи так, как сможешь, чтобы лопатки соединились.
Во! Подними голову. Да нет, не запрокидывай ее, просто держи ровно.
Эй! Плечи верни в исходное положение! Во! Так и ходи. И постоянно
себя контролируй. Пару дней походишь, потом так привыкнешь, что
для тебя это станет естественным.
Ты пойми: успешный человек двигается и ведет себя так, что у него
и осанка прямая, и походка уверенная, и улыбка во все зубы, и голос
властный. Потому что у него все замечательно! Отсюда следствие:
если будешь вести себя уверенно, ходить с прямой осанкой, широкой
улыбкой на лице, то твой организм сам начнет выработку гормонов
счастья. А счастливому человеку все дается легко. И у тебя тоже все
будет замечательно! Понял?
— Понял.
— Все, работай. Завтра я по делам улетаю, буду на следующей
неделе. Бывай.
Леха подвез до подъезда. Только поднимаясь по лестнице, я понял,
что не говорил ему, какой из подъездов мой, но не стал над этим
раздумывать: настолько сильно я был уверен во всесильности и
всезнании Лехи.
Домой я шел с твердым намерением следовать всем его указаниям.
***
Спина, не привыкшая к таким нагрузкам, уже болела, но я упрямо
продолжал контролировать расправленные плечи и высоко поднятую
голову. До выхода из дома на работу оставалось полчаса, и тут в дверь
долго и требовательно постучали. Вроде даже ногами.
На пороге стоял Василий — мой сосед справа. Жил Вася с женой
Катериной. У них два несовершеннолетних сына: тезка мой —
двенадцатилетний Сережка и Петька — четырехлетний вечно ноющий
карапуз. Вася всегда был в состоянии холодной войны с супругой.
Холодная война довольно часто, когда Вася в очередной раз приходил
вдребезги пьяным, перерастала в бурные скандалы, с битьем посуды,
ломанием мебели и применением тактического ядерного оружия. В
такие моменты я включал музыку погромче, чтобы не слышать всей
той грязи, которой воинствующие стороны обильно поливали друг
друга. Жутким фоном ругани обычно служил хор воющих Сережки с
Петькой.
— Сосед, одолжи стольник до получки!
Ох, Вася, Вася. Несколько раз в месяц он брал у меня взаймы с
целью догнаться, а чаще опохмелиться. Деньги иногда отдавал. Иногда
нет. На мои жалкие просьбы Вася чаще всего отвечал, что денег нет,
всю получку зараза Катька забрала.
Катька денег мне не давала, мотивируя это тем, что Вася занимал,
Вася пусть и отдает. И я уходил, в очередной раз кляня себя за
мягкотелость, с твердым желанием больше Васе денег не давать.
Но Вася приходил снова, клялся и божился, что в последний раз,
что отдаст лично, с получки, с заначки, перезаймет и вообще вернет с
процентами. С бодуна чего только не наобещаешь, да? И я снова
одалживал.
Как-то я сидел на балконе, а внизу у гаражей бухали какие-то
мужики. Одним из них был Вася. Когда у мужиков закончилось пойло,
они снарядили экспедицию в поисках средств на продолжение банкета.
Идти вызвался Вася, а составить ему компанию возжелал Кецарик —
мелкий плюгавенький мужичок, напоминающий Шарикова из
«Собачьего сердца». Как звали Кецарика, не помнил никто, даже Вася.
Но собутыльником он считался душевным, и его часто угощали.
У моей двери они остановились, и я услышал громкий шепот.
— Кецарик, иди на пролет вниз, а то этот шпендик испугается и
денег не даст.
— А может, он и так не даст?
— Да даст, он всегда дает. Просить надо уметь.
Прошло минут десять (видимо, Вася ждал, пока Кецарик скроется
из виду), потом Вася позвонил. Я открыл дверь и увидел его со
скорбной миной. Хотя я от и до слышал их разговор с Кецариком, мне
показалось, что у него действительно случилось горе.
— Серега, братишка, выручай! У Петьки Полкан под машину
попал, надо срочно операцию делать! Иначе все, кранты собачке.
Гордым прозвищем Полкан звали миниатюрную вредную собачку
невнятной породы. Пес этот вечно меня облаивал, норовя цапнуть за
ногу, а когда раз в день его отпускали на выгул, он часто не дожидался
улицы и опорожнялся прямо на мою дверь.
И я выручил. Дал взаймы денег на операцию Полкана, потому что
боялся конфликтов, боялся обидеть человека. Мне проще и удобнее
было дать Васе желаемое, чем сказать «нет» и захлопнуть дверь.
И вот все повторилось. Снова скорбь на Васином лице, недельная
щетина, слипшиеся мутные глаза, выпяченная нижняя губа и
перезрелый перегар. Правая рука согнута, а ладонь повернута вверх —
поза просящего милостыню. Васю шатало. В общем, Вася все тот же.
Но я-то — уже нет!
— Вася, ты долг принес?
— Ы? Какой долг?
— Короче, Василий, ты мне уже должен больше пяти тысяч. Когда
отдашь, тогда и поговорим.
Я захлопнул дверь. Почти ликуя, но все еще недовольный собой.
Все-таки надо было этого синяка еще и в эротическом направлении
отправить. А что? Еще не поздно! Я открыл дверь. Вася все так же
стоял, но при виде меня его лицо расплылось в улыбке. Наверное, этот
идиот решил, что я одумался и возжелал одолжить ему стольник.
— Серега, друг, брат, выручи по-соседски, — заканючил он. —
Стольник всего-то!
— Знаешь что, Вася? Иди-ка ты!
— Чего?
— Ты все слышал. А если твоя вонючая шавка еще раз нагадит мне
под дверь — ей конец, а ты тут все отмоешь. Понял?
Вот теперь можно захлопнуть дверь. Что я и не преминул сделать.
Вид шокированной Васиной физиономии стал для меня лучшей
наградой.
***
Стоило мне подумать, что, кажется, я нашел способ давать отпор,
зазвонил телефон. Звонил Миха. Не могу сказать, что мы большие
друзья, но из всех коллег с ним у меня сложились хоть какие-то
отношения: несколько раз ходили вместе в бар и общались на почве
любви к одной онлайн-ролевухе. Той самой, где Альянс против
Орды[4]. Миха, двухметровый толстяк-бородач весом под полтора
центнера, как полагается, играл за прекрасную ночную эльфийку. В
компании он работал юристом.
— Здорово, старик! — бодрый Михин голос ни с чем не
перепутаешь. Он невероятно звонкий и пронзительный. — Не
разбудил?
— Никак нет, Миха, уже собрался выходить. Что-то случилось?
— У меня-то ничего, старик. А вот что случилось у тебя? — я
услышал, как он тяжело дышал, услышал шум машин, трение рукавов
о куртку и понял: Миха шел по улице, ему стало скучно, и между
сигаретами он решил позвонить кому-нибудь.
— У меня все в порядке.
— Да? Слухи всякие ходят: мол, набухался ты вчера, Жорику
нагрубил, Степанычу, на Панченко телегу накатал. Серьезная заявка, с
чего это ты вдруг?
Похоже, Миха позвонил мне не первому. Я почему-то улыбнулся
своей проницательности, но одновременно стал закипать.
— А ты чего вдруг слухам стал верить, Мих? И на фига звонить с
утра? На работе бы пересеклись, спросил бы.
— Старик, да не напрягайся ты так. Мы же это типа друзья, а если
у друга проблемы, другой друг имеет право знать.
— Все нормально друг. Долгая история, ничего серьезного,
расскажу при встрече.
— Да рассказывай уже! Глядишь, помогу чем, юридически
проконсультирую.
— Миха! Я так на работу опоздаю! Все, пока!
— А, ну ладно, давай, до встречи.
Миха недовольно отключился. Как же, у меня что-то происходит, а
что именно — непонятно Любопытно. На правах друга, так сказать,
имею право знать и требую соблюдения своих прав!
Кретин.
Честно, я не знаю, как еще назвать всех этих милых людей, которые
то и дело вторгаются в мою жизнь. Если бы все было так просто, как с
Васей, тут и рассуждать было бы не о чем. Но он настолько
примитивен в своей хитрости, что раскалывается, как оказалось, в два
счета.
Бывает, погряз в каком-то деле, зашиваешься, мозг кипит.
Окружающие это видят и реагируют. По-разному, но чаще всего
реакция маскируется под сочувствие, желание помочь, хотя
срабатывает банальное любопытство.
Хороший повод выяснить, что у тебя происходит, — выбрать
позицию филина-мыслителя, по умолчанию мудрее тебя.
«Сочувствующие» еще хуже. Попричитают: «Ой, горе-то какое!» —
и сразу же переключаются на другое. Конечно, любопытство
удовлетворено, твои проблемы — решай сам, но нá тебе немного моей
жалости и моих лажовых советов.
Позже я рассказал Лехе о своем неумении правильно реагировать на
таких типов. Он посмеялся: «Как реагировать на их реакцию? Серег,
да все просто. Как минимум осмыслить то, что предлагают,
поблагодарить за сочувствие, восхититься изящным решением и
спокойно двигаться дальше. Множить негатив и проблемы, когда их и
так по уши, смысла нет».
Но это было потом. А тогда начинался новый день, впереди было
много целей, которых надо достичь, и задач, которые надо решить. Я
не спал всю ночь, но ощущал такую легкость и бодрость, что все
казалось выполнимым.
Жизнь уже не была серой и однообразной, на войне скучно не
бывает.
ГЛАВА 5
Нет — и точка
Я вышел из квартиры, захлопнул дверь. Тихо. Внизу слышался мерный
храп. Оп-па! Так я и думал: этажом ниже на площадке спал Вася. И вот
с этим недоумком я не хотел ссориться?
Я осторожно, стараясь не задеть тело, перешагнул Васю и уже
почти выкинул его из головы, как он ухватил меня за ногу. Я слегка
напрягся. Повернул голову и спросил:
— Что?
— Серега, Христом Богом прошу, не пьянки ради, а здоровья
для! — прохрипел Вася.
— Куда дел сокровища убиенной тобой тещи, животное? Бог
подаст. Ногу отпусти.
Вася обессиленно откинулся, но рукой продолжал цепляться за
штанину. Я выдернул ногу из цепких лап соседа и побежал вниз.
Вот это уже здорово. Раньше я долго объяснял Васе, почему не могу
дать взаймы, докладывал ему о своих покупках и тратах — былых и
планируемых, — а потом все равно давал. Потому что Вася тупо кивал
головой, стараясь показать: да, конечно, Сережа, я тебя понимаю,
вхожу в положение, но денег дай. И тупо клянчил, игнорируя все мои
объяснения.
А все проще на самом деле! Еще вчера Леха мне об этом рассказал,
но тогда для меня актуальнее были офисные отношения, и я большого
значения этим советам не придал. «Нет!» Одно слово. Или три:
«Нет — и точка!»
А еще круче — без восклицательных знаков. Спокойно, твердо и без
эмоций. И главное — без малейших раздумий и колебаний. Увидят, что
вроде бы сомневаешься, — все, суши весла. Так что: «Нет».
Обессиленный заемщик спросит: «Ну почему нет?» Тогда вариант
такой: «Просто нет». Не надо говорить: «Не могу» или «Не хочу». Эти
слова обязательно повлекут за собой вопросы, на которые односложно
уже не ответишь.
Теперь уже я буду тупо, даже не пытаясь придать лицу и голосу
выражение сочувствия, говорить «Нет». И это касается не только тех
случаев, когда у меня хотят взять взаймы. Это касается всех случаев,
когда меня используют. Баста!
***
Я вышел во двор и увидел прислоненный к стене пакет с мусором.
Содержимое его переполняло; видимо, чтобы оно не вывалилось,
пакет был перевязан. Обычный черный мусорный пакет с обычным
бытовым мусором: из дырки под узлом высовывались горлышко
бутылки из-под какого-то вина, использованные салфетки, пустая
банка из-под черной икры — в необычном месте, не предназначенном
для мусора. Я огляделся.
Чуть дальше, на стоянке своей черной BMW, нервно курил Артур.
Вообще-то его имя Виталий Артуров, но все звали его Артуром. С
этим соседом у меня сразу не сложились отношения.
Артур был предпринимателем средней руки, владел несколькими
небольшими продуктовыми точками, но чувствовал себя как минимум
олигархом. И вел себя соответственно. Выставлял все нажитое добро
напоказ, постоянно хвалился успехами, покупками и местами отдыха,
будь то элитный ресторан или отпуск в отеле «Бурдж-эль-Араб» в
Дубае, где он сфотографировался с Шарлиз Терон, после чего вся его
жизнь разделилась на две части: до встречи со знаменитостью и после.
Сожительствовал Артур с классической (в его представлении) секс-
бомбой: высокой крашеной блондинкой с развитой грудью и мощными
бедрами. У меня сложилось четкое ощущение, что для Артура она не
более чем еще один атрибут жизни олигарха. И относился он к ней как
к породистому домашнему питомцу, которого надо правильно
затюнить, красиво одеть, хорошо напоить, накормить и выгулять. В
общем, холил он ее примерно так же, как Миха свою ночную
эльфийку.
Судя по всему, не меньший трепет он испытывал к своему пузу,
которое выросло в два раза с тех пор, как я поселился в этом доме.
Артуру было чуть за тридцать, брови и ресницы выцветшие, из-за чего
и взгляд какой-то рыбий. И вообще, на таких, как я, безлошадных
очкариков, живущих от зарплаты до зарплаты, он смотрел как на
пустое место.
В любой другой день до встречи с Лехой я бы прошел мимо,
поздоровавшись. Обычно Артур либо кивал головой в ответ, либо
вовсе игнорировал приветствие. Это, впрочем, не сильно меня
расстраивало: я знал, что он себя ведет так со всеми соседями.
Наверное, было даже удивительно, как в нашем небогатом доме
поселился такой человек, как Артур. Но факт в том, что жил он в доме
с детства, с первых серьезных заработков выкупил соседние по
площадке квартиры и объединил их в одну. А дальше — дело
привычки. Вася, как и остальные соседи, его шугался, мнил себя
Артур первым парнем на деревне, а поэтому ли, или из ностальгии,
или привычки место жительства не менял.
Когда я увидел мусорный пакет, то сразу понял, чей он. Дом у нас
небогатый, и сомневаюсь, что кто-то, кроме Артура, покупает черную
икру. Да и вино, честно говоря, большой популярностью у жильцов не
пользовалось. То ли дело пиво или водка.
Я подошел к Артуру, вытащил сигарету, закурил и поздоровался:
— Виталий, доброе утро!
Он посмотрел на меня и ответил:
— Хреновое утро! Не видишь, аккумулятор сел — на ночь забыл
фары вырубить. Не было печали, черти накачали! А тебе чего?
— Хотел спросить, не вы ли забыли мусор у подъезда?
— Что? Какой мусор?
— Да вон же, пакет черный, — я кивнул в сторону подъезда.
Артур мельком глянул, бросил бычок, раздавил его ногой, сплюнул,
посмотрел мне в глаза и уверенно сказал:
— Не-а, не мой. Какой-то баран оставил. Оборзели, черти! До
мусорки уже лень дойти?!
— Не ваш? Ну ладно, я тогда пошел, а то на работу опаздываю, —
сказал я. Строить из себя Холмса и проявлять дедуктивный метод не
было времени.
— Тогда бывай — Артур прищурился. — Слушай, потребитель! А
может, это твой мешок? А? Я же когда выходил, его не было, а потом
ты вышел Ну и дела! Да это же ты мне свой мусор впариваешь,
потребитель!
— Э-э-э — как и в ситуации со срывом проекта на планерке у
Степаныча, я впал в ступор.
— Чего ты блеешь, овца? Мухой забрал свой мешок и отнес на
помойку, понял?
— Да не мой это мешок! Я для того и подошел к вам, чтобы узнать,
чей он! — меня наконец-то прорвало. — Я вообще такими пакетами не
пользуюсь!
— Заткни фонтан, четырехглазый. Взял мешок и отнес на помойку.
Больше повторять не стану.
Кровь прилила к лицу, в горле пересохло, меня всего трясло. Я не
нашелся, что ответить. И если быть до конца откровенным, даже если
бы нашелся, не ответил.
Поэтому я молча, чувствуя на себе взгляд Артура, пошел, взял этот
чертов мешок с мусором и отнес к мусорным бакам.
***
По пути к метро мне пришло в голову несколько отличных ответов
Артуру. Скажем, «нет». Почему я не сказал ему «нет»? Или «нет — и
точка»? Да уж, решить что-то делать оказалось намного проще, чем
делать то, что решил.
В общем, я шел, мотал на кулак сопли, глотал обиду и
преисполнялся все большей решимостью меняться. Потому что это
чистая эволюция по Дарвину: выживают сильнейшие. К счастью, в
отличие от кролика, который никогда не будет волком, я могу стать
сильнее.
Просто надо делать все, что советует Леха.
Итак, сегодня пятница. До вечера я на работе, значит, покупку
новых шмоток придется отложить на завтра. Кое-какие деньги на счету
накопились: все-таки живу один и больших расходов нет.
Жаль, что машиной еще не обзавелся. Позволить себе купить
какую-нибудь подержанную иномарку я могу, но прав нет, да и ездить
не умею. В общем, еще две задачи на этот год: научиться водить
машину и получить права.
В метро, как всегда утром в будни, столпотворение. Бегом
спустился по эскалатору, двинул в другой конец перрона — оттуда
потом ближе будет к выходу. Кое-где на лавочках спали бомжи. Уверен,
когда-то они не смогли чему-то или кому-то сказать «нет».
У перрона поезда ждал в основном средний класс и пролетариат.
Кое-где в толпе вкраплениями стояли агрессивные бабки. Сонно зевая,
переминались с ноги на ногу студенты. Либо на зачет, либо ботаники.
Нормальные студенты обычно на первые пары забивают. Или уже не
забивают?
Подъехал поезд, раскрылись двери, и толпа ломанулась в вагон.
Распихивая всех локтями и наступая всем на ноги, бабки пошли на
штурм. Некоторые, совсем уж слабые, натыкаясь на широкие спины и
плечи рабочего класса, отскакивали, как мячики от стенки. К счастью,
в процессе расталкивания им помогали здоровенные сумки не пойми с
чем.
Я не успел и глазом моргнуть, как все бабки оказались внутри
вагона, двери захлопнулись, а я и еще пара хилых студентов остались
на перроне. Черт! Пора позаботиться и о собственном физическом
развитии.
***
На вахте сегодня Николаич, Жорик отдыхал. Николаич, в принципе,
неплохой мужик, правда, всегда угрюмый и молчаливый. На
приветствия он обычно бурчал что-то в ответ, а когда с ним здоровался
я, вообще не удостаивал меня ответом и гордо молчал. Оживал он
только при виде генерального, вскакивал с места и громко, с показным
уважением, здоровался.
— Здравствуйте, Игорь Николаевич, — поздоровался я с ним. —
Как жизнь?
Николаич кивнул, показывая, что жизнь, мол, в порядке, не мне,
Резвею, ему такие вопросы задавать. Елки-палки! Синдром вахтера в
действии. Сидит это чудо в кепке, в сорок с чем-то лет не нашедшее
достаточно мозгов или сил устроиться на другую работу, и строит из
себя пуп земли. Он даже не смотрел на меня.
— Николаич, с вами все в порядке? Не заболели? Все молчите и
молчите, или немота какая напала? — с почти искренним удивлением
спросил я. — То-то я думаю: что-то наш Николаич в последнее время
не такой, как всегда. На входящих внимания не обращает, не говорит
ни с кем, мычит только. Вам, дедушка, лечиться надо — тишина,
покой. А генеральный знает, что нездоровы вы? Больным не место в
нашей компании! Сегодня же поставлю начальство в известность!
Николаич ошеломленно посмотрел на меня. Вид у него такой,
словно он только что лично узрел Папу Римского, но не ведал, как
обратиться, да и отчества не знал. Ответа дожидаться я не стал и сразу
пошел к Степанычу. Прошлое недоразумение надо устранить.
***
— Понятно, Сергей, — сказал Степаныч, потом нажал кнопку на
телефонном аппарате. — Фрайбергер, ко мне, живо.
Вчера я по-джентльменски выручил симпатичную мне девчонку,
потеряв по этой глупости квартальный бонус. Хорошие деньги, между
прочим. Мой поступок не оценили и восприняли как слабость. Более
того, как призыв не стесняться и пользовать Резвея всем и чаще.
Пришлось исправляться. Я без запинок, без всех «э-э-э» и «ме-е-е»,
рассказал Степанычу истинную причину задержки проекта, что, как ни
странно, его не удивило. Умудренный опытом мужик. Интересно,
сколько таких человек сидели у него в кабинете и без зазрения совести
подло сливали компромат на своих коллег? Хотя в моем случае это не
подлость, а восстановление справедливости.
В дверь коротко постучали, потом на пороге появилась
жизнерадостная Лидка. Юбка едва прикрывала роскошные бедра.
Высокая грудь мерно колыхалась, светлые волосы собраны. Красивая,
что уж там. Степаныч, похоже, был такого же мнения и с жадностью ее
рассматривал.
Улыбка сползла с ее прелестного личика, а брови удивленно
вскинулись вверх, когда она увидела меня.
— Михаил Степанович, вызывали? — севшим голосом спросила
Фрайбергер.
— Да, Лидия, садись, — сухо сказал Степаныч. — Ты не хочешь
внести кое-какие изменения в версию о причинах задержки проекта?
Лидка кинула на меня быстрый досадливый взгляд и села как
прилежная ученица: ноги вместе, руки на коленях. Лишь впившиеся в
ладони ногти выдавали волнение.
— Хочу, — вздохнула Лида. — Выполнение проекта задержано по
моей вине. Резвей свою часть работы выполнил вовремя.
— Тогда будет справедливым снять штрафные санкции с Сергея и
лишить бонуса тебя?
— Да, это будет справедливо.
— Хорошо. Заканчивайте проект.
Степаныч откинулся в кресле, показывая, что разговор закончен.
Когда мы подходили к двери, сзади раздался его голос:
— А вы хорошо смотритесь вместе, ребята.
Лидка фыркнула, а я, обернувшись, увидел на лице заместителя
директора лукавую улыбку.
По пути я попытался утешить Лидку:
— Да ладно, Лид, купишь себе на пару губных помад меньше,
делов-то!
Лидка остановилась, потемневшими изумрудными глазами
посмотрела на меня и сказала:
— Да па-ашо-ол ты-ы!
И побежала. Смешное это зрелище: девчонки вообще плохо бегают,
а уж на каблуках
***
В пятницу работать никому не хотелось. В отделе царило
оживление: впереди насыщенный пятничный вечер и два выходных.
По традиции в пятницу гулять начинали в офисе. Я в таких
мероприятиях участвовал всего пару раз, потому что приглашали,
только когда денег не хватало. Я не отказывался и оставался,
предпочитая дружеской беседе молча выпивать.
День прошел почти спокойно.
Правда, у Панченко заметно испортилась координация движений.
Проще говоря, он с завидной регулярностью падал. Вроде идет
человек — и вдруг на ровном месте спотыкается. Падая, он каждый
раз извинялся.
Все объяснялось просто: он умудрялся натыкаться на неожиданно
выставленные ноги коллег. Со стороны выглядело довольно мирно.
Шел Панченко мимо Гараяна. Тот сосредоточенно глядел в монитор,
раздевая в стрип-покере красивых «дэушэк». Потом Гараян зевнул,
потянулся, его вытянутые ноги неожиданно оказались перед Панченко.
Панченко упал. Никто не засмеялся, все сочувственно стали
интересоваться, не больно ли ушибся Костик, как же его угораздило в
пятый раз на том же месте, и вообще, не пора ли Костику менять
работу, раз на него так плохо атмосферные изменения влияют?
Панченко покряхтел, отряхнулся и сообщил заинтересованным
лицам, что с ним, Константином Панченко, все в порядке, а
атмосферные изменения ему вообще побоку. И вообще, он, Панченко,
не смог уловить связи между атмосферными изменениями и работой.
Это продолжалось до тех пор, пока Костик, неся бокал с кофе, не
кувыркнулся в очередной раз, расплескав все на Бородаенко. Саня
взревел, как раненый слон, и начал материться. Костя Панченко узнал
много новых слов. А потом пошел застирывать рубашку Бородаенко.
Когда же он вернулся, то скринсейвером у него стала фотография
полового акта столь нетрадиционного, что даже Гараян покраснел. А
еще кто-то поставил пароль на его компьютер.
Учитывая, что вчера Лидка зарезала Костино маркетинговое
исследование, доходчиво объяснив, что первокурсники сделали бы
лучше, чем он, Панченко впал в депрессию и отчаяние. Потому что на
переработку отчета сроку у него — до вечера.
— Ребята, скажите пароль! — жалобно просил он.
— Слушай, не компостируй тут всем мозги, дался нам твой
компьютер! Забыл, небось, свой пароль, а теперь ищешь причину,
чтобы не работать, — сказал Саня.
— Да, Костя, помолчи, работать не даешь, с мысли сбиваешь, —
попросил Гараян, сосредоточенно жуя бутерброд.
Зараза-Лидка делала большие глаза и показывала Панченко два
жеста: стучала указательным пальцем по своим часам, потом
проводила оттопыренным большим пальцем по горлу.
Остаток дня Костя передвигался, как слепой сапер на минном поле
темной ночью. Ходил он осторожно, смотрел в пол и широко
расставлял руки, как будто ограждая себя от нечистой силы. Потом
ушел к дизайнерам, которые милостиво выделили ему один компьютер
за мизерную цену в бутылку коньяка. Костя попытался сторговаться на
шоколадку, но услышал резонный отказ от главаря дизайнеров и
богини «Фотошопа» Милки:
— Панченко, «с меня шоколадка» — самая лживая фраза всех
времен и народов. Никто и никогда еще не видел своими глазами ту
самую обещанную шоколадку! Да и вообще, мы на диете. Тащи
коньяк, и торопись, потому что предложение действительно только в
течение часа!
А вечером Панченко, тихо ликуя, принес отчет и привел с собой
трех девчонок с дизайнерского, включая Милку.
— Ребята, девчонки с нами хотят посидеть! — радостно выпалил
он. — Вы не против?
— Мы? — уточнил Макс Кравцов, один из самых опытных и
спокойных менеджеров отдела. Макс славился тем, что никогда не
вмешивался и не был замешан ни в одном конфликте внутри
компании. — Нет, Костик, мы только «за». Особенно учитывая, что
сегодня ты всех угощаешь. Вы как, ребята?
— Да, Панченко, раскошеливайся! Сам с первой зарплаты
обещал! — напомнил я.
— Не жмись, салага, — покровительственно вещал Бородаенко. —
Мы жадных не любим. Мы любим нежадных!
— Да, Костя, жадным быть плохо, — подтвердил Левон Гараян. —
Организм слабеет, зрение портится, вестибулярный аппарат тоже.
Костя помялся, но терять лицо перед девушками ему не хотелось.
Тем более все сказано однозначно и предельно ясно.
— Да я что, я не отказываюсь, — промямлил Панченко. — Что
брать-то?
Оживившись, народ начал перечислять необходимое для скромной
офисной гулянки, а Костя, высунув язык, записывал.
Я же думал, что за эти два дня вроде бы ничего не изменилось, но
почему-то настроение и ожидания у меня совсем другие, чем обычно.
ГЛАВА 6
Другая пятница
— Да достало все, Миха, понимаешь? Пытаешься всем угодить,
никого не обидеть, в результате обижаешь только себя. Ну куда это
годится? Вот и психанул.
Мы с Михой курили в туалете, пока у нас в отделе в полном разгаре
была пятничная гулянка. Костя Панченко расстарался: приволок два
тугих пакета с алкоголем, напитками и закуской. До нас доносились
визг Милки Чердаклиной, потом бас Бородаенко и заразительный
хохот Гараяна.
— Ох, старик, не поздно ли в твоем возрасте себя менять? — Миха
глубоко затянулся сигаретой, выдохнул. — У меня, думаешь, жизнь
лучше? Юриста все ненавидят. Сегодня прибегает продажник, Рашид
из коммерческого. Вопит: «Где мой договор с компанией “Печки-
лавочки”?» Натравливает комдира — Семенов срывает нам продажу.
Комдир летит к Степанычу. А тот знает же, что на мне еще сто
двадцать два договора и все нужны вчера
— Может, помощник тебе нужен?
— Серег, да прошу я того помощника уже второй год, а толку?
Степаныч обещает, на Кацюбу ссылается, Кацюба на финотдел
кивает — не предусмотрено бюджетом. Да в задницу! — Миха
сплюнул. — Знаешь, для меня жизнь делится на две части. Первая —
офис и вся эта фигня, с ним связанная, с этими играми подковерными,
подставами, фарсом и ложью. Это одна жизнь: сорок часов в неделю
плюс еще двадцать на дорогу да за «здорово живешь» на переработки.
Я с этой частью жизни давно разобрался: мне она неинтересна, но
нужна, чтобы я мог полноценно проводить вторую. Ту, что мне
нравится.
Миха хорошо поддал, и язык у него немного заплетался.
— А вторая часть? Играешь?
— Не только, Серега. Ты не знаешь, а я тебе скажу. Живу с
родителями: они на пенсии, мать болеет, ей уход нужен. Ну да ладно,
сестра помогает, она с дочкой после развода с нами живет. Прихожу
домой с работы с такой радостью, ты б знал! Открываю дверь, а там
уже Полинка встречает, племянница, радуется! На столе ужин: борщец
со шкварками, отбивная свиная, картошечка жаренная с грибами и
луком
Миха сглотнул слюну. Я — непроизвольно — тоже.
Между тем Миха продолжил:
— Прихожу с работы я поздно обычно, уже все поужинали, так что
ем, потом читаю или разговариваю с домашними, делимся новостями.
Потом включаю какой-нибудь сериал, сейчас вот «Во все тяжкие»
смотрю, видел? Нет? Посмотри, там про одного учителя химии, он
раком заболел и решил перед смертью семью обеспечить — стал
варить наркоту
— Посмотрю, — ответил я.
А сам подумал: «Когда бы успеть»
Мы закурили по новой.
— Вот, а потом у меня игра, рейд[5], ну, ты в курсе — собираемся
всем статиком[6] и идем траить[7] очередного босса. И вот там-то у
меня полноценная жизнь, общение. Я с девчонкой там одной
познакомился где-то полгода назад, Ульяной зовут. Она из Киева,
правда, но это неважно. Главное — именно там я чувствую себя своим,
ощущаю уважение, общение построено не на лжи. Живу я там,
понимаешь? Дом, семья, книги, фильмы, сериалы, World of Warcraft и
моя гильдия — вот это моя жизнь. А здесь Здесь я существую.
— Понимаю, Мих. Еще как понимаю. Только у тебя есть жизнь в
этой твоей второй части, а у меня и ее нет. Вся моя жизнь — сплошное
существование. Сегодня с утра один урод-сосед ломился ко мне в
дверь ногами, чтобы занять денег на опохмел! Для него это в порядке
вещей, представь? И дело не в нем, а во мне: он же ни к кому больше
так не ломится! А второй отправил меня выносить собственный мусор,
представляешь?
— Ни фига себе, как это?
Я начал было рассказывать, но в туалет вломились Кравцов с
Гараяном, распевая «Наша служба и опасна, и трудна». Так что мы с
Михой ретировались.
***
— А помните, еще все вкладыши собирали? — мечтательно
спросила Милка. — Love is
— Что за вкладыши? — поинтересовался Костя.
— Эх ты, салага! Не знать, что такое вкладыши! — встрепенулся
Бородаенко. — Ты сиську сосал, когда я, да и вся страна вплоть до
пубертатного возраста впадала в экстаз при получении нового
вкладыша. Были такие картинки, вложенные в упаковку жевательной
резинки
— Вкладыши! — перебил Саню Гараян. — Я Final собирал, с
футболистами. Помню, никак сборную ФРГ нигде не мог найти! Она
только у Ашота была, моего двоюродного брата. Чего я ему только не
предлагал за нее, даже целый нераспакованный блок Final’а, а он
только смеялся. Хотя сам Turbo собирал!
— Точно! — подтвердил Саня. — У нас сборные менялись на пять-
шесть вкладышей с игроками. А сборную ФРГ я даже не видел.
— А мы «сотки»[8] собирали, — вспомнила Лида. — Их еще
фишками называли. Играли до умопомрачения.
Мы уже хорошо выпили, но домой никто не спешил. То, что принес
Костя, давно закончилось, так что сходили и добавили. Николаич,
правда, пытался качать права, грозился служебную записку накатать на
всех «о распитии спиртных напитков», но его усадили, налили коньяку,
поднесли бутерброд, и он, выпив и закусив, успокоился.
— Да я что, ребята, я ничего, работа такая: за порядком следить, я
же к вам с душой — говорил разомлевший Николаич, изредка бросая
на меня настороженные взгляды.
— К нам с душой, и мы с душой, — очень тихо заметил я.
Мы сидели и вспоминали детство. Не все мы были коренными
петербуржцами. Поэтому, находя что-то общее, радовались и начинали
это оживленно обсуждать. Вспомнили Карлсона, капитана Блада,
Алису Селезневу, морской бой и металлический конструктор,
выжигатель по дереву и настольную игру «Менеджер», сборы
металлолома и макулатуры, первые видеосалоны, воскресные
диснеевские мультики по ОРТ, первые игровые приставки Dendy
— Я тоже Turbo собирал, — вклинился Кравцов в вечер
воспоминаний. — Мы еще постоянно в «хлопушку» играли, помните?
Каждый клал по вкладышу в общую кучу, потом по очереди хлопали
ладошкой, что перевернулось — твое.
— У нас отдельные хитрецы смачивали ладонь слюной, — добавила
Милка. — Мы у таких конфисковали всё и гнали взашей.
— Фигня ваши вкладыши, — вдруг сказал Саня, весело сверкнув
глазами. — Хотите историю?
— Какую? — спросила Лидка.
— Историю про то, как я почти поехал в «Артек»!
— Что за «Артек»? — спросил Костя. — Лагерь какой-то?
Вел он себя весь вечер довольно тихо. Не развязно, как обычно, но
чувствовалось: был доволен, что влился. Тем более первые тосты были
за его первую зарплату с хорошими пожеланиями, и даже Миха
Семенов расчувствовался и произнес трогательную речь о своей
первой зарплате.
— Какой-то! — поучительно сказал Саня. — «Артек», Костя, это
как сейчас Куршевель, только для пионеров. Ну так что, будете
слушать историю? Только сначала накатим. Костик, наливай.
— Будем, будем! — загомонили девочки.
Костя несколько неуклюже всем разлил. Чокнулись, выпили.
Начал Саня торжественно:
— Слушайте и не говорите, что не слышали историю юного
Александра Витальевича Бородаенко о том, как рухнувший
социалистический строй поломал его так прекрасно складывавшуюся
карьеру филателиста. Случилось это в городке столь небольшом, что
его название вам ничего не скажет, мои юные друзья. Было мне лет
девять, и я собирал марки.
Костя хрюкнул. Я тоже едва сдержал улыбку: представил
маленького девятилетнего вечно хмурого и всем недовольного Саню
Бородаенко, с лупой склонившегося над альбомом с марками.
— Гусары, не ржать! У нас в школе тогда все марки собирали!
Особо увлекшиеся даже ходили во Дворец пионеров в кружок
филателии. Потом на переменах понтовались новыми марками:
«Монгол Шуудан» или прекрасной коллекцией «живописи», которую
фиг где купишь, кроме специального магазина «Филателия».
— У нас тоже такой был, — вспомнил я.
— Резвей, дальше будешь сам рассказывать, понял? Только перебей
еще раз! — рассердился Саня.
Народ зашикал.
— Молчу, — улыбнулся я. — До смерти хочется дослушать до
конца эту леденящую кровь историю!
— Итак, пока мои одноклассники наслаждались репродукциями
картин Рафаэля и Микеланджело, я собирал «фауну»: марки с
изображениями животных. На этом-то меня и подловил один
одноклассник — твой тезка, кстати, Резвей, — и заманил в этот самый
кружок. «Только в кружке, — говорил Серега, — ты сможешь купить
любую “фауну”! Даже кубинские марки!» Безмерно впечатленный
такой перспективой, я тут же согласился. Кубинские марки были
самыми клевыми — это вам любой советский школьник эпохи заката
советской империи подтвердил бы!
В кружке меня постигло разочарование. Я и не знал, что для марок
есть специальные альбомы, и раньше просто тупо наклеивал их в
альбом для рисования.
Короче, после первого посещения кружка я выклянчил у родителей
денег на альбом для марок, который называется кляссер. Почему-то
при слове «кляссер» мы ржали, а со временем оно стало у нас
оскорбительным. Так что Лева Натансон неслучайно стал
«Кляссером», но это отдельная история.
За альбомом мы с корешем поехали в ту самую «Филателию» на
другом конце города. Район этот у нас пользовался дурной славой.
Местная шпана считала своим долгом допросить каждого чужого
пацана на предмет принадлежности к району и в случае
несоответствия так отделать, чтобы приезжать к ним было неповадно.
Но у нас ходили легенды: если сказать, что ты знаешь Мишу Кривого,
то тебя отпустят. Не знаю почему, но один раз, когда Серега поехал за
свежей «живописью», его отбуцкали так, что ему никакой Миша
Кривой не помог. Мало того, после слов «Я знаю Мишу Кривого!» его
стали бить с еще большим остервенением. Наверное, этот Миша
Кривой был каким-то уродом.
Но в тот раз нам повезло и альбом я купил без приключений.
Так началась моя карьера филателиста.
А через некоторое время наш тренер объявил, что пора готовиться к
городской выставке филателистов. Тренером мы его называли, потому
что он вел еще секцию бокса, и многие из нас ходили к нему и туда.
На идею участвовать в выставке не повелся никто, это оказался тот
еще геморрой. Надо было купить специальные выставочные листы,
грамотно расположить там марки определенной тематики в
клеммташах — это такие пленочные карманы для марок — и все
аккуратно подписать.
Ключевое слово во всем этом — аккуратно. Печатными буквами
прямо писать я не умел тогда, маленький был еще. А тренер, зараза,
сказал, что это ерунда, можно под трафарет делать пояснительные
подписи. И вообще, если, мол, я одержу победу на городской выставке,
меня наградят путевкой в «Артек».
На слово «Артек» у нас, пионеров, тогда была такая же реакция, как
сейчас у школоты на какую-нибудь Меган Фокс.
В общем, развели меня и еще нескольких пацанов, включая Серегу,
на участие в этой выставке. У них там тоже какой-то свой план был:
обязательная норма участников.
Тренер отговорил меня делать выставку про животных: «Это
избитая тема, Саша». Взамен предложил тему «Владимир Ильич
Ленин в зеркале мировой филателии».
Вот это была жесть. Черт с марками-то, их было много тогда с
Лениным. А вот подписи! Под каждой маркой надо было зафигачить
познавательную подпись. А какая подпись может быть, если марок —
триста и на всех один и тот же человек?! Пришлось идти в библиотеку
и брать книги о Ленине.
Дальше я уже фантазировал. Скажем, стоит Ленин на броневике.
Моя подпись: «В. И. Ленин на Финляндском вокзале». А вот еще один
Ленин на броневике. Подписываю: «В. И. Ленин в Варшаве».
Благодаря моим познаниям в географии Владимир Ильич побывал
везде. Судя по моим пояснительным подписям, В. И. Ленин проводил
агитацию мирового пролетариата даже в Австралии.
Короче, я одержал безоговорочную победу на выставке. Мне
выдали диплом и сказали: «Готовься, Саша, к “Артеку”».
Я очень обрадовался и всем об этом рассказал. Девчонки хотели со
мной дружить, а Серега кипел от зависти.
В общем, пару недель я ходил в героях.
А потом Союз развалился, и ни о каком «Артеке» речи быть не
могло, — грустно закончил Саня.
— Александр Витальевич — обратился Костя к нему. — Можно, я
вас Кляссером буду называть?..
***
Из офиса пошли пешком. Метро уже закрыто, а нам нужно было
заглянуть в ночной магазин и взять алкоголь: решили посидеть у меня.
Нормального человеческого общения Михе не хватало, как и мне. С
нами увязался Гараян, которого бросила жена и которому тоже
хотелось общения. Кроме того, вечерний моцион, как он заявил, очень
полезен для сброса веса.
— А что, очень даже душевно посидели, — тяжело дыша, заметил
Миха. — Как считаете?
— Вполне, мне понравилось, — ответил я. — А тебе, Левон?
Я оглянулся и увидел, что Левон отстал шагов на десять. Я
остановился.
— Сережа, Миша, давайте помедленнее пойдем, — попросил он. —
Я устал.
— Может, лучше такси возьмем? — предложил Миха, который тоже
страдал лишним весом и одышкой.
— Хорошо, жирдяи, уговорили, — засмеялся я. — Вот вам и
вечерний моцион!
Я поднял руку, голосуя, и возле нас резко притормозила разбитая
вершина российского автопрома с ягодным названием. Впрочем, нас
это не смутило: Гараян лихо нырнул в салон рядом с водителем, мы с
Михой расположились на заднем сиденье.
Я сказал бомбиле, молодому парню интеллигентного вида, в очках,
куда ехать, попросив притормозить возле любого открытого
продуктового магазина. В магазине закупились, потом вернулись в
машину и поехали ко мне.
Некоторое время ехали в молчании, а потом Миха спросил:
— Левон, а чего с женой-то?
Гараян прокашлялся, открыл окно, закурил, предварительно знаком
спросив разрешения у водителя.
Потом ответил:
— Поссорились.
— Опять? — не удивился Миха.
Жена у Гараяна была молодая, шебутная и дерзкая. Уходила она от
мужа регулярно, но каждый раз Левон ее возвращал: сначала
обижался, грозил разводом, потом отходил, переживал, горевал и шел
на поклон, сдаваться на ее условиях.
— Опять, — согласился Левон.
— Из-за чего?
— Она спросила: «Ты меня любишь?» Я ответил: «Конечно!»
— И?
— Да так вот, слово за слово — поругались, она дверью хлопнула и
к маме уехала.
Мы с Михой заржали.
Отсмеявшись, я сказал:
— Плюнь! Сколько раз ссорились-то? Вернется!
— Так она возвращается, если я прилагаю усилия, понимаешь,
Сережа? А я вот думаю: если я не буду ее возвращать, она вернется?
— Конечно, вернется, — заявил я. — Вернется же, Миха?
Миха промычал что-то утвердительное.
— Да вам-то откуда знать? — воскликнул Гараян. — У вас-то и
девушек, наверное, не было никогда!
— Почему не было? Были! — хором возмутились мы с Михой,
впрочем, без особого рвения.
Возникла неловкая тишина, но тут неожиданно в разговор вступил
бомбила.
— А я со своей Ну, как моей: нравится она мне, в основном в
институте общаемся. Но тут я ее вчера в кино пригласил. На вечерний
сеанс. И она согласилась, представляете? Вечером, значит, звоню ей.
Не отвечает! Перезваниваю — та же фигня. Начинают мутить всякие
мысли типа: «Я ей не нравлюсь», «Не берет трубку — значит, ей и так
хорошо», «Я неудачник» Душат мысли: если она не отвечает, значит,
дает понять, что не хочет со мной говорить. Это с одной стороны. А с
другой — думаю: «Е-мое, мужик я или нет? Дозваниваться надо в
любом случае, пусть она сама скажет, а не я буду выдумывать». Вся
ситуация давит: хочется быть одновременно и понимающим, и
настойчивым. То есть и не беспокоить ее больше, и добиться своего.
— И что? — почему-то зло спросил Гараян.
— Дозвонился, — улыбнулся парень. — Оказывается, она просто
пошла в магазин, а телефон дома оставила.
— Сходили в кино?
— Сходили. Вечер удался!
— А к чему ты все это нам рассказал? — поинтересовался я.
— К тому, что ваш друг слишком много думает. Буду возвращать, не
буду, вернется, не вернется Я вот понял, что надо быть проще. Тогда
и жизнь будет проще! Любишь — возвращай, не любишь — не думай,
чего переживать-то?
Остаток пути ехали в молчании. По радио звучал жизнерадостный
голос диджея: «Пятница — столица веселится!» А я думал о том, что,
возможно, этот парень и прав. Лично я думаю и вправду слишком
много. Думаю, переживаю, рефлексирую.
— Приехали, мужики, — прервал мои размышления бомбила.
Машина остановилась. Расплачиваясь, Гараян что-то бурчал об
охамевшей молодежи, что-то о себе возомнившей и пороху не
нюхавшей.
ГЛАВА 7
Жизнь продолжается
У подъезда на лавочке сидел Вася со своими друзьями. Один был
Кецарик, остальных я не знал. Мы уже заходили в подъезд, который в
Питере все называют парадной, когда Вася меня окликнул.
Приблатненно так, с гопническими интонациями. Я почувствовал, как
у меня окаменела спина. Остановился и обернулся.
— Иди сюда, братишка, не бойся, — сказал незнакомый мне мужик
в кепке.
Я напрягся еще больше и на негнущихся ногах медленно двинулся к
ним. Мои коллеги, недоуменно потоптавшись, подошли вместе со
мной.
— Чего вам надо? — спросил я, чувствуя, как язык шершаво трется
о нёбо разом пересохшего рта. — Я вас не знаю.
— Мужики, — обратился Кепочка к Михе с Гараяном, — к вам у
нас претензий нет, сходите пока покурите. Нам с вашим другом
побеседовать надо.
— Пойдем, — пихнул локтем Миха Левона. Но Гараян застыл,
словно не слыша Миху, и исподлобья продолжал смотреть на Кепочку.
Тот не стушевался:
— Чужие проблемы на себя взваливаешь, джигит. Друг твой
оскорбил нашего товарища, а значит, и все наше общество.
Кепочка сплюнул и, продолжая сидеть на корточках на скамейке,
обвел рукой расположившихся рядом с ним Васю, Кецарика и еще
какого-то спящего мужика, который вдруг встрепенулся и закивал.
— Василий по-соседски обратился вот к нему, вежливо попросил
одолжить денег.
Миха отошел в сторону и закурил, оттуда посматривая на нас.
Курил он нервно, а в руке держал сотовый: то ли искал чьи-то
контакты, то ли что-то читал.
— Точно, так и было все! — подтвердил Вася. — По-доброму
просил, по-соседски! А он меня послал, дверь захлопнул. Потом еще
животным назвал, что-то про тещу мою наговорил, типа убил я ее
— Видишь, Серега, некрасиво получается, — переключился
Кепочка на меня. — По всем понятиям должен ты теперь обществу.
— Никому я ничего не должен, — прошептал я.
— Как так не должен? — удивился Кепочка. — Я тебе сейчас весь
расклад дал
Гараян резко выдохнул и врезал ему в нос. Вася с Кецариком
ахнули, а спавший мужик вскочил со скамейки, осмотрелся,
чертыхнулся и куда-то рванул. Кепочка неудачно опрокинулся за
скамейку, при падении сильно ударился затылком об асфальт.
Левон обошел скамейку, за грудки поднял что-то мычавшего
Кепочку и, тяжело дыша, спросил:
— Кому Сережа еще должен?
— Никому, никому, — захрипел он.
Левон вопросительно посмотрел на Васю с Кецариком, и те на
всякий случай отошли на пару шагов.
— Извиняйте, мужики, непонятка вышла, все ровно. Никто никому
ничего не должен.
— Погоди, Вася, а мне ты разве не должен? — осмелел я.
— Серега, это наши с тобой дела, разберемся, все верну!
— Теперь это и мои дела, — встрял Левон, отпустив ноющего
Кепочку и сделав шаг к Васе. — Сколько он тебе должен, Сережа?
— Тысяч пять.
— Чтобы все вернул, понял?
Вася закивал. Левон кивнул и приказал:
— Валите отсюда и этого своего заберите.
Когда Вася с корешами ушел, к нам подошел Миха:
— А чего случилось-то? Чего они хотели, Серега? Левон, ты его
ударил, что ли?
— Пойдемте уже, — сказал я. — За столом поговорим.
— Пожалуйста, идемте быстрее, — сказал Миха. — Они могут
вернуться. Мстительный народ эти алкаши.
***
Пока я накрывал скудный холостяцкий стол: водка, соки, салатики
из супермаркета, разогретые в микроволновке сэндвичи, нарезанные
огурцы, помидоры, — ребята осматривали мою комнату.
В одном углу — раскладной диван. У стены — шкаф с одеждой,
рабочий стол с компьютером, книжные полки, за которые мне стало
немного стыдно. Вся серьезная литература была в родительской
библиотеке: русская и зарубежная классика, советская проза, научная
фантастика и хорошие детективы.
А у меня на полках — только фэнтези. Студентом я заинтересовался
подобными книгами и стал читать все подряд в этом жанре. В
последнее время я все больше корил себя за то, что увлекаюсь
несерьезной литературой, занимаюсь эскапизмом, живу в других
мирах, созданных не мной, в роли зрителя, но не героя. И замечание
Гараяна, услышанное мною, только утвердило меня в таком мнении:
— Попахивает инфантильностью. Книжная полка подростка.
— В смысле? — оскорбился за меня Миха, гордый владелец ночной
эльфийки девяностого левела и большой поклонник фэнтези.
— Без комментариев, — улыбнулся Левон, увидев меня.
— Я там это все приготовил. Идите жрать, пожалуйста, — сказал
я.
***
— Старик, а если они теперь Сереге жизни не дадут? — спросил
Миха Левона, разливая водку по рюмкам.
Я присоединился к Михе:
— И правда, Левон, что дальше?
— Сережа, помнишь, что наш водила сказал? О том, что я слишком
много думаю? А ведь он прав. Зачем грузиться тем, что еще не
произошло? Надо делать то, что зависит от тебя. И если не получится,
по крайней мере перед собой ты будешь чист. А страхи лучше держать
при себе и не давать им съесть тебя. Я вот для себя решил: не буду за
Миленкой бегать. Захочет — сама вернется, не захочет — так и смысла
унижаться нет!
— Круто ты этого, в кепке который — сказал я, возвращаясь к
волнующей меня теме. — Я вот всегда знал, как себя вести в такой
ситуации, но никогда не вел: тупо впадал в ступор и не мог из него
выйти.
— И часто влипал в такое, старик? — спросил Миха, нанизывая на
вилку огурец.
— Порядком: и я, и знакомые мои. Вот слушайте. Не секрет, что в
провинции пьют по-черному. Объяснение простое: сложно найти
способ развлечься. Только если одни выпьют — и вреда другим от них
никакого, то другие толпой идут развлекаться. По-своему. Главное
развлечение для них — запинать кого-то до полусмерти.
Классический сценарий. Толпа малолетних или вполне
совершеннолетних, а часто и тех и других, рыщет по округе в поисках
жертвы. Только в своем районе! Потому что в чужом можно и самим
отхватить от таких же искателей приключений. Дальше к жертве
подходит один из шакалов: «Э, братиш, где здесь круглосуточный
магазин?»
Жертва искренне задумывается. Одно неосторожно сказанное
слово — и можно не только здоровья, но и жизни лишиться.
«Здесь рядом вроде нет таких. Но в паре кварталов отсюда есть
магазин, там работают допоздна», — говорит жертва.
Круглосуточный магазин шакалу не нужен. Поэтому следует
пробный заброс, от ответа на который можно понять, овца ли жертва
или нашла коса на камень. Несмотря на численное превосходство,
никому из шакалов не хочется терпеть физические потери в виде
подбитого глаза. Ведь это всего лишь развлечение, подразумевающее
только удовольствие и ничего больше.
«А если он уже закрыт, тогда что?»
Правильный ответ: «Тогда это твои проблемы». И уносить ноги. Не
факт, что уйдешь благополучно. Но такая линия поведения снижает
риск быть битым. Некоторые советуют сразу бить и убегать.
А обычно жертва выбирает неверную линию поведения. Она
начинает суетиться и покрывается испариной. Запинаясь, сообщает
адреса всех известных ей магазинов. Жертве хочется убежать, но ноги
подкашиваются, она боится, что не сможет и ее догонят. Ей хочется
все решить мирным путем. Но как общаться с шакалами — не знает.
Шакал, ухмыляясь, делает вид, что слушает. Ему уже все ясно.
Дождавшись конца монолога, он вопрошает: «Э, ты че, дерзкий, что
ли?»
Жертва теряется. Начинает мямлить: «Ну почему Ты спросил, я
ответил Не дерзкий»
Далее идет малоконструктивный диалог, состоящий из оправданий
жертвы и все более нелепых наездов шакала. Потом шакал бьет жертву
кулаком в глаз, лбом в нос, ногой в пах — в зависимости от
личностных предпочтений.
Когда жертва падает, прибегают остальные шакалы и начинают ее
бить ногами. Дальнейшее зависит от усталости группы шакалов и
удаленности от мест людских скоплений. Иногда жертву бросают.
Если место безлюдное, иногда куражатся дольше. Правда,
предварительно обчистив карманы, отобрав мобильник, бумажник и
всякую ценную одежду.
Шакалы среди нас. Днем они маскируются под нормальных людей:
где-то учатся, работают. Родители в них души не чают. Ночью они
оборачиваются шакалами.
Я выговорился и почувствовал, как пересохло в горле. Левон
предложил выпить за «хороших, настоящих людей», и мы выпили. Я
прикурил сигарету и глубоко затянулся. Не знаю почему, но эти парни,
Левон с Михой, вдруг стали мне близки, и я без тени стеснения или
зажатости, как обычно, общался с ними.
— Сережа, ты, наверное, очень близко к сердцу когда-то это
принял? — спросил Левон. — Теория шакалов и жертв по Резвею?
Спросил серьезно, без намека на подтрунивание или
издевательство. Я со школьных времен такие вещи очень хорошо
чувствую.
— Да, было такое. Прямо клинило меня, чуть ли не сам пытался
влиться в подобную шакалью компанию, своим стать — ответил
я. — Не вышло. Расскажу как-нибудь.
Тут заговорил Миха:
— У меня был друг Дима. Хороший парень, всегда выручал, жил
небогато, но на ногах стоял твердо. Женился, работал на семью.
Правда, иногда позволял себе выпить с нами или сходить в
компьютерный клуб. Но редко, имел человек четкие ориентиры в
жизни: обеспечить родителям старость и поднять свою семью, купить
к зиме жене Светке дубленку, матери с отцом на даче помочь, к лету
холодильник поменять, а то старый совсем уже не морозит. А был еще
один знакомый, Семен. Учился на юриста, был шумным и
компанейским парнем. Сказать по правде, видел я его гораздо чаще,
чем Диму. Вот. А потом случилась та же ситуация, что и у тебя, старик,
только это были не абстрактные жертвы и шакалы, а вполне реальные.
В роли жертвы — Дима, задержавшийся на работе и спешащий домой.
В роли одного из шакалов — Сема, хорошо выпивший и жаждущий
продолжения банкета. Оставив окровавленного и бездыханного Диму
на снегу, Семен и компания пошли в ближайший бар, выпить под
хорошую закуску на Димины деньги. Там живо обсуждали детали
этого легкого приключения, словно футбольный матч какой-то,
понимаете? А Дима умер.
— Поймали? — спросил я.
— Семен стал юристом. Вину повесили на двух самых
беззащитных из всей шакальей стаи. Сему отмазал папа, —
невозмутимо закончил Миха. — Такие дела, старик.
— Сволочи, — выматерился Левон. — Какие же сволочи!
Выпили не чокаясь. Не знаю, что за аналогия вдруг сыграла, но мне
вдруг вспомнился мой сокурсник Илья.
— В Питере было дело, — начал я. — Одно время жил с нами в
общаге парень один, Илья. Учился хорошо, денег куры не клевали. На
втором курсе его родители купили ему хорошую квартиру. Внешность
Илья имел смазливую, и отбоя от баб у него не было. Проще говоря, у
него все было хорошо. Многие ему завидовали, чего скрывать. А
потом Илья повесился. Отчего, почему? Фиг знает. Смотришь на
студенческие фотографии с Илюхой — жизнью веет. А человека почти
лет десять как нет — это его выбор.
— Жизнь — полоса черная, полоса белая, — изрек Миха.
— А вы не замечали, ребята, — спросил я, — что обычно такая
банальность про полосы приходит в голову после каких-то жизненных
проблем и неудач? В счастливые моменты ведь о таком даже не
задумываешься! Тьфу! Что же теперь, с покорностью овцы на заклание
ждать, пока закончится черная полоса? Или молиться, чтобы белая
подольше не заканчивалась?
— Так тут есть и другая сторона, Сережа, — ответил Левон. — У
меня тоже есть своя теория. Теория шоколадных конфет Гараяна!
Помнишь «Форреста Гампа»? Фразу: «Жизнь — как коробка
шоколадных конфет, никогда не знаешь, что попадется» Так вот,
жизнь подкидывает такую начинку, что впору вообще перестать есть
эти конфеты! Еще утром все было хорошо, ты с оптимизмом смотрел в
будущее. За день, наевшись всяких конфет, ты думаешь, что лучше бы
этот день вообще не начинался! Следующий начинается как каторга,
но, к счастью, весь день ты ешь только сладкие конфеты и вчерашние
проблемы кажутся такой фигней, что и переживать-то не из-за чего!
Только и сладость не всегда приятна, Сережа! И перманентное счастье
имеет свойство перерастать в депрессии!
Гараян был взволнован, а в речи сильнее проявлялся кавказский
акцент, который обычно незаметен. И я понял, что и ему эта тема
близка, и он тоже об этом думал.
— Счастье перерастает в депрессии? — удивился Миха.
— Да, Миша! Счастье становится для тебя обычным состоянием, и,
только когда жизнь подкидывает ворох конфет, горьких и
отвратительных на вкус, ты понимаешь, что счастье-то было рядом,
просто ты его не замечал! Поэтому никакие неприятности не могут
добить меня: я знаю, что в любом случае черную полосу сменит белая!
Гараян глубоко вздохнул, выпил залпом водку и закусил помидором.
— А я боюсь белых полос, когда все гладко, хорошо и даже
замечательно! — заметил Миха, разливая водку. — Всему этому рано
или поздно приходит конец, а ожидание неприятностей всегда
мучительнее самих неприятностей.
— Так что же делать, раз все так хреново? — спросил я. — И
счастье вам плохо, и несчастье — каторга!
— Жить! — воскликнул Левон, второй раз за минуту поднимая
рюмку. — Выпьем!
Остаток ночи мы пили, рассказывали истории, травили байки,
обсуждали коллег, говорили обо всем, о чем говорят мужчины под
тридцать и чуть за тридцать: о жизни, об увлечениях, о женщинах.
Потом о работе, о студенческих годах и снова о женщинах. И только
под утро, когда начало светать, ребята, вызвав такси, собрались по
домам.
Перед тем как лечь спать, я проверил, остались ли сигареты: в пачке
было еще две. Одну я выкурил, не переживая о том, что на утро не
останется.
Лежа в постели, я размышлял: как же хорошо вот так, как сегодня,
посидеть с друзьями. Мог ли я еще утром назвать Гараяна с Михой
друзьями? Сомневаюсь. Здорово общаться с близкими тебе по духу
людьми, слушать чужие и рассказывать свои жизненные истории,
чувствовать искренний интерес к себе! То, как повел себя Левон в
ситуации с Васей и его корешами, для меня стало откровением! Кто бы
мог подумать, что наш толстый, немного инфантильный копирайтер,
так жалко переживающий ссоры с женой, тот самый Гараян, который
даже не может соблюдать диету и контролировать свой вес, поведет
себя именно так? Да еще и обвинит меня самого в инфантильности,
взглянув на мою книжную полку?!
Я долго не мог уснуть, размышляя о том, что такие вроде бы
обычные вещи, как дружеские посиделки, делают нашу жизнь
осмысленнее и лучше.
Есть маленькие радости жизни, которые я никогда не променял бы
на одно большое счастье. Это радость гола в футболе — неважно, сам
ли ты его забил, или твоя любимая команда; это когда рано-рано
утром, сидя на берегу маленькой речушки с удочкой в руках, ты
наблюдаешь восход солнца и неугомонную стрекозу, пытающуюся
сесть на кончик удилища; это радость предвкушения встречи с
девушкой, которая тебе нравится; это радость от дружеских посиделок
за кружкой пива или чего покрепче, когда в какой-то момент ты
понимаешь, как близки тебе все эти люди и как же, черт возьми,
приятно быть с ними! Это радость предвкушения похода на концерт
любимой группы или в кинотеатр; радость от того, что вечером после
работы ты уединишься с интересной книгой или новым фильмом
Радость от того, что сегодня пятница и впереди выходные, и радость от
того, что на дворе начало мая, впереди целое лето, а на улице все
зеленеет, цветет и теплеет. Зимняя радость от того, что ты забрался под
одеяло, а за окном вьюга, и летняя радость от заледеневшей бутылки
пива после долгого жаркого дня.
И еще тысячу раз по столько же радостей. И ради этого стоит жить!
ГЛАВА 8
Дым сигарет
Мне приснился сосед Вася, внезапно разбогатевший, бросивший пить
и вернувший мне долг; взрослый Саня Бородаенко, пытающийся
выменять у меня кубинские марки; Левон Гараян, почему-то в облике
Тома Бомбадила[9]; и Леха с отросшей белой бородой и посохом в руке,
похожий на Гэндальфа в молодости. Образы чередовались, места
действия тоже, пока внезапно я не оказался в лесу.
Я обнаружил себя под большим деревом, с которого опали почти
все листья. Я был ранен орочьей стрелой и окружен волколаками. На
одном из них сидел урукхай, чертами лица смахивавший на Костю
Панченко, и гнусно ухмылялся.
Внезапно все исчезло, и я оказался во дворе родительского дома.
«Сынок, обедать!» — крикнула мама из окна.
Я побежал домой, но путь мне преградил Кепочка. От
неожиданности я споткнулся и упал. Кепочка протянул мне руку и
тепло улыбнулся. Во рту у него сверкнула стальная фикса. Я, не
вставая, зачем-то пожал ему руку, но он резко дернул, так что на ногах
я оказался с ним лицом к лицу. Кепочка затянулся сигареткой,
выдохнул мне в лицо зеленый сладковатый дым, показал большой
палец и превратился в Лидку Фрайбергер.
Она притянула меня к себе, и мы слились в каком-то
неестественном похотливом поцелуе: мне казалось, что ее губы
повсюду и она касалась ими, кусала и целовала одновременно все мое
тело.
Я не заметил, как нас окружил пчелиный рой. Пчелы зло жужжали,
отвлекали, ползали по мне, я пытался отмахиваться, мне нужно было
еще немного
И проснулся. Перед тем как лечь спать, я включил беззвучный
режим, но какой-то настырный чудак пытался дозвониться так упорно,
что разбудил меня непрекращающейся вибрацией под подушкой. Я
вытащил его, посмотрел на экран, сфокусировал взгляд и увидел, что
звонит Леха.
Прокашлявшись, ответил:
— Кх Алло.
— Резвей, спишь, что ли? Обед скоро, а ты спишь? Гулял всю
ночь? — Лехин бодрый и жесткий голос вбивал в мою и без того
раскалывавшуюся голову слова, как гвозди.
— Да не Так С коллегами посидели после работы — слова
давались мне тяжело, рот был наполнен какой-то отвратительной
клейкой массой, мокротой, я еле разлеплял губы. В горле першило.
Тело казалось таким истерзанным, словно волколаки все-таки
добрались до меня. Я тяжело закашлялся.
— Да уж Вляпался же — сказал Леха и замолчал.
— Кто вляпался? Куда? — не понял я.
— Забудь. Короче. Вставай, умывайся, прими контрастный душ.
Далее. Выпей минералки — литр, не меньше. Нет ее — обычной воды.
Прими аспирин. Не кури, не похмеляйся. Приведешь себя в порядок —
позвони. Сорок минут тебе на все. До связи.
Леха отключился. От яркого света в комнате резало глаза, так что я
встал и зашторил окна. Потом добрел до холодильника, выдул
полбутылки минеральной воды, прикинув, что на душ и прочее мне
хватит и двадцати минут, лег в постель, даже не думая спать, а так,
просто полежать, дать передышку ломящим костям и мышцам.
Прикрыл глаза и не заметил, как снова уснул.
В этот раз сны были быстрые, сменяли друг друга. Снились какие-
то кошмары, неприятные ситуации, в которые я влипал раз за разом.
Спал я беспокойно: разметал подушки, простыни, скинул одеяло на
пол, сильно вспотел — так что, когда проснулся, чувствовал себя еще
хуже. В комнате было темно, постель и подушка — мокрые, стоял
тяжелый перегарный дух. А больше всего мне было тяжко от
осознания того, что я не послушал Леху.
От резкого приступа стыда я вскочил на ноги и схватил сотовый.
Никаких пропущенных вызовов от Лехи. И времени — Как же
бездарно был убит день!
В ванной я с остервенением почистил зубы, рьяно — до порезов —
побрился, умылся и полез под душ. Сдирая мочалкой кожу, так себя
ненавидел, что в качестве наказания стоял под ледяным душем до тех
пор, пока не онемел затылок.
Нашел аспирин, растворил пару таблеток и залпом выпил. Потом
сделал кофе, вышел на балкон, прикурил последнюю в пачке сигарету
и позвонил Лехе.
Он не ответил ни на первый звонок, ни на второй. Звонить еще не
стал: либо он не мог ответить, либо не хотел. Рассердился? «Да кто он
такой!..» — подумал было я, но тут же одернул себя. Прав Леха, а я
слаб. Говорил же он — не курить, а я закурил.
Я опять сделал глубокую затяжку и закашлялся.
Утренний кашель знаком каждому заядлому курильщику. Но как же
приятно с утра выкурить натощак сигарету, запивая сладкий дым
черным кофе! Правда, эти минуты сменялись приступами тошноты,
когда я чистил зубы. Но они стали уже настолько привычными, что я
не обращал внимания
Я стоял, высунувшись с балкона, курил, наблюдал за двором и
думал. Несмотря на поздний вечер, в песочнице, что возле горки, при
свете фонарей одиноко играл одетый в теплый комбинезон малыш лет
пяти. Машинка, которой он управлял, развивала скорость не более
пары километров в час, но это все равно не уберегало ее от
периодических заносов и зарывания в песок.
Вот так и я зарываюсь в песок! Задумаю сделать что-то хорошее,
стать лучше, но постоянно не хватает то куража, который быстро тает,
то желания, то силы воли. Чаще — последнего.
Телефон завибрировал — пришло сообщение. От Лехи:
«Завязывай». И меня озарило.
***
Первую сигарету я выкурил подростком.
Мне было четырнадцать. Я уже знал, как и отчего появляются дети,
мне снились красочные и очень приятные сны. Девчонки в классе уже
обзавелись вторичными половыми признаками, и прикосновение
якобы невзначай к объемной груди Наташки Ивановой во время
потасовок на переменах приводило меня в тайный дикий восторг и
возбуждало так, как сейчас не возбудила бы никакая обнаженная
натура.
Как-то после школы я увязался за ребятами — отпетыми
двоечниками и заводилами класса, которые с несколькими нашими
самыми красивыми и модными девочками договорились посидеть в
парке вечером. Учились мы в тот год во вторую смену и в парк пошли
сразу после уроков.
Меня никто не звал, но я узнал, что с ними пойдет Инка, которая
мне очень нравилась. И я, снедаемый ревностью, любопытством,
предвкушением чего-то нового, взрослого, напросился, и меня взяли.
Тема встречи для меня была неожиданной: ребята собрались, чтобы
поделиться на пары! То есть реально, кто будет с кем гулять, а значит,
и целоваться, и, может, даже заниматься совсем уж взрослыми делами!
Конечно, я оказался лишним и без пары. Инка досталась другому
Сереге, который был троечником, зато хорошо дрался, не боялся даже
старшеклассников и уже курил. Впрочем, тогда я увидел, что курят все
ребята и, что меня особенно поразило и взволновало, даже девочки. Те
самые девочки, которых я привык видеть с первого класса в школьной
форме, с бантами, ранцами и портфелями, сейчас сидели на корточках
на лавочке, бесстыдно засвечивая ноги, курили и целовались со своими
парнями!
Еще вчера я с дворовыми ребятами играл в футбол, менялся
наклейками и картриджами, вечером смотрел какие-то боевики из
видеопроката, был обычным ребенком с обычными детскими
интересами, а сегодня — вот она, взрослая жизнь во всей красе! Кто-то
предложил мне выпить водки, налив ее в единственный пластиковый
стакан, ходивший по кругу. Ожидая, что меня выгонят или поднимут
на смех, я все же отказался. У меня был дядя-алкоголик и к водке —
стойкое предубеждение, на грани со страхом стать алкоголиком или
таким же животным, каким становился дядя.
Но никто не засмеялся. Максим, лучший футболист класса,
понимающе кивнул, сказав: «Боишься, предки запалят?» — и протянул
стакан другому. Водку ребята запивали кислотно-цветастым пойлом —
разведенным в воде порошком. Слоган у него был еще такой
навязчивый: «Просто добавь воды!»
А от сигареты я не отказался. Мой отец курил, и к курению у меня
было спокойное отношение. Да, я знал, что это вредно, но особо в это
не верил: если оно вредно, тогда почему папа с таким наслаждением
закуривал? Я взял сигарету, долго неумело ее раскуривал, наконец
затянулся.
Вкус дыма показался мне отвратительным. Я, как и каждый
начинающий курильщик, поперхнулся, закашлялся, но терпеливо, под
насмешливыми взглядами ребят, выкурил сигарету полностью. Потом
встал, чтобы затоптать окурок, как делали настоящие курильщики, но
пошатнулся от головокружения. Меня чуть не стошнило. Ничего
хорошего в курении я тогда не нашел и весь путь домой постоянно
сплевывал, пытаясь избавиться от гадкого привкуса во рту.
Помню, как вернулся домой и сразу пошел в ванную, чтобы вымыть
руки, умыться и почистить зубы: не хотел расстраивать родителей
своим курением. Поужинав, взялся за книгу. Но мне не читалось,
строки плыли, и я пошел купаться.
Тогда для меня это была целая церемония. Я брал с собой
магнитофон с записанными собственноручно сборниками любимых
песен, колоду эротических карт — сейчас подобные фотографии
публикуются в общедоступной прессе, — запирался, залезал в ванну и,
лежа в теплой воде, под любимые композиции Nirvana или R.E.M.
мечтал.
В тот вечер не было никаких карт, маминых подружек и
телеведущих. Увиденное в парке: пьющие водку одноклассницы с
оголенными ляжками и сигаретами во рту — в один момент стало для
меня фетишем взрослой жизни со всеми ее ранее недоступными мне
атрибутами.
Вторую сигарету я выкурил на следующий день, перед школой:
вытащил одну из папиной пачки, оставленной им на балконе. Родители
были на работе, поэтому я чувствовал себя вольготно и расхаживал по
квартире голым.
И вот в тот момент, когда я закурил, я почувствовал дикое
возбуждение. Я смаковал каждую затяжку, не понимая вкуса, но
наслаждаясь теми ассоциациями, которые возникали передо мной.
С тех пор на долгие годы сигареты и курение стали ассоциироваться
у меня только с приятными чувствами.
***
К окончанию института я выкуривал пачку в день. С нетерпением
ждал окончания пары, чтобы выйти покурить. Курил от скуки,
волнения, стрессов, во время подготовки к зачетам, во время зачетов,
отпрашиваясь в туалет, после зачетов и экзаменов — с чувством
выполненного долга.
Я писал курсовые и рефераты и награждал себя сигареткой после
каждой набранной страницы. Изначально я печатал двенадцатым
кеглем, к окончанию института это был шестнадцатый — так я мог
чаще курить.
Я много курил во время вечеринок, во время просмотра фильмов
или чтения книг в особо волнующих моментах, до еды в кафе в
ожидании заказа, во время еды между блюдами, после еды. После еды
сигарета казалась особенно вкусной.
Я курил по дороге, когда шел к метро, когда выходил из метро, на
остановках в ожидании автобуса. Выходя из автобуса, я тоже курил.
Я не любил самолеты, кинотеатры и ходить в гости к некурящим. Я
любил поезда, просмотр видео дома и курящих собеседников.
Я курил, когда нервничал и когда отдыхал, курил при любом
важном процессе, где надо быть сосредоточенным, и просто чтобы
расслабиться.
Я много курил в депрессии, чтобы улучшить настроение, и еще
больше — когда был счастлив.
Курение помогало мне знакомиться и налаживать отношения в
любом новом коллективе.
На свиданиях один из первых вопросов, который я задавал
девушке, — курит ли она. Курильщики на одной волне и быстрее
приходят к взаимопониманию. Это факт
То, что у меня есть проблемы, я осознал после того, как мы с Ирой
сходили «развести мосты». Так мы называли белую июньскую ночь,
проведенную на набережной Невы в наблюдении за мостами, которые
после полуночи на несколько часов разводят, чтобы большие корабли
смогли пройти вверх по реке в Ладожское озеро.
В студенчестве это было самым романтичным занятием наряду с
пинанием листьев в осеннем лесу и распитием глинтвейна.
Ира училась курсом младше и очень мне нравилась. Мне никак не
удавалось познакомиться с ней поближе в силу стеснительности и
боязни отказа, но после какой-то вечеринки я набрался храбрости,
прилично надрался и пригласил ее «разводить мосты», на что она,
приезжая первокурсница, легко согласилась.
Мы сидели на набережной, пили пиво и ждали, когда разведут
Дворцовый мост. Я приобнял Иру, она прижалась ко мне, и будущее
виделось мне исключительно в радужных тонах.
Было уже за полночь, до разведения оставалось меньше часа, когда
я понял, что у меня закончились сигареты. А уже тогда — после, во
время и в предвкушении любого события, грустного или веселого, — я
тянул руки к зажигалке и сигарете и, если их не находил, впадал в
панику и приближался к истерике.
Обнимая Иру, я отставил бутылку с пивом в сторону и свободной
рукой потянулся за сигаретами. Открыв пачку, похолодел: та была
пуста.
Стоит ли говорить, что развод мостов девушка наблюдала одна,
пока я бегал в поисках открытого магазина или ларька.
Она дождалась меня, но была грустна, скучна и холодна. Скинула
мою руку с плеча, и остаток ночи мы просидели, общаясь на
нейтральные темы, хмуро допивая пиво и в нетерпении ожидая, когда
же наконец эти чертовы мосты сведут.
За следующие три года учебы и жизни в одном с Ирой общежитии
мы с ней так и не стали никем — ни друзьями, ни любовниками.
Несмотря на все мои попытки.
***
В первый раз я бросил курить после института. Мне казалось, что
молодость закончена, пора становиться серьезнее. Погожим летним
деньком я вышел на улицу, торжественно выкурил последнюю
сигарету до фильтра, втоптал окурок в асфальт — и все. Бросил.
Почти неделю я был воплощением зла и в номинации «Псих года»
однозначно взял бы Гран-при. Я не знал, чем занять себя, свои руки,
когда шел по улице, кого-то ждал и тем более выпивал с кем-то, а этот
кто-то курил. Мне казалось, что я утратил смысл жизни!
Я ходил с кучей жвачек и леденцов в кармане, дыхание у меня было
таким свежим, что леденели и покрывались инеем окна поезда метро, а
от постоянного жевания сводило челюсти.
Я чувствовал себя скверно не только потому, что мне постоянно
хотелось курить. Не в порядке я был и морально, и физически. Из
моих легких лезла какая-то буро-зеленая гадость. Зато мое обоняние
стократ улучшилось, и я с седьмого этажа чувствовал, как какая-то
тварь в ста метрах от дома курила сигарету, и этот запах, вкусный,
чудесный запах табачного дыма, сводил меня с ума.
Каждую ночь мне снилось, как я курю. Утром я просыпался с
жутким чувством стыда, что закурил, и бешеным облегчением, что это
был сон.
Спустя неделю я понял, что мне не хочется курить. Еще через две
пошел в ночной клуб в большой компании курящих друзей и за всю
ночь, будучи в изрядном подпитии, так и не закурил. Я сильно себя
зауважал и распрощался с собой курящим.
В следующие полгода мне иногда хотелось покурить, но это были
сиюминутные проходящие желания.
Я закурил. Спонтанно. Я встретил девушку, которая мне очень
понравилась.
В шумном прокуренном пабе у нас завязалось непринужденное
общение, будто мы знакомы очень давно. Помню, после второй кружки
я спросил, испытывает ли она оргазм, и она ответила, что еще какой!
Она курила, и, чтобы стать ближе, я стрельнул у нее сигарету.
Закурил, думая, что это всего одна сигарета и она погоды не сделает.
В следующий час я выкурил еще пять, и мне стало неудобно
просить у нее еще, так что я заказал нам по новой пачке.
С той девушкой у нас так ничего и не сложилось, зато спустя месяц
я вернулся к своей норме. Я снова выкуривал пачку сигарет в день.
Через год я опять бросил курить. Правда, с одной оговоркой: зная,
как сложно отказаться от сигареты во время вечеринки, я разрешил
себе курить, когда выпиваю. Так я и курил, только когда выпивал, пока
не понял, что выпиваю, чтобы покурить. Бутылка или две пива
вечером после работы стали обычным делом.
В обед по пятьдесят вискаря? Почему бы и да? Заодно и покурим.
Я снова закурил и больше серьезных попыток бросить не
предпринимал, помня все тяготы и лишения только что бросившего
курильщика.
***
меня озарило.
Я помню этот субботний октябрьский вечер в деталях. Потому что
тогда я в очередной раз решил бросить курить.
Я раз за разом перечитывал Лехино сообщение: «Завязывай».
Легко ему советы давать! Но я чувствовал, что он прав. И дело не в
здоровье, хотя и в нем тоже. Я почувствовал легкое волнение, как
будто в преддверии чего-то нового, что может кардинально изменить
мою жизнь, и от этого мне захотелось закурить. Я потянулся было за
пачкой, но понял, что сигареты закончились, и только потом вспомнил,
что мне написал Леха и что я решил бросить. Я подумал: может, стоит
бросить не сейчас, а, например, с понедельника А что? Хороший
вариант! И тут же искренне посмеялся над собой. Но даже когда
смеялся, подумывал прогуляться в магазин, взять каких-нибудь
чипсов, кока-колы и посмотреть новый фильм. А то, что случится в
магазине и после него — вдруг я случайно куплю сигареты, — это уже
будут проблемы будущего Резвея. Да и не факт, что куплю: я же
решил! Но я не пошел в магазин.
Вместо этого я ожесточенно смял пустую сигаретную пачку и хотел
картинно бросить ее с балкона, но передумал и выкинул в мусор.
Включил компьютер, открыл браузер и в поисковой строке набрал
«бросить курить». Следующие несколько часов я читал и
просматривал все на эту тему: статьи, форумы, отзывы бывших
курильщиков, блоги, мотиваторы, сайты экстрасенсов и гипнотизеров,
сайты наркологических клиник и медицинские сайты и, конечно, книгу
Аллена Карра «Легкий способ бросить курить».
Под утро я собрал в один файл всю эту кучу противоречивой
информации и принялся ее мысленно структурировать.
Курение — это не привычка. Привычка — читать за едой.
Курение — это зависимость. Химическая зависимость организма от
никотина.
Никотин долбит в мозг через пятнадцать секунд после первой
затяжки и стимулирует выработку гормона удовольствия, который
называется дофамин. Когда мы занимаемся сексом, едим вкусную
пищу или получаем еще какое-то удовольствие, мы естественным
образом вырабатываем дофамин.
Неестественным образом мы повышаем объем дофамина в
организме алкоголем, амфетаминами, кокаином и, конечно, никотином.
Курильщики курят — им приятно — никотин работает.
Проблема в том, что он очень быстро выводится из организма. На
третий-четвертый час у курильщика начинаются ломки. Пик наступает
на вторые-третьи сутки, и если их перетерпеть, то с зависимостью
покончено.
Поэтому первая утренняя сигарета кажется такой вкусной. Во-
первых, ломки снимаются, во-вторых, врубается гормон удовольствия,
а в-третьих, никотин резко ускоряет обмен веществ, из-за чего мы
легче и скорее просыпаемся. Красота! Но есть и плохие новости — а
хороших больше нет! Организм привыкает, и курить хочется чаще.
Именно так люди доходят до пяти пачек в день к пенсии —
удовольствия все меньше, ломки между перекурами все сильнее.
Годами вырабатывая дофамин таким неестественным способом,
организм понимает, что можно больше не напрягаться. Поэтому
такими приятными кажутся сигареты после секса и еды! Ни сам секс,
ни сама еда уже не приносят такого удовольствия.
Никотин встраивается в обмен веществ и становится естественным
стимулятором многих процессов в организме. Поэтому еще очень
долго после бросания бывший заядлый курильщик чувствует себя так
паршиво.
Обмен веществ и кровообращение замедляются. Он ест все подряд,
потому что никотиновые ломки принимает за чувство голода, толстеет
и впадает в еще большую депрессию. И вот ему кажется, что жизнь без
сигареты не имеет смысла, и он с большим облегчением и быстро
проходящими угрызениями совести снова закуривает.
Когда вся эта информация сложилась у меня в голове в пазл, я
вспомнил свои прошлые попытки бросить и с радостным удивлением
понял, что все так и есть.
Еще я заметил, как противоречивы причины курения.
Снимающие стресс курильщики передают горячий привет тем, кто
курит от скуки! Курящие, чтобы сосредоточиться, жмут руку тем, кто
курит, чтобы расслабиться.
Сигареты не снимают стресс и не делают жизнь веселее, не
помогают сосредоточиться и не расслабляют. Это обычные ломки и
потребность в новой дозе, ничем не отличающиеся от ломок
героинового наркомана, если не считать силу воздействия и силу
ломок.
А быть зависимым я не хочу.
ГЛАВА 9
Новая жизнь
В воскресенье, закончив накачивать себя антитабачной пропагандой,
затеял дома генеральную уборку. Начал с перебора старой одежды.
Нашел футболки, купленные еще в институте; рубашку без
пуговиц — то ли бурная ночь, то ли пьяные разборки со мной в роли
жертвы; а еще ремень без пряжки и плавки для уроков физкультуры в
бассейне института.
Долго перебирал старые мужские журналы и журналы о
компьютерных играх, потом плюнул и тоже добавил в груду мусора.
Выкинуть старые диски с играми было еще проще.
Собрал барахло в большой полиэтиленовый мешок, найденный на
балконе, взвалил на плечо и пошел выкидывать.
Критически оглядел обшарпанную входную дверь, отметил, что
давно пора сделать ремонт, а то даже привести девушку стыдно.
Подумав, подхватил древний дырявый входной коврик и закинул к
остальному мусору.
В подъезде было грязно. Исписанные стены, потолок в черных
пятнах с уродливо загнутыми прилипшими обгоревшими спичками, в
углу стыдливо темнела лужа. Пахло мочой. Жильцы перестали следить
за чистотой и порядком после неудавшейся акции с заменой
подъездной двери на металлическую с кодовым замком.
Местные хулиганы успешно замок сломали, а на самой двери
написали три буквы. Это значило: ставьте замки — не ставьте,
убирайтесь в подъезде — не убирайтесь, все равно будет по-нашему.
После этого даже Артур, первым ратовавший за независимость
подъезда от вандалов, разочаровался и плюнул на идею привести все в
порядок.
Мысль успешно воплощал в жизнь спавший на нижней площадке
бомж. В прошлой жизни этот уважаемый человек точно был
интеллигентом: лежал он так, чтобы никому не загораживать проход, а
под головой у него темнела обложка томика Булгакова.
Спускаясь, встретил Васю. Я, вспомнив последний инцидент,
напрягся было, но он сделал вид, что не заметил меня, и попытался
прошмыгнуть мимо.
— Василий, тебя здороваться не учили? — психанул я на ровном
месте. Уже хотелось курить.
— Ну, здорово, сосед, — недружелюбно ответил Вася. — Куда
направляешься?
— Мусор выкидывать, — сказал я, зачем-то приоткрыв мешок,
видимо, чтобы цель моего направления стала очевидной.
— Сосед, ты что, совсем? — удивленно спросил Вася, заглянув
внутрь. — Вещи-то новые, а ты выкидывать. О, журналы еще, а это
что? Диски? Музыка?
— Игры. Для компьютера.
— И ты все выкидывать собрался? — искренне удивился Вася.
— А что с ними делать? Старье, только на свалку.
— Мне отдай!
— Забирай, — с радостью согласился я.
До мусорки далековато, а предложение Васи упрощало задачу и
экономило время.
— С обновкой, что ли, сосед? — не удержался я.
Вася перехватил мешок, как-то косо посмотрел на меня, хотел что-
то ответить, но сдержался, сухо попрощался и пошел к себе. Даже
спасибо не сказал.
Тут я вспомнил про старые плавки, и мне стало неприятно при
мысли о том, что их увидит кто-то еще:
— Вась, постой!
— Чего еще? — остановился он.
— Забыл кое-что.
Я вытащил память об уроках физкультуры, положил в карман
куртки и пошел вниз. Выйдя на улицу, спохватился, что спускаться-то
нужды уже нет, но решил прогуляться.
У подъезда снова стоял чей-то мусорный пакет. Я хмыкнул, схватил
пакет и понес к мусорным бакам. «И прогуляюсь, и доброе дело
сделаю, заодно и плавки выкину», — подумал я.
По дороге решил позвонить Михе:
— Привет!
— Здорово, старик! Ты живой? Я звонил вчера
— Да я весь день продрых, а потом так плохо себя чувствовал, что
даже перезванивать не стал. Сегодня уже в норме, а ты как?
— Вчера очень хотелось выпить не пьянки ради. Затем и звонил,
думал: может, посидим где-нибудь по бокалу чего-нибудь А
сегодня Какие планы на вечер? Может, встретимся, Левона вытянем?
— Сегодня — я задумался.
Мне очень захотелось снова встретиться с ребятами. А что?
Посидим, выпьем немного пива, может, покурим, а с понедельника —
все, новая жизнь!
— Давай, старик, — Миха почувствовал мои сомнения, — недолго
посидим, завтра же на работу, часок-другой — и по домам, а?
— Нет, Мих, извини, — решился я. — В другой раз, о’кей? Без
обид.
— Понял. Ладно, я тогда тоже вечером дома. Но если что, ты звони!
Если вдруг передумаешь.
— Хорошо, Мих, если вдруг передумаю, позвоню. До завтра.
— Пока, старик! — попрощался Миха и отключился.
До мусорки и обратно я шел гордый собой, своей силой воли и
строил серьезные планы на остаток выходного дня. Дома закончил
уборку, закинул белье в стирку, пообедал и поехал выполнять Лехины
рекомендации по смене имиджа.
Первым делом завернул в ближайший салон красоты, где в
следующие три часа меня коротко постригли, стильно уложили
волосы, а также сделали маникюр и педикюр. Честно говоря, у меня
в планах не было ничего подобного, но меня развели на какую-то
акцию.
Нашел приличный костюм. Девочка-консультант сказала, что
пиджак можно носить как с брюками, так и с джинсами. Она же
помогла мне подобрать под него две пары джинсов, несколько сорочек
и галстуков, ремень, свитер и отличное пальто, к которому тут же
нашелся хороший шарф.
С кучей пакетов я продирался по заполненному народом торговому
центру, заглядывая в другие бутики. В отделе мужского нижнего белья
взял десяток хороших трусов-боксеров вместо своих семейных,
несколько маек и футболок. В парфюмерном после многочисленных
проб, с носом, забитым запахами цитруса, древесины, мускуса,
специй, фруктов и цветов, перебивая их кофе, выбрал парфюм,
получил еще один в подарок и добавил в корзину антиперспирант и
дезодорант. Добрался до часового салона, где надолго призадумался.
Но меня уже понесло по волнам шопоголизма, так что взял я
швейцарские часы на черном кожаном ремешке, стальные. Обувь я
выбирал, обложенный кучей пакетов, больших и маленьких, но взял в
итоге и ботинки, и туфли.
Финальным аккордом стал магазин спортивных товаров, где я купил
кроссовки, спортивный костюм, гантели и пуховик.
Как я все это дотащил до такси, как ехал и о чем говорил с
таксистом, как поднимался к себе — не помню. За несколько часов я
угрохал почти все свои накопления, и отрезвление оглушило меня: я в
полной мере познал, что такое шопинг. Последний раз у меня было
нечто подобное, когда я на пятом курсе скупил книги всех любимых
авторов, а потом три месяца перебивался с хлеба на воду.
Единственное, что я запомнил, — несколько ошарашенные взгляды
Васи с Кецариком, сидевших на той же скамейке у подъезда, и как на
узкой лестнице пытался разойтись с удивленным Артуром, мгновенно
выцепившим наметанным взглядом названия брендов на пакетах
Последние дни дали много пищи для размышлений. Угрызения
совести по поводу того, что я ничего не делаю, гасились твердым
желанием начать с понедельника новую жизнь.
Новая жизнь подразумевала ранний подъем, бег и утренний
контрастный душ, тренажерный зал и бассейн, автошколу и курсы
английского языка. В отношениях с окружающими — четкая установка
на «не дать себя в обиду», при этом подчеркнутая вежливость и
доброжелательность.
С последним-то проблем не будет, это уже в крови. А вот не давать
себя в обиду — над этим еще работать и работать.
***
В шесть утра сработал будильник. Вставать не хотелось. Кругом
темень. Отопления пока не дали.
Поеживаясь от холода, я сел.
В голову пришла спасительная мысль: можно поспать еще полчаса,
полутора часов на все хватит. В темноте нашарил телефон, с
ненавистью выключил будильник и переставил на полчаса вперед.
Потом со спокойной душой отключился.
В полседьмого в мой сон вновь ворвался писк. На этот раз я уже
решил было вставать, но тут услышал, что за окном льет дождь.
«Елки-палки, да кто же в дождь бегает-то?» — подумал я и, ничуть не
сомневаясь в верности решения, вновь перевел будильник, уже на семь
утра. «Ограничусь на сегодня душем», — решил я.
В семь будильник не зазвонил. Он вообще не включился, потому
что я его переводил во сне. Иногда со мной такое случается: я сплю и
что-то делаю в полной уверенности, что это реальная жизнь.
А проснулся я от стука за окном. Какая-то ворона упорно долбила
мой карниз.
— Червей там нет, — лениво сказал я вороне и ахнул.
На часах без пятнадцати девять. О нет! На девять назначена
планерка с генеральным во главе. Очень быстро вскочил, наспех
почистил зубы и умылся, надел новый костюм и бегом на улицу. Так
торопился, что даже забыл про новый парфюм. И только на улице
вспомнил, что оставил дома папку с документами.
Пришлось вернуться. Пользуясь случаем, опрыскал себя туалетной
водой и вновь, перескакивая через ступеньки, помчался вниз.
На улице я на секунду задумался, как добираться: на метро или на
такси. Такси — это пробки, но гарантия того, что доеду чистым и не
мятым. Метро — быстрее, но ко всему это еще и давки, так что на
работу могу явиться совсем непрезентабельным. Еще раз пожалел об
отсутствии своей машины. И выбрал такси.
***
На работу я опоздал почти на час. Как назло, на вахте был Жорик.
— Здорово!
— Здорово, Резвей. Опаздываем? — взглянув на часы, спросил
Жора. — Так и запишем.
— Пиши-пиши. Планерка началась?
— А то! Уже час как началась, — нехорошо улыбнулся Жора. — Да
не волнуйся, ты же у нас нынче борзый, тебе все с рук сойдет.
Препираться не было времени. Бегом поднялся к себе, снял пальто,
схватил папку с планами и отчетами, перекрестился и рванул к
генеральному.
В приемной сидела Маргарита, секретарша шефа. Милая девушка,
одна из немногих в офисе, кто относился ко мне по-человечески.
Взглянув на меня, она чуть задумалась, потом, как будто поняв, кто
перед ней, защебетала:
— Ой, Сережа, что же ты так опаздываешь? Шеф сказал тебе домой
звонить, я звоню — никто не отвечает. Звоню на сотовый, а тут ты сам
объявляешься.
— Пробки, Ритуля, пробки, — успокаивая дыхание, ответил я. —
Все там?
— Все! Без тебя начали.
Подошел к двери, отдышался, поправил галстук и, постучавшись,
вошел.
— Здравствуйте, Станислав Евгеньевич! Прошу прощения за
задержку.
— Сергей, здравствуй, — сухо сказал шеф.
Наш шеф, генеральный директор и учредитель компании,
Станислав Евгеньевич Кацюба, на директора был абсолютно не похож.
Он смахивал на борца, штангиста, криминального авторитета, но не на
директора медиахолдинга. Впечатление усиливали лысая бугристая
голова и заросли бровей.
Он и был когда-то штангистом, наш Стас, как мы его за глаза
называли. Успешным, победителем союзных чемпионатов. Но пришли
новые времена, и Стас решил попробовать себя в бизнесе. В
девяностые многие пришли в бизнес. Не все смогли выжить,
пробиться. Стас смог.
У шефа живой ум, он рассудителен и неравнодушен к новому. Мы
одними из первых в городе запустили вещание в сети, завели
электронные версии изданий для планшетов и смартфонов,
использовали новые каналы коммуникаций — и для себя, и для
заказчиков. Я помню, как при мне Стас убеждал одного из крупнейших
заказчиков — владельца сети кинотеатров — перераспределить
бюджет с билбордов на интернет-продвижение.
Стас никогда не жалел денег на семинары, наше обучение,
новейшую технику. Да и вообще к нам шеф относился как к партнерам
по команде, а не как к наемным сотрудникам.
Так что я удивился, когда он сказал:
— Сергей, думаю, нужды в твоем присутствии на сегодня нет. По
вашим проектам уже отчиталась Лидия Романовна. Ты можешь идти.
Фрайбергер победно улыбалась. Во рту у меня пересохло, кровь
прилила к лицу, но я нашел в себе силы попрощаться. Ни на кого не
глядя, вышел из кабинета.
Понедельник, конечно, день тяжелый, но жизнь я сам себе
осложнил. Это факт.
ГЛАВА 10
Лох — это судьба
После того как меня с позором прогнали с планерки, я с камнем на
сердце пошел к нашему кабинету. Мне не хватало воздуха, захотелось
проветриться. Я вышел на улицу, добрел до скверика, где несколько
дней назад сидел с Лехой, и долго думал.
Ничего страшного не случилось, совещание у шефа было обычным
делом по понедельникам. Поэтому я собрался и вернулся в офис.
Перед дверью выронил папку, и из нее посыпались отчеты и
графики. Когда я аккуратно, стараясь не помять страницы, собирал все,
услышал за дверью оживленный разговор. Обо мне.
Первая мысль — как ни в чем не бывало войти в кабинет. Ведь
подслушивать нехорошо. Но потом стало любопытно. «Никогда
никому еще не мешало знать истинное отношение окружающих к
тебе», — подумал я. Очень тихо подкрался на корточках к двери и стал
слушать. Пару выпавших страниц оставил на полу: если бы кто-то
увидел меня в таком положении, у меня была бы возможность хоть
как-то объяснить свои действия. За дверью слышался голос
Бородаенко:
— обнаглел он совсем! Заметили, как он разговаривает теперь? А
ходит? Словно аршин проглотил. Ты бы видел, Панченко, как он
оделся сегодня! Когда на планерку опоздал. Вырядился, как на свадьбу.
Лопух. Еще и духами облился: несло он него, как от парфюмерной
фабрики.
— Саша, ну зачем ты так, — перебил мягкий вкрадчивый голос
Гараяна. — Все люди меняются, и Сережа — не исключение.
— Да он же чмо, Левон, — с нескрываемым презрением в голосе
сказал Панченко. — Жаль, я не видел этого цирка. Он что, думает:
нарядился как клоун, одеколоном побрызгался — и крутой стал? Лох
он, и относиться к нему надо как к лоху.
Я слушал и чувствовал, как лицо заливается краской. Сердце сильно
колотилось, я боялся, что его стук слышно там, за дверью. Я старался
успокоить дыхание, но ничего не получалось. Страшно захотелось
курить.
— Да, может, просто влюбился парень, — предположил Гараян. —
Я когда на Миленку запал, тоже расфуфыренный ходил. А вспомни
себя, Саша, когда ты за Маргаритой ухаживал. Я тебя тогда еще
первый раз побритым увидел.
— Кстати, Александр Витальевич, — встрепенулся Панченко, — у
вас что-то было с ней?
— Конечно, стажер. А ты думал? Что я, как Резвей, буду годами
вокруг Лидки виться? Цветы, ресторан, переспали — и все, прости-
прощай, мы разошлись, как в море корабли.
— Ну, вы орел, дядя Саша! — сказал Панченко.
— Да, стажер, я такой! — подтвердил Саня.
И оба заржали.
— Помню, как-то бухали мы Где-то полгода назад, помните? Тебя,
Панченко, тогда еще не было у нас, можешь не тужиться, не
вспоминать. Резвей еще тогда был с нами, Левон, ты-то должен
помнить. Потом он упился в хлам, ползал вокруг Фрайбергер на
коленях и шептал: «Я люблю тебя, Лида!»
Радостный гогот ударил по ушам. Я помнил ту историю смутно, уже
почти забыл, поскольку действительно выпил тогда сверх меры.
— А Лидка что? — спросил Панченко.
— Лидка? Лидка сказала ему что-то типа: «Повторишь это, Резвей,
когда будешь трезвей». Резвей стал рубаху на груди рвать, копытом
бить, что трезвый он, как стеклышко, а потом проблевался, лошара,
прямо ей под ноги Короче, лох — это судьба Ха-ха!
Я и не заметил, как сзади подошла вернувшаяся с планерки Лидка.
— Резвей, что ты тут делаешь?
— Я? — пробормотал севшим голосом. — Ничего. Отдыхаю.
Я и забыл про выдуманную версию о подбирании выпавших
отчетов.
Лидка насмешливо посмотрела на меня и сказала:
— Ну, отдыхай, отдыхай. Пройти дай только.
— Проходи, — прошептал я, собрал выпавшие страницы и, ничего
не видя, двинулся по направлению к туалету.
Еле передвигая ноги, шел, шаркая, как старик. Из кабинета донесся
строгий голос Лиды.
— Над чем веселитесь так, ребята? — строго спросила она. —
Работы нет, что ли? Так я подкину!
— Резвея обсуждали, Лидия Романовна! — сказал Панченко. —
Кстати, а где он?
— Сидел минуту назад под дверью, отдыхал, как он мне сам сказал.
Судя по всему, грел уши
***
К счастью, в туалете было пусто. «Я — чмо и лох, лох и чмо», —
думал я. В голове звучала песня: «Лох — это судьба».
Совсем недавно я стоял здесь же, курил, но мысли были радужнее.
Тогда мне казалось, что все будет просто. Изменить линию поведения,
имидж — и все сразу станет хорошо. Как в сказке. Черта с два!
Из подслушанного разговора коллег о себе я не узнал ничего
нового. Кроме одного. О том, что Лидка просила повторить признание
в любви, когда я буду трезвым.
Я забыл это. Или не услышал ее слова, потрясенный фактом своего
признания в любви. В памяти отложилось лишь признание и то, как
меня внезапно стошнило Лидке под ноги. Полгода прошло, память,
заботясь о душевном равновесии, потихоньку стерла все неприятное и
стыдное, что было в прошлом. Хорошо, что для Бородаенко это не
неприятное воспоминание, а веселый эпизод из офисной жизни.
Хорошо, что он мне его напомнил
Е-мое, да о чем я думаю? Сам на грани увольнения, отношения с
коллективом безнадежно испорчены, все окружающие считают меня
лохом и держат за чмо. Тут не о Лидке надо думать.
Я-то, дурачок, поверил в себя. Да, раньше на мне ездили.
Использовали. Но относились хорошо. А сейчас? Сейчас все думают,
что у меня помутнение рассудка. Что я оборзел. Съехал с катушек и
позволил себе вещи, недопустимые для «лоха обыкновенного».
Первые мои «победы» сменились полным поражением. Нового,
изменившегося Резвея, готового и подлянку устроить (если вспомнить,
как я заложил Лидку Степанычу, а Костю — коллегам), окончательно
перестали уважать. Не обошлось, наверное, и без слухов, пущенных
Николаичем о том, как я грозил пожаловаться начальству.
Раньше я был хоть и лох, но безотказный. Этакий добрый малый,
готовый всем помочь и взвалить на себя чужую ношу.
Теперь я — лох подлый. А значит, опасный.
А значит, мне осталось два варианта. Либо плюнуть на все, сдаться,
извиниться перед Лидой, Панченко, Николаичем, Жориком и соседом
Васей и стать прежним Резвеем, забыв про Леху и его советы. Либо
уволиться и начать все заново на новой работе. С чистого листа.
Становиться прежним мне не хотелось. Значит, оставалось одно:
уволиться по собственному желанию, пока не уволили за нарушение
трудовой дисциплины по статье, и срочно найти новую работу. На что
жить, будучи безработным, я не подумал, считая, что у меня все еще
есть какие-то накопления.
Выйдя из туалета, я направился прямиком к Кацюбе.